Предпоследний сеанс

Ингрид приподняла бокал и с улыбкой посмотрела на Ганса Клоса. Это была улыбка избалованной женщины, убежденной, что, заигрывая с партнером, она ничем не рискует, и уверенной, что он не уйдет от нее.

— Ты сердишься, Ганс? — спросила она.

Клос подумал о том, что Ингрид чертовски хороша и обаятельна и это мешает ему. Если бы у нее не было таких больших голубых глаз!..

— На тебя невозможно сердиться, — ответил Клос. — Потанцуем?

— Нет. Кажется, ты хотел побыть со мной наедине.

Действительно, он этого хотел, и она обещала провести этот вечер с ним, но почему-то пригласила в «Золотой дракон» Шульца и Берту, неустанно щебетавшую и ревновавшую его к Ингрид. Когда Берта и Шульц танцевали, Ингрид не сводила с них глаз.

Клос же чувствовал на себе пристальный взгляд Берты, может быть, она тоже, как и Ингрид?.. Необходимо иметь в виду и такой вариант.

Уже вчера, получив наиболее трудное за последнее время и, может быть, даже самое неприятное задание Центра, обер-лейтенант Клос почувствовал, что снова начал очень опасную игру.

— О чем ты думаешь, Ганс? — спросила Ингрид. — Почему молчишь?

— Мечтаю о тебе, — ответил он с улыбкой.

Девушка в глубоко декольтированном платье пела на эстраде под музыку сентиментального танго. Свет был притушен. В полумраке танцующие пары на миг застывали на месте, а потом начинали плавно раскачиваться в такт музыке и снова замирали без движения.

— Мне нравится «Золотой дракон», — проговорила Ингрид. — Это лучший ресторан в Берлине.

В этом уютном заведении собирались сливки гестапо и СС. Высшие офицеры, приезжавшие в отпуск, находили здесь, в узких улочках Шарлоттенбурга, развлечение, выпивку и девушек. Им нравилась музыка, звучавшая в полумраке, их волновал чувственный, с хрипотцой, голос, доносившийся с эстрады. «Как я ненавижу их», — мелькнуло в голове Клоса, и он с трудом заставил себя улыбнуться. Посмотрел на Ингрид, на ее бокал, наполненный золотистым вином. Его мучили сомнения, но выбора у него не было.

— О чем задумался, Ганс? — повторила вопрос Ингрид и, прежде чем он ответил, тихо сказала, глядя на него большими голубыми глазами: — В последний раз я была здесь ранней весной, с Хейном. Тогда не танцевали, не слышно было музыки, вокруг царила мертвая тишина. В Германии еще не сняли траур после Сталинграда. Мы сидели, кажется, за этим же столиком, и Хейн, как и ты сейчас, — девушка нежно посмотрела на Клоса, — был обижен, что я взяла с собой Берту.

— Кто такой Хейн?

Взгляд Ингрид сделался печальным.

— На следующий день я вернулась в Стокгольм, — продолжала она, — и больше никогда его не видела. Он погиб спустя два месяца после нашей встречи.

Музыка умолкла. Берта и капитан Шульц, самый элегантный офицер абвера, как считали его друзья, возвратились к столику. Берта прижалась к Ингрид.

— Если бы ты видела, как танцует Отто! — защебетала она. — Он просто великолепен… Ты еще не выпила свое вино? Чем вы занимались?

Клос не слушал ее болтовни. Он думал о бокале Ингрид и о том, что напрасно колебался и не проявил решительности. Возможность была упущена.

— Не грусти, забудь о нем, — долетел до Клоса голос Берты. — Ты молода и красива, весь мир у твоих ног. Разве ты не видишь, как на тебя смотрят мужчины?.. Я слышала, как офицеры за столиками говорили о тебе. «Эта очаровательная девушка, — сказал солидный полковник, — шведская певица Ингрид Келд». А там, за третьим столиком…

— Меня это не интересует, — прервала ее Ингрид. Шульц уже второй раз пытался рассказать какой-то анекдот. Ингрид встала и пригласила Клоса на танец.

— Ты, Ганс, сентиментальный и робкий мужчина, — с иронией проговорила она. А когда он прижал ее к себе, добавила: — Однако сильный и дерзкий. А ведь познакомились мы только вчера.

— У меня не так много времени, — шепнул он и на этот раз не солгал.

