Приговор

Лишь к утру усталые, поцарапанные и злые нукеры Алимджана вернулись к боссу – впервые, наверное, с пустыми руками. И босс подозвал лишь начальника своей личной охраны:

– Ну, что скажешь, Саффар? Где мой друг Павлов? Где эта девочка?

От взгляда Алимджана многие люди теряли сознание, немели на долгое время, получали инсульт и инфаркт. Саффар был одним из немногих, кто выдерживал его. Но сегодня и он опустил глаза:

– Убей меня, Алимджан. Я не исполнил приказа. Мы не смогли их поймать. – Он тут же вздернул голову и порывисто продолжил: – Но я клянусь тебе, мой господин, что обязательно изловлю этого хитрого человека. И принесу тебе его голову. И ее. Никто не может безнаказанно оскорблять моего хозяина.

– Ну-ну! Саффар, не горячись. У тебя уже был шанс, но ты его не использовал. Теперь поздно. Павлов не только умен, хитер, изворотлив. Он еще талантлив. Он – гений! Гений адвокатуры и этого сложного мира. Мира, в котором даже богатый человек не сможет быть счастлив, если у него нет верного друга и преданной женщины.

– Позволь, Алимджан… – попытался вставить слово Саффар, продолжая стискивать огромные кулачищи. Но Алим поднял руку и плотнее закутался в толстый кашемировый халат на шелковой подкладке:

– Нет! Он будет жить. Он заслужил это.

– А она?

– Она? Она, пожалуй… Тоже будет жить, хотя… нет! Пусть живут оба! А теперь убирайтесь! Все будут наказаны. Завтра же поменяй всю охрану. Набери новых. Злых, но умных. Выдержанных и крепких, как мой любимый тридцатилетний виски. Неутомимых, как мои железные кони.

Алимджан кивнул на ряд «Роллс-Ройсов», выставленных по случаю праздника из своей конюшни. Их полированные бока загадочно переливались в свете занимающейся зари. Коллекция Фархутдинбекова насчитывала тридцать пять автомашин этой марки и считалась самой богатой в мире. Даже британцы занесли ее в свои анналы и гордились вместе с ее хозяином.

– И забудь о Павлове, Саффар! Он – мой друг. Был, есть и останется. Теперь иди. И скажи всем, что я тебе сказал.

Алимджан развернулся и молча двинулся в дом. Немой слуга тихонько прикрыл дверь. Неотвратимая угроза, нависшая над Артемом и Айей, кажется, растворилась с восходом солнца, как утренний туман, грозящий смертельной опасностью зазевавшемуся автомобилисту, превращается под его первыми лучами в живительную росу, питающую все живое.

– Папулечка! Папуля!

Алим замер – уже перед самой дверью – и медленно развернулся.

На руках понятливой, вовсе не желающей беспокоить господина в такой момент охраны висел Клим Чук.

– Скажи им, папуля, чего они не пускают!