— Господин генерал знает, что доблестные русские казаки стремятся поскорее вернуться в родные места, чтобы увидеть их свободными, господин генерал знает…

Иногда Семенову казалось; что генерал Томинага — слишком рослый для японца и почти европейского телосложения — вообще ничего не произносит. Просто не успевает что-либо произнести. Думает, говорит и даже кивает за него — тщедушный, мальчишеского росточка переводчик. Страдальчески худой и мизерно-хрупкий, он обеими рука-ми поддерживал очки и все говорил и кланялся, тараторил, кланялся и снова тараторил, словно побаивался, что разговор кончится раньше, чем сумеет вытараторить весь запас русских слов. А знал их немало. И говорил, нужно отдать ему должное, вполне сносно.

Атаману Семенову тоже не оставалось ничего иного, как почти после каждой фразы вежливо склонять голову.

— Господин Томинага понимает, как важно для казаков иметь свою армию, господин Томинага понимает…

— Надеюсь, господин генерал знает и то, что мы готовы добывать свою свободу оружием и выступить хоть сегодня. Вместе с Квантунской армией, — добавил атаман с некоторым опозданием, когда переводчик уже начал переводить его фразу.

Как ни странно, перевод на японский у него почему-то шел слишком медленно. Переводчик так старательно подбирал слова, будто чужим для него является как раз японский.

— Господин генерал говорит, что он уже знает о «Российских военных отрядах» армии Маньчжоу-Го, состоящих из подразделений пехоты, кавалерии и отдельных казачьих частей, господин генерал говорит… — Привычка завершать каждую фразу повторением слов, которыми она начиналась, почему-то особенно раздражала Семенова. Хоть каждый раз переводчик произносил ее очень мило, чуть разрывая тонкую кожицу губ на желтоватом оскале длинных и крепких, словно березовые кругляшки в деревенской ограде, зубов. — Но большинство казаков подчиняется разным командующим, большинство казаков… А иногда вообще никому не подчиняется. Было бы хорошо, если бы господин генерал-лейтенант Семьйоньйов — фамилия атамана так до конца и не далась переводчику, и наверное, только потому не далась, что старался произносить ее особенно тщательно, — собрал все казачьи отряды под одним командованием, было бы хорошо.

— Мы, то есть я, а также генералы Бакшеев и Власьевский, — кивком головы представлял Семенов сидевших по обе стороны от него командиров, — уже работаем над этим. Предполагается свести казачьи отряды в пять полков, два артиллерийских дивизиона и одну отдельную комендантскую сотню, объединив их под командованием генерала Бакшеева в Захинганский казачий корпус.

— Да, Захинганский корпус? — с радостной, почти детской, улыбкой уточнил переводчик. — Генерал Бакшеев? Захинганский?

В этот раз он переводил генералу столь долго и старая тельно, будто разъяснял тайную мудрость императорского послания. А когда невозмутимый доселе генерал что-то коротко, грозно — и в то же время почти не открывая рта — прокричал в ответ своим, на удивление высоким, пищащим голосом, переводчик снял очки, вежливо поклонился, снова водрузил их на нос и, вцепившись в оправу костлявыми ручками, проговорил:

— И это очень правильно. Господин генерал именно так и настроен был приказать. А подчиняться корпус будет главе военной миссии в Тайларе господину подполковнику Таки, подчиняться… — показал он на дремавшего рядом с начальником разведотдела штаба Квантунской армии полковником Исимурой полнолицего чиновника в штатском.

— Простите? — приподнялся Семенов, упираясь в стол побагровевшими кулаками. — Я сказал, что корпус будет подчиняться присутствующему здесь генералу Бакшееву. Лучшему из моих генералов.

— Вы так сказали, да, — ничуть не смутился переводчик, даже не пытаясь донести до сведения Томинаги возражение главнокомандующего. — Корпусом будет командовать генерал Баксеев, — заставил он передернуться боевого генерала. — А вот генерал Баксеев будет подчиняться подполковнику Таки, генерал Баксеев, — снова указал он рукой на безразличного ко всему происходящему офицера в штатском.

