Адъютант провел Скорцени через две небольшие комнатки и впустил в узкий продолговатый зал, сразу же закрыв за ним большую массивную дверь.

Шум пиршества посвященных сюда не долетал. В зале царил таинственный полумрак. Вначале гауптштурмфюреру показалось, что единственным освещением его является тусклое пламя камина. Лишь чуть позже он заметил небольшой вмонтированный в колонну светильник.

— Хайль, мой фюрер, — негромко пророкотал своим беспардонным басом Скорцени, увидев, что в кресле, спиной к нему, сидит какой-то человек, узнать которого, не будь он вызванным к фюреру, не смог бы.

Фюрер не ответил. Он сидел, нагнувшись к огню, и Скорцени мог видеть только часть едва освещаемого профиля.

Личный адъютант фюрера обергруппенфюрер Шауб тронул Скорцени за рукав, а когда тот взглянул на него, резким движением подбородка подсказал: «Подойдите поближе».

— Вы свободны, Шауб, — в ту же минуту молвил Гитлер, не отрывая взгляда от огня. — Подойдите, Скорцени. Нам есть о чем поговорить.

Громыхание сапог гауптштурмфюрера потонуло в зыбкой мякоти толстого ковра. Он остановился справа от камина, чтобы фюрер, когда тот пожелает, мог видеть его.

— Вас никогда не завораживал огонь, гауптштурмфюрер?

— Пламя камина… В этом что-то есть, — ответил Скорцени, даже не взглянув на поленья.

Он наслышан о том, что фюрер часто бывает подвержен приступам ностальгической сентиментальности. Скорцени это не нравилось. Вождь германской нации должен представать перед миром твердым и непоколебимым, каковым и представали истинные вожди древних германцев.

— Пламя костров, Скорцени, пламя костров. У которых когда-то, на холодном ветру, в поле, под звездным небом, коротали ночи воинственные германцы, готовящиеся утром пойти на врага.

«Неужели в эти минуты он думал о том же, что и я?» — удивился Скорцени.

Да, Скорцени не нравилось, что Гитлер подвержен приступам сентиментальной немощи, однако готов был прощать ему это, как принято прощать нелепые странности гениям.

Гитлер молчал, и ничто в этом зале не могло нарушить его молчание.

— Мы забыли о магической связи человека со Вселенной. Мутация человеческого рода уже сказывается в некоторых мессианских душах. Они восстанавливают связи с прошлым и вспоминают о временах, когда гиганты влияли на путь звезд.

Он вновь умолк так же неожиданно, как и заговорил. Однако молчание его было таким же внушающе мудрым и пророческим, как и слова.

— Так говорит Горбигер. Я, Скорцени, скажу проще. Возможно, мы и потерпим поражение в этой войне. Но идеи наши, дух наш, вера в могущество арийской расы, в предначертанность ее как расы Посвященных, которая должна послужить лоном для рождения сверхчеловека, — эти идеи и верования никогда не будут сокрушены никакими армиями, никакими философами. Никогда, Скорцени, никогда! — потряс фюрер руками. И в какое-то мгновение Отто показалось, что он потянулся пальцами к пламени, но огонь просто не в состоянии был охватить их. Он угасал под холодным излучением его рук. — Мы возродимся. Наши идеи. Национал-социализм… Впрочем, дело не в германском национал-социализме, гауптппурмфюрер. Идеей нации нам приходится пользоваться лишь потому, что этого требуют обстоятельства…

Фюрер все еще протягивал руки к огню. Растопыренные пальцы его отчетливо дрожали над полыхающим пламенем.

— Это значит, что мы вынуждены будем переписывать, переосмыливать всю нашу идеологию, мой фюрер? — задумчиво спросил Скорцени, не совсем понимая смысла этого признания Гитлера, а главное, не уяснив для себя: нуждается ли фюрер в нем как в собеседнике, или же его присутствие при этой «исповеди перед огнем предков», перед «кострами германцев» совершенно случайное.

— Мы должны будем переосмыслить все: историю, основы нашей философии, концепцию развития цивилизации… Окончательно отвергнуть всякое влияние на наши умы силы Зла, всецело предавшись силе влияния Высших

Неизвестных. Которые и приведут народ, всю арийскую расу к завещанной им Вершине Познания. Вы пока что не являетесь членом «Общества Вриля» , точно так же, как не входили в состав «Общества Фуле» . Тем не менее Высшие Неизвестные указали своим божественным перстом именно на вас, гауптштурмфюрер. Именно на вас. Мой личный звездочет, оккультист из института Аннербе — тоже указывает на вас. Вот почему сейчас приглашены сюда вы, а не кто-либо другой из числа Посвященных.

Скорцени пока что не совсем понимал, что имеет в виду Гитлер, однако вопросов задавать не стал. «Жди и увидишь» — приказал он себе словами банальной восточной мудрости.

— Высшие Неизвестные. Мы уже установили связь с ними, Скорцени. Они придут, чтобы властвовать над миром. И мы должны быть готовыми встречать их. Готовыми к тому, чтобы стать их посвященными, — почти прокричал фюрер, подхватившись и содрогаясь всем телом. Сейчас он был похож на колдуна, произносящего заклинание над ритуальным костром. Возможно, поэтому Скорцени чувствовал себя пленником, которого готовы принести в жертву языческому богу.

Он не раз слышал о том, что наступают минуты, когда фюрер больше похож на медиума, посредством которого Высшие Силы общаются с посвященными, чем на обычного политика, пытающегося внушить своим собеседникам и оппонентам те или иные взгляды. Теперь он убедился: в фигуре, в голосе, движениях Гитлера действительно чудилось нечто медиумическое. Хотя Скорцени, привыкшему к суровой действительности реального миропорядка, не хотелось верить этому.