— И ты надеешься добиться успеха? — с загадочной улыбкой спросила Ингрид, а он подумал, что эта девушка, о которой получено сообщение из Центра, нравится ему все больше. Лицо ее было так близко, что Клос мог заглянуть ей в глаза, но он, с усилием поборов себя, отвел взгляд. Девушку, которая ему так нравилась, он должен был убрать. Времени для этого у него оставалось очень мало, самое большее — двадцать часов.

— Выезжаю завтра ночью, — сказала она, — а точнее, рано утром. Может быть, встретимся в Стокгольме?

— Если только после победы.

— Ты веришь в победу?

— Я — немецкий офицер.

— А я, — рассмеялась Ингрид, — шведская подданная и могу не верить… Ты сердишься? — снова спросила она.

Если бы он не знал ее вины, то мог бы подумать, что в Центре допустили ошибку. Однако сомнений не было. Эта женщина предательница и приговорена к смерти, а в Берлине не было никого, кроме Клоса, кто мог бы исполнить приговор.

Приказ Центра он получил рано утром через старого Арнольда, единственного связного Клоса и его верного помощника. Это был человек абсолютно надежный, отважный, с огромным опытом, но уже немолодой и с подорванным здоровьем. Он собирался на заслуженный отдых, но никто не знал так хорошо Берлин, как он, и заменить его было некем.

Информация Центра была скупой, исчерпывающей. Арнольд дополнил ее сообщением доверенного человека, работающего на железной дороге, члена Компартии Германии.

Итак, Ингрид Келд, шведская певица, полтора года работала на польскую разведку. Завербовал ее один из сотрудников Центра, часто ездивший из Берлина в Стокгольм. Он познакомился с очаровательной шведкой в Париже. Она оказывала польской разведке большие услуги — доставляла важную информацию из Берлина в Стокгольм. Связные из Варшавы встречались с ней, когда она приезжала на гастроли в Берлин, а это бывало часто. Ингрид имела поклонников даже среди высших офицеров из главного управления имперской безопасности. Проверяли ее неоднократно, хотя она и пользовалась доверием. Однако, как было установлено позже, ее проверяли недостаточно тщательно…

Они танцевали медленное танго. Ингрид мило улыбалась, но не смотрела на Клоса, ее взгляд блуждал по залу. Разведчик подумал о том, что могло быть, если бы она знала о его намерениях… Какое счастье, что он раньше не встречался с Ингрид Келд и, следовательно, не подвергался опасности! Ни он, ни Арнольд…

— Как много здесь молодых мужчин, — проговорила она. — И сколько из них…

— Война, — коротко ответил Клос. Ему стоило больших усилий не поддаваться очарованию этой обаятельной девушки. Но он помнил приказ Центра и сообщение железнодорожника.

А было это так: три дня назад связной из Варшавы прибыл вечером на Остбанхоф. На перроне его должна была ожидать Ингрид Келд. Были условлены, как всегда, опознавательные признаки: связной должен держать в правой руке «Берлинер цайтунг» и, выходя из вагона, прикурить сигарету от зажигалки. Ингрид же должна держать «Берлинер цайтунг» и три красные гвоздики.

Клос точно представил себе эту сцену, он как бы видел ее и сейчас, когда смотрел в лицо Ингрид.

…Связной вышел из вагона одним из последних. Внимательно осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил. Слишком поздно почувствовал опасность… Увидев Ингрид Келд, державшую в руках газету и красные гвоздики, связной направился к ней. И в этот момент заметил ее едва уловимый жест, может быть, движение руки или наклон головы. В двух шагах позади нее стоял человек в кожаном пальто. А через несколько секунд связной увидел мужчину в такой же кожанке, стоявшего около лестницы, ведущей в зал ожидания вокзала. На лестнице маячили еще три субъекта в штатском. Связной понял: засада.

Ингрид все еще улыбалась. Разведчик соскочил вниз, на железнодорожное полотно. В этот момент прохрипел репродуктор: скорый Берлин-Прага… Связной перебежал полотно перед подходившим поездом, он еще имел шанс спастись, если другой перрон не был блокирован. Однако немцы все рассчитали точно. Положение было безвыходным. Двое, в черных плащах и серых шляпах, уже ожидали его. Разведчик увидел безлюдный перрон, гестаповцев с автоматами и вмиг выхватил пистолет.