— Но, смею заверить, в соболях-алмазах… что генерал Бакшеев как командир корпуса подчиняется только главнокомандующему войсками. То есть мне.

— В соболях-алмазах, да? — придурковато улыбнулся переводчик. Эта присказка атамана совершенно сбила его с толку. — Генерал в соболях, да?

— Командир корпуса подчиняется только мне, главное-командующему.

— Главнокомандующему, да, — скороговоркой согласился переводчик, несколькими словами передав Томинаге суть недоразумения. — А вы как главнокомандующий отныне подчиняетесь главе миссии подполковнику Таки, главнокомандующий, да…

— Имеется в виду подчинение на союзнической основе, — бросился спасать лицо главкома Бакшеев. Он произнес это вполголоса, но его вечнобагровое лицо приобрело при этом лиловатый оттенок человека, задыхающегося от астматического приступа. — Господин Таки будет осуществлять оперативную связь между мной и штабом Квантунской армии, я верно понял вас, господин переводчик?

— Союзническое подчинение, да, — избрал наиболее приемлемую для себя форму ответа капитан-переводчик. — Союзническое, да… — смаковал он новое для себя словцо;

— В таком случае передайте генералу, что через две недели формирование корпуса будет завершено, — постепенно приходил в себя Семенов. — Мы проведем дополнительный набор добровольцев среди членов «Союза казаков на Дальнем Востоке» и местного славянского населения, переведем на действительную службу значительную часть воинов из «Союза резервистов».

— Вы должны иметь боеспособную армию, — напыщенно обронил Томинага. И Семенов понял его без переводчика. — Он ждал, что генерал будет развивать эту мысль, но Томинага так же напыщенно умолк.

— Следует ли понимать ваше замечание так, что формирование казачьего корпуса является подготовкой к решительным боевым действиям? — воспользовался случаем атаман.

— Следует, — небрежно обронил генерал Томинага, резко кивнув головой.

— И как скоро можно ожидать их?

— Скоро.

— Мне все труднее объяснять казакам, почему мы упускаем самое подходящее для крупных боевых действий вре-мя, — решительно пошел в наступление Семенов. Коль уж его заставили тащиться в такую даль ради нескольких фраз, то он хотел бы выяснить, что, собственно, происходит там, в их японских верхах. Какими такими ганнибальскими расчетами они руководствуются, оставляя сейчас Германию один на один с ордами большевиков. Какого хрена ждут, отсиживаясь за маньчжурскими сопками? В соболях-алмазах!

— Россия обессиливает в войне с Германией. Но очень скоро она еще заметнее будет обессиливать в войне с Америкой и Англией. Дождавшийся восхода солнца — дождется и его заката, — изобразил Томинага некое подобие улыбки.

— Насколько нам известно, пока что обессиливает Германия, — отрубил главком. — Причем основательно и безнадежно, в соболях-алмазах! Разделавшись с Германией, союзнички примутся за Японию. Все вместе. А ведь было время, когда Россия оказалась, по существу, парализованной победами немцев. В то время как Штаты в ужасе отпевали свой Пёрл-Харбор. Стоило устроить еще небольшой Пёрл-Харбор во Владивостоке и Хабаровске, и все Забайкалье уже могло бы находиться под трехцветным флагом российской монархии, верной союзницы Японии. Переводите, господин капитан, переводите! Это принципиально, в соболях-алмазах!

— Не надо бы так горячиться, господин главнокомандующий, — вполголоса попытался урезонить атамана Бакшеев, настороженно поглядывая на японского генерала.

Однако опасения его были напрасны. Выслушав всю эту тираду в переводе капитана, Томинага лишь кисловато улыбнулся, словно благодарил за некстати высказанный комплимент. Он демонстративно не желал ссориться с господином «атьяманом Семьйоньйовым». Точно так же, как никто другой из генералов Квантунской армии, никто из чиновников японской оккупационной администрации еще ни разу не вступил с ним в конфликт, не накричал на него, не пытался угрожать или каким-то образом ставить на место.

