Скорцени снова взглянул на часы. До взлета планеров оставалось два часа. Подождав несколько минут, пока подойдут командиры групп, он еще раз принялся уточнять план операции.

— Майор, — обратился к командиру отряда парашютистов, — сколько людей у вас в строю?

— Все девяносто. Как и планировалось.

— Трусов не оказалось?

— Эти девяносто — добровольцы. Кроме того, еще двадцать человек резерва. На каждого расстрелянного перед строем за трусость мы можем поставить как минимум десятерых, — с мрачной медлительностью доложил гориллообразный майор, так и не поднявшись со своего кресла в дальнем от Скорцени углу кабинета. Впрочем, с его двухметровым ростом подниматься было не обязательно.

— Определите четыре группы, которые полетят на первых четырех планерах. Лично вы возглавите группу первого. Высаживаетесь сами, принимаете десанты еще трех планеров и рассредотачиваетесь по лугу, обеспечивая высадку всех остальных.

— Выполним в точности.

— Это будет происходить метрах в пятистах от отеля. Рассредотачиваясь, в бой не ввязываться, огня не открывать, отмалчиваться. Пусть карабинеры погадают, кто это высадился, пусть кто-нибудь из офицеров сунется к нам с выяснениями. Но позаботьтесь о том, чтобы все выходы из отеля уже были под прицелами ваших людей.

— Им не впервой, гауптштурмфюрер. Брать отель — это еще не высаживаться в центре вражеского укрепрайона, где каждый метр простреливается пулеметчиками из дотов.

По лицу Скорцени скользнуло некое подобие саркастической ухмылки, однако он промолчал. Присутствующие сами должны были осознать всю неуместность подобного славословия.

— Группа захвата.

— Капитан Везенгайер, — представился парашютист, не веря, что Скорцени успел запомнить его. — Командир первого батальона. Рота под командованием обер-лейтенанта Хальфица уже находится на исходных рубежах. Ждет сигнала. Высадка произведена в горном массиве неподалеку от горы Абруццо.

— Она пока не обнаружена?

— Никаких признаков обнаружения. Радиосвязь была полчаса назад.

— Полчаса, — задумчиво произнес Скорцени, глядя на скрытый под завесой утреннего тумана склон, очертания которого едва-едва угадывались. Кто мог бы ответить ему, что там произошло за эти полчаса?

— Хорошо, предоставим событиям развиваться так, как они развиваются. Летчики-планеристы и машины?

— К вылету готовы, — ответил за всех майор Шверинг. — Полная готовность.

Словно не доверяя ему, гауптштурмфюрер настороженно обвел всех присутствующих — одни из них сидели, другие стояли, кресел на всех не хватало. Он ждал замечаний, вопросов, уточнений. Их не было.

— Основная группа захвата. Гауптштурмфюрер Штубер.

— Группа готова. Только что еще раз отработали высадку из планера, разгрузку боеприпасов и рассредоточение. Люди подобраны удачно.

Скорцени посмотрел на него с благодарностью, поднялся еще раз, теперь уже абсолютно молча, обвел всех взглядом.

— Господа офицеры, — пророкотал он так, словно держал речь перед батальонным каре на плацу. — Только теперь я могу открыть вам цель всей этой загадочной для большинства из вас операции. Я делаю это для того, чтобы каждый проникся ответственностью за ту задачу, которая возложена на вас лично фюрером.

— Только теперь открыть цель? — осуждающе пробубнил гориллоподобный майор. — Надо бы раньше.

— Раньше вам было сказано, — грозно обратился к нему Скорцени, — что на горе, в оборудованных пещерах, спрятан архив итальянской разведки. И этого с вас было достаточно. Другое дело, что это неправда. На самом деле на Абруццо, в отеле «Кампо Императоре» заточен, арестованный кликой предателей во главе с маршалом Бадольо, наш верный союзник премьер-министр Италии, ее дуче Бенито Муссолини.

В кабинете вдруг воцарилось гробовое молчание. Кто-то из летчиков-планеристов невольно приподнялся и так, в полусогнутом состоянии, замер. Только для двоих из присутствующих здесь — Штубера и Родля — сообщение не представляло никакой новости, поэтому-то они и могли спокойно созерцать эту немую сцену, подчиняющуюся воле одного-единственного режиссера — невероятности.

— Да, результатом этой необычной в историй войн операции должно быть освобождение Муссолини и его доставка в Берлин. Только тогда, когда фюрер лично пожмет руку своему боевому соратнику, мы с вами со спокойной совестью можем сказать себе: «Мы свой солдатский долг выполнили».

Минута оцепенения прошла. Офицеры начали понемногу приходить в себя. Удивленно переглянулись, задвигались, зашептались… А Скорцени выжидал. Он давал им возможность оправиться от шока.

— А теперь слушайте меня дальше: названное мною имя вне этих стен не упоминать. Десантникам объявить истинную цель операции только непосредственно перед посадкой на планеры. Я не требую от вас никаких клятв. Но пусть каждый из вас молча, про себя, поклянется, что сделает все для того, чтобы эта операция прошла блестяще. Во имя фюрера и великой Германии. Есть вопросы? Нет! Свободны, господа офицеры.