Клос точно представлял себе, что думал в тот момент связной, открывший огонь из пистолета: думал, сколько в обойме патронов, чтобы последний оставить для себя, если не будет другого выхода. Он не имел шансов на спасение. Два гестаповца выбежали на перрон, третий приближался с автоматом. Связной, беспрерывно стреляя, выпустил почти всю обойму и приставил дуло пистолета к виску. В этот момент его сразила автоматная очередь.

Железнодорожник рассказал еще, что Ингрид и гестаповец, руководивший операцией, подошли к убитому разведчику. Гестаповец кричал на своих людей, он приказал обыскать карманы мертвого, а обаятельная шведка, не дрогнув, бросила красные гвоздики на труп. Этот жест показался Клосу особенно жестоким.

Не было никакого сомнения: предала Ингрид Келд. Ее принудили к этому? Шантажировали? Клос не очень в это верил. Могла же она и не приезжать в Берлин. Келд была шведской подданной, и в своей стране ей ничто не грозило. Видимо, она сотрудничала с гестапо добровольно. И это длилось уже не один месяц. Установлено также, что прежняя связная, которая встречалась с Ингрид во время последнего приезда в Берлин, была арестована гестапо сразу же по возвращении обаятельной шведки в Стокгольм. До сих пор не выяснены все обстоятельства ее провала, предполагалось, что это была случайность. Теперь же все стало ясным…

Двадцать часов… Если Клос за это время не успеет выполнить приказ Центра, то может погибнуть очередной связной. В радиограмме Центра, которую принял Арнольд, говорилось, что связная, следовавшая из Парижа в Варшаву, должна встретиться в два часа с Ингрид Келд на берлинском вокзале. А в четыре тридцать шведская певица собиралась выехать поездом в Стокгольм. За два часа до отъезда из Берлина она намеревалась выдать гестапо еще одну жертву. Центр уже не мог предупредить находившуюся в пути связную, и теперь ее жизнь целиком зависела от решительных действий Клоса. Если не ликвидировать предательницу… Нет, приговор должен быть приведен в исполнение!

— Почему ты молчал, Ганс? — спросила Ингрид, когда они возвращались к столику.

— Старался прилежно танцевать, — ответил Клос. Бокал Ингрид, наполненный вином, по-прежнему стоял на месте. Клос опустил руку в карман и нащупал крошечную таблетку, полученную от Арнольда. В ней содержался яд, действующий через три-четыре часа. Будет ли гестапо проводить следствие? Видимо, да. С этим нельзя было не считаться, хотя присутствие этого яда в организме трудно установить даже при вскрытии. У Келд много поклонников и соперниц в театре, и, скорее всего, там будут искать виновного, если только установят, что это убийство.

Случай для использования яда подвернулся неожиданно. Незнакомый обер-лейтенант, по-армейски прищелкнув каблуками, пригласил Ингрид на танец, а Шульц, боясь, что Клос может его опередить, потащил к эстраде Берту. Клос остался за столиком один. Он был уверен, что за ним никто не наблюдает. Бросил яд в бокал шведки. Вино не изменило цвета. Закурил сигарету и закрыл глаза. Задание выполнено. Действует ли этот яд безболезненно?

Оркестр опять заиграл танго. Декольтированная девушка на эстраде снова запела.

— Мечтаешь об Ингрид? — услышал Клос голос Шульца. Капитан вернулся к столику один, сообщил, что дамы покинули их на несколько минут и это подходящий случай, чтобы выпить без них. Он подозвал кельнера, который небольшими быстрыми глазами сверлил Клоса.

— Принеси что-нибудь покрепче, и побыстрее.

Клосу вдруг показалось, что кельнер о чем-то догадывается, и он посмотрел на него испытующим взглядом. Шульц рассмеялся.

— У тебя, Ганс, мало времени, — сказал он. — Начал ты только вчера, а чтобы покорить Ингрид, требуется долгая артиллерийская подготовка. После смерти Хейна еще никому завоевать ее симпатии не удавалось.

— Кто такой Хейн? — Клос задал капитану вопрос, на который не получил ответа от Ингрид.

— Тебе действительно ничего не известно? — Шульц знал все. — Хейн, — протянул он. — Хейн Кейтл — настоящая любовь нашей певицы. Достойный парень, перед войной учился в консерватории. Погиб два месяца назад в Польше. Я всегда говорил, что Варшава — это дьявольски опасный город… Он служил офицером у генерала фон Болдта. Старик его любил за послушание и исполнительность… Видел того молодчика, который пригласил Ингрид на танец? Это Столп, адьютант генерала Болдта и приятель Хейна. Они вместе воевали в Польше.