О нет, все было по-восточному мило… и безысходно. Это-то и выводило атамана из себя. Немцы хоть и проигрывали эту кровавую русскую рулетку, но по крайней мере рисковали. Отчаянно и бесшабашно рисковали. А япошки ждут, пока Сталин покончит с вермахтом, развернет всю свою орду и начнет общипывать «квантунскую непобедимую», как ястреб курицу.

— Кто этот офицер? — неожиданно поинтересовался Томинага сидевшим чуть поодаль от стола, за спиной Семенова, богатырем.

— Этот? — переспросил атаман, оглядываясь на ротмистра с таким удивлением, словно сам только что узнал о его существовании. — Так ведь ротмистр Курбатов, в соболях-алмазах. Лучший мой диверсант. Скорцени позавидует, эшафотная его душа.

— Скорцени, да? — почему-то впервые нахмурился переводчик.

— И мой новый адъютант-телохранитель.

— Ротмистр Курбатов? — наконец-то оживился полковник Исимура. — Тот, который ходил в Читу? С диверсионным отрядом?

— Тот самый, — ответил Курбатов.

— Мне говорили, что вы окончили разведывательную школу и прекрасно владеете искусством дзюдзюцу и дзюдо.

— Немного, — согласился Курбатов, поняв, что главком не собирается вмешиваться в их диалог. — Этому искусству я начал обучаться еще в детстве., у нас, за Амуром. Моим первым учителем был охотник-китаец Дзянь. Для меня дзюдзюцу не только способ самозащиты, но и способ» жизни.

— Приятно слышать это, — по-русски, хотя и с очень сильным акцентом, искажая слова, проговорил Исимура. — Способ жизни. Философия жизни. Если вы так говорите, вы постигли суть дзюдзюцу. Я хотел бы отдельно встретиться с вами. И предложить вам обучаться в особой разведывательно-диверсионной школе, где вы постигнете все секреты борьбы и выживания в самых невероятных условиях. Это особая школа. Равных которой нет нигде в мире. Даже у Скорцени, о котором упоминал атаман.

Семенов снова оглянулся на ротмистра… Их взгляды встретились. Курбатову не нужно было слыть ни мудрецом, ни прорицателем, чтобы предугадать, какую реакцию вызовет у главнокомандующего его согласие вступить в секг ретную школу, вслед за которым последует срыв «берлинского рейда». Но точно так же он понимал, что Исимура тоже не простит ему, если он откажется. Пусть даже в самой вежливой, благодарственной форме.

— Я подумаю над вашим предложением, господин полковник, — вежливо, с надлежащим достоинством, склонил голову Курбатов. — Оно меня очень заинтересовало. Но прежде хотелось бы совершить еще один рейд через границу. Мне это нужно, чтобы проверить СВОИ силы.

— Проверить свои силы, — явно понравился его ответ японцу. — Это очень важно: проверить силы. Этому учат каждого самурая.

— Ротмистру следует закрепить знания, полученные в секретной школе «Российского фашистского союза», — добавил Семенов.

— Я знаю, что господин Курбатов был самым способным выпускником этой школы. И оказался единственным, вернувшимся с диверсионного задания, — поразил Иси-мура русских генералов своей осведомленностью, но уже перейдя на японский. Не хотел, чтобы Томинага узнавал о смысле его вопросов через переводчика.

— Я попросил господина главнокомандующего дать мне особо важное задание, которое мог бы выполнить в глубоком тылу красных, — окончательно ублажил его Курбатов.

— Он проведет специально подобранную группу до самой Москвы, проверяя при этом нашу агентуру и закладывая новые агентурные посты, — поспешил уточнить Семенов, побаиваясь, как бы некстати разговорившийся ротмистр случайно не выболтал истинную задачу своего рейда, не назвал его конечный пункт, Берлин. В то же время атаман понимал, что представляется удобный случай легализовать подготовку к походу Курбатова, подключая к ней технические и финансовые возможности разведотдела штаба Квантунской армии. — А все собранные агентурные данные, как всегда, будут переданы лично вам, господин полковник.

— Очень хорошо. Мы поможем вам провести эту операцию, вооружить и экипировать людей. Сроки подготовки обговорим сразу же после разговора у господина генерала.