С первого захода сесть на гору летчик не решился, он только присмотрелся к обстановке и к расположению планеров, которые ему очень мешали, хотя парашютисты и постарались посдвигать их на одну сторону луга. Зато во второй раз приземлился в дальнем углу этой «альпийской посадочной полосы», с ловкостью аса проведя самолет между двумя огромными валунами и едва не поломав о них крылья.

Выйдя из отеля вслед за Скорцени и Муссолини, кинооператор еще раз просеменил с камерой перед поникшими карабинерами, заснял воинственно стоявшую напротив итальянцев группу парашютистов, которых только строгий приказ «не стрелять» удерживал от соблазна жестоко проредить этот строй, и снова обогнал группу Скорцени, чтобы снимать ее вплоть до посадки в самолет.

— Это вы, Фанштофф? — окликнул Скорцени пилота вместо приветствия.

— Я, господин гауптштурмфюрер! — высунулся тот из кабины.

— Я же говорил, что нам еще придется полетать вместе!

— И даже позаботились об этом! — без особого энтузиазма подтвердил Фанштофф.

Скорцени буквально на руках внес дуче в кабину, втиснулся рядом с ним сам, хотя самолет был явно рассчитан на одного пассажира, и еще попытался втиснуть между собой и дуче его огромный чемодан. Но он не влезал. Да и пилот резко запротестовал.

— Ладно. Родль, доставите его, как договаривались. Время дорого. Штубер, Хеттль, — отдавал распоряжения гауптштурмфюрер, — лично отвечаете за пленку, отснятую кинохроникером. Начинайте эвакуацию. С минуты на минуту здесь могут показаться самолеты итальянцев. В воздух!. — приказал обер-лейтенанту.

Но тот растерянно оглядывался на него.

— Что вы медлите?! — не понял Скорцени.

— Самолет перегружен, гауптштурмфюрер. Мы сможем подняться только вдвоем. Очевидно, с господином Муссолини, если прикажете…

— Если бы можно было, мы бы действительно взлетели вдвоем! Только без вас. Поэтому запускайте двигатель и начинайте разбег.

—, Но мы не взлетим, гауптштурмфюрер! Мы просто: напросто погибнем!

— Взлет!

— Здесь очень короткая взлетная площадка. И сильно разреженный горный воздух. Самолет может поднять только двоих. Поверьте моему опыту. Такова его конструкция.

— Мне плевать на его конструкцию. А тем более — на ваш опыт, — спокойно, холодно процедил «первый диверсант империи». — Я лично отвечаю перед фюрером за безопасность господина Муссолини.

— Но, господин Скорцени, — несмело попробовал вмешаться дуче, испуганно поглядывая то на пилота, то на эсэсовца. — Может быть, действительно?.. Иначе мы все трое… Это было бы непоправимо.

— Здесь приказываю я. — Скорцени решительно достал из кобуры пистолет и приставил к затылку пилота. — В конце концов мы сможем эвакуироваться и с помощью фуникулера. Но вы, Фанштофф, останетесь здесь навечно. Это я вам гарантирую.

— Яволь, — дрожащим голосом проговорил пилот. — Я подчиняюсь. Да уберите же свой пистолет! Он мешает. И видит Бог, видит Бог… Я сделал все, чтобы спасти вас.

— В воздух! — рявкнул Скорцени так, что, казалось, самолетик затрясся не от работы ожившего двигателя, а от его звериного рыка.

Все, кто находились в это время на высокогорном лугу, затаив дыхание, следили, как маленький «Физелер Шторьх», неуклюже переваливаясь и по-воробьиному подскакивая на камнях, двигался к краю вершины. Любому непосвященному было ясно, что с таким разбегом перегруженный самолет взлететь не сможет. Он не в состоянии будет оторваться от земли и попросту свалится в подступающее к горе ущелье. Те, кто был поближе, даже побежали вслед за ним, готовясь увидеть то страшное, что вот-вот должно наступить.

И самолет действительно не взлетел, а спрыгнул с края луга и, планируя, начал падать. Но где-то там, внизу, подхваченный воздушным потоком и мастерски поддерживаемый пилотом-асом, медленно запарил между вершинами гор и также медленно, словно состарившийся орел, начал тянуться к ближайшей гряде, уходя все дальше и дальше от Абруццо, от массива Гран Сассо, к ожидавшему его аэродрому.

Провожая взглядом самолет, Штубер рукавом френча вытер с лица холодный липкий пот, словно это он сам сидел сейчас в обессилевшем самолетике, зависая над бездной ущелья. Он был потрясен везением, которое сопутствовало сегодня Скорцени — этому страшному в своей яростной храбрости, загадочному и свирепому человеку. Ему удивительно, просто-таки пророчески, везло.