51
Он любил стоять именно на этой стене, чтобы видеть именно этот пейзаж. Правда, он никогда не восхищался и вообще не любовался им. Просто, глядя на эту обрамленную лесом долину, мысленно переносился то в Саксонию, то в Швейцарию, Францию или Бельгию…
В последнее время это был единственный пейзаж, который позволял ему забыться, или, по крайней мере, забыть, что он всего лишь на Украине — тоже прекрасной, но удивительно неприветливой земле, которой отдал два года солдатской жизни, так по существу и не сделав никакой карьеры.
— Сколько у вас осталось людей, гауптштурмфюрер?
— В строю — восемь.
Он не поприветствовал подполковника, но Ранке предпочел не заметить этого. Очевидно, капитаны войск СС считают постыдным для себя приветствовать первыми подполковника вермахта. Однако виноват в этом не Штубер. Так складывается ситуация в Берлине. Раньше эсэсовцы были всего лишь армейской элитой. Теперь они все увереннее захватывают реальную власть в стране, превращаясь в руководящую элиту рейха.
— Кроме того, еще один человек контужен и завтра вернется в строй. Двое раненых в предыдущих стычках с партизанами вернутся в строй через неделю. Я осведомился. Итого одиннадцать. — Интересно, зачем вам понадобились такие точные сведения, господин подполковник?
— Чтобы не сообщать в Берлин, что группы Штубера больше не существует. Хотя мой коллега из гестапо склонен придерживаться именно этого мнения.
«Многотерпимость Ранке по отношению ко мне, похоже, можно объяснить лишь его соперничеством с шефом гестапо. И страхом перед ним, — мрачно констатировал Штубер. — Раньше эта многотерпимость, конечно, питалась надеждой на то, что, вернувшись в Берлин, я не забуду и его, подполковника Ранке. Но теперь надежда, очевидно, исчезла — в Берлин меня не отозвали. Однако моя поддержка здесь, в Подольске, ему все еще необходима».
— Вместе с рапортом я подам представление о награждении вас Железным крестом, — снова заговорил Ранке, выдержав многозначительную паузу. — Не потому, что очень уж восхищен вами, а потому, что вы этого вполне заслуживаете.
— Своеобразная формулировка, господин подполковник. Но все равно я признателен вам. И говорю это вполне серьезно.
— Я всего лишь выполняю свой командирский долг, — не забыл подчеркнуть Ранке. — Кстати, что вам приходилось слышать в последнее время об Отто Скорцени?
— То же, что и вам. Сведения давние. Правда, в последнем письме отец сообщил, что Скорцени осведомлялся обо мне. Только и всего.
— Скудно, гауптштурмфюрер, скудно. Хотя… если Скорцени осведомляется… Вы должны знать, что он осведомляется только о двух категориях людей: о врагах рейха или о своих верных друзьях. Поскольку личных врагов в пределах рейха у него, по-моему, уже не осталось…
Только сейчас Штубер окончательно отвел взгляд от долины и впервые с интересом взглянул на Ранке. Еще ми нуту назад он считал, что подполковник из армейской разведки явился лишь для того, чтобы сообщить ему о донесении и Железном кресте. Но теперь понял, что это всего лишь повод. Так сказать, вступление к разговору.
— Кстати, из рейха поступают любопытные сообщения, — Ранке извлек из кармана сложенную вчетверо газету и потряс ею в воздухе. — Наконец-то раскрывается тайна «одного венского фюрера», совершившего почти невероятное похищение Муссолини из альпинистского отеля «Кампо Императоре». На горе Абруццо в Северной Италии.
Штубер молча взял газету и, развернув ее, пробежал глазами небольшой текст под фотографиями, на одной из которых была запечатлена встреча фюрера со Скорцени, на второй — Отто Скорцени со своими парашютистами вел по полю немецкого аэродрома великого дуче. В статье Скорцени называли героем нации, а его подвиг — «одним из ярчайших проявлений арийского духа». Вынесенные в заглавие слова «Этой услуги я никогда не забуду» принадлежали самому Гитлеру.
— У меня на столе остались еще три берлинские газеты, в каждой из которых Отто Скорцени прославляется как символ нации, символ солдатской преданности фюреру и германскому народу, пример для подражания молодежи. Я не припомню, чтобы кто-либо из наших офицеров и даже генералов удостаивался такого внимания Гитлера и прессы.
— По-моему, вы говорите об этом без особого энтузиазма, господин подполковник, — не упустил Штубер возможности съязвить. — Я, конечно, воспринимаю это всего лишь как обычную человеческую зависть, а не как пренебрежение к герою нации.
— Оставьте ваш тон, гауптштурмфюрер. Думаю, что сейчас вам самое время напомнить о себе. Взлет Скорцени только начинается, и пока что этот штурмбаннфюрер СС не настолько отдален от нас, смертных, чтобы еще раз не вспомнить о вас. Но учтите: со временем напоминать о себе вам будет все сложнее.
«Вот где родник щедрот господина Ранке, представляющего меня к Железному кресту и к повышению в чине. Не покажи он газету, кто бы мог подумать, что аркан этой доброты брошен из такой дали, из самой рейхсканцелярии?»
— Я не люблю обещаний, — «расчувствовался» Штубер. — Но, при благоприятном стечении обстоятельств, обязательно попытаюсь предпринять кое-что такое, что помогло бы нам вернуться в лоно рейха. Не станут же упрекать нас обоих, что мы не выполнили свой долг здесь, на Восточном фронте. В то же время сколько истинных патриотов там, в Берлине, Мюнхене, Дрездене, мечтают нести службу именно в этих краях! Так почему бы не предоставить им такую возможность?
— Это уже в будущем, — скороговоркой произнес Ранке, почувствовавший себя неловко от прямолинейности Штубера.
— Естественно. А пока что буду просить вас завтра же связать меня с Берлином, со штабом тыла вермахта. Мне нужно поговорить с отцом.
— Думаю, он найдет возможность передать Отто Скорцени ваши поздравления, барон, — согласился подполковник. — Маленьким людям трудно без покровителей. Но и большие люди становятся большими только благодаря тем, кто перед ними благоговеет.