Кофе
Когда Агушину доложили, что Фарфорова привезли из аэропорта Домодедово мало того что в наручниках, так еще и в автозаке, он поначалу даже не поверил.
– Розыгрыш?
– Какой там розыгрыш? – криво улыбнулся Моджис. – Все натурально. Как в жизни. Не как на эстраде…
Агушин задумчиво почесал затылок и уставился на принесенную ему на утверждение доску с золотыми буквами, описывающими его новую должность.
– А какой умник сюда точку поставил?
– Но Геннадий Дмитриевич… – жалобно загундосил уставший переправлять буковки художник.
– Я же говорил, – беспощадно потыкал в доску Агушин, – точки не надо. Переправить.
Художник ненавидяще кивнул помощнику, они подхватили доску, вышли из кабинета, и Агушин снова почесал затылок.
– Ну, и как все это теперь разгребать?
Моджис только пожал плечами.
– Ладно, – вздохнул Геннадий Дмитриевич, – доставьте его сюда. Закрою вас всех своей широкой генеральской грудью.
– Прямо в наручниках доставить? – не поверил Моджис.
Агушин счастливо улыбнулся:
– Разумеется. Будет что внукам рассказывать: скажу, я эту вашу звезду собственноручно из наручников доставал.
И спустя пять или семь наполненных ожиданием минут мимо ошалевшей секретарши протащили самого Кирилла Фарфорова.
– О, снимите это немедленно! – взмолился Агушин.
Один из конвойных достал ключ и щелкнул браслетами.
– Все-все, – махнул им Агушин, – я вас не держу.
Конвойные вышли, и генерал юстиции нажал кнопку селектора.
– Юлечка, будь так добра мне чашечку чаю, а Кириллу Бруновичу… – он глянул на Фарфорова. – Чай? Кофе?
– Ничего я не буду, – сердито буркнул Кира.
Агушин рассмеялся:
– Мой вам совет, Кирилл Брунович, ну, просто по жизни: никогда не упускайте случая сорвать попавшую на пути ягодку удовольствия. Завтра может оказаться поздно.
– Черного кофе, – буркнула звезда. – Только не какого попало. Будьте добры, венесуэльского.
Агушин кивнул и подался к селектору:
– И черного венесуэльского кофе для господина Фарфорова.
Секретарша опешила:
– А где я его возьму? У меня в пакетиках только этот… с орлом и статуей Свободы.
Фарфоров картинно закатил глаза:
– Ну, пусть будет с орлом и статуей…
Агушин дал секретарше «добро» на орла и развернулся к Фарфорову:
– Ну, что, Кирилл Брунович, вы ничего не хотите мне сказать? Все-таки вы так внезапно исчезли, еще приказ о вашем задержании до аэропорта не дошел…
Фарфоров напрягся:
– Вы же нашли убийцу! Что вам еще надо?
Дверь открылась, и Агушин принял из рук секретарши чашечку чая.
– Но мы не нашли заказчика…
Фарфоров побледнел.
– И вы хотите сказать, что я…
– А вы что хотите сказать? – вопросом на вопрос отозвался Агушин.
Кира поджал губы:
– Я любил Шлица. А Шлиц любил меня. Тому подтверждение его завещание. Он же мне студию оставил! В центре Москвы! Понимаете?
– Еще бы, – кивнул Агушин. – За такую студию можно не одного, а целых трех Шлицев замочить.
Кира непонимающе распахнул большие глаза.
– Зачем мне его убивать? Он же мне целую студию завещал!
– А вот за этим! – рассмеялся Агушин. – Именно потому, что завещал!
Кирилл покачал головой:
– Чудовищная логика! Нечеловеческая прямо! Иезуитская… Вы что, и впрямь видите мир в таких омерзительных красках?!
Они не могли понять один другого. В принципе.