Музыка умолкла, и в это время послышалось пение. За соседним столиком офицеры пели охрипшими голосами.

— Она до сих пор верна Хейну, — прошептал Шульц. — Прославишься на весь Берлин, если тебе повезет. Живет она в его бывшей квартире, на Альбертштрассе. И хранит его вещи как память о нем… — Шульц загадочно улыбнулся. — Мало шансов у тебя, Ганс. Если только очень постараешься… Могу тебе еще по секрету сказать, что твое пребывание в Берлине близится к концу… Откуда знаю? Поверь, сам видел приказ на письменном столе генерала. Старик считает, что на фронте пользы от тебя больше, чем в Берлине. К тому же ты сам говорил, что не любишь этот город.

Клос молчал. В Берлине он находится два месяца, был направлен в III отдел референтуры «Восток». Отдел занимается личными делами офицеров абвера, находящихся на Восточном фронте. Клос считал, что ему оказано большое доверие, хотя возможностей для добывания ценной информации здесь было значительно меньше, чем он предполагал. Через Арнольда ему удалось передать в Центр списки офицеров абвера и их характеристики. Удалось также раздобыть данные о немецкой разведывательной сети в северной части Польши — это было все, что он мог сделать.

В управлении абвера существовало скрупулезное распределение служебных обязанностей. Аппарат адмирала Канариса работал в атмосфере строжайшей секретности, осуществляя всесторонний контроль за деятельностью каждого сотрудника. Малейшая неосторожность, любое лишнее слово возбуждали подозрение. Сложные интриги, борьба и конфликты с людьми Шелленберга и Кальтенбруннера особенно интересовали ближайшее окружение Канариса. Клос неоднократно докладывал Центру о внутренних распрях в немецкой разведке, о кровавой мести и ненависти, которыми жили агенты Канариса и Кальтенбруннера, боровшиеся за власть, за приближение к руководству, за раздел добычи. Он понимал важность этой информации, однако считал более полезным быть на фронте, в штабах боевых частей, там, где решается исход военных операций. Клосу не хватало контактов с боевыми друзьями. Ему тяжело было постоянно видеть вокруг себя тех, кого он ненавидел. Только во время коротких и редких встреч с Арнольдом он на минуту мог снять с себя маску и стать самим собой…

— Ты меня не слушаешь, — проговорил капитан. Шульц работал в управлении абвера с начала войны и играл на последнюю роль в интригах Канариса. Они подружились с Клосом, если это можно было назвать дружбой, однако элегантный капитан никогда, даже в пьяном виде, не выдавал своих секретов.

— Слушаю, слушаю, — ответил Клос, и в эту минуту возвратились Ингрид и Берта.

Ингрид, возбужденная, едва присев за столик, потянулась к бокалу, Берта снова защебетала, Шульц прыснул со смеху. Клос не мог понять, в чем дело. Он не спускал взгляда с бокала Ингрид. Она осторожно приподняла его, на миг задержала руку, а потом медленно поднесла бокал к губам. Клос тоже поднял свой бокал.

— За победу, — произнес он внезапно охрипшим голосом.

— За победу, — повторил Шульц, — и за здоровье наших дам.

Неожиданно Ингрид поставила бокал на стол.

— Выпей, — упрашивала ее Берта. — Тебе будет лучше, сразу обо всем забудешь. Помнишь, как мы тогда напились?

— Перестань! — раздраженно произнесла Ингрид. «Через минуту успокоится, — подумал Клос, — выпьет — и конец». Он хотел, чтобы это произошло как можно быстрее. Чувствовал, что его покидает уверенность, — он никогда не имел дела с ядом. И если не будет другого выхода, то придется застрелить эту певицу.

Снова послышалась музыка, и Ингрид решительно потянулась за бокалом. В эту минуту звуки фокстрота заглушил вой сирены — воздушная тревога. Музыка умолкла, в зале появился распорядитель в смокинге:

— Прошу всех в бомбоубежище!

Пары с танцевальной площадки уже теснились у выхода. Послышался глухой гул, потом грохот и беспорядочная стрельба. Зенитная артиллерия вела огонь короткими очередями. Посетители ресторана сорвались с мест. На столике остался полный бокал Ингрид. Клос, поднимаясь, нечаянно толкнул столик. Янтарное вино пролилось и потекло на пол.