Видео

Когда Павлов, заехав по пути в суд и оставив кассационную жалобу по Зойкиному делу, к полудню прибыл в офис, на рабочем столе, заваленном не разобранными из-за квартирного вопроса определениями суда, срочными требованиями и обращениями, на самом верху красовалась повестка в Следственный комитет. Павлов раздраженно пробежал по лаконичным строчкам.

– К одиннадцати ноль-ноль? Сегодня? Когда же я успею? Уже за полдень.

Он схватил телефон и набрал номер, указанный на повестке.

– Слушаю. Онаньев, – представилась трубка сухим баритоном.

– Товарищ следователь, это Павлов. Адвокат.

– Так. Я вас ждал больше часа, но вы не прибыли, – зафиксировал неявку следователь.

– Я понимаю, но повестку доставили буквально минут пять назад. Я же не телепат, – рассердился Артем.

– Разве? Мне кажется, вы так сами не считаете, – неприязненно отозвался Онаньев. – По крайней мере, постоянно выступаете в роли штатного провидца. Как ни включу телевизор, вы все вещаете о судьбах отечественной юриспруденции. Но это к делу не имеет отношения. Я вас вызывал, чтобы сообщить две новости.

– Ага, дайте предскажу, – не менее язвительно предложил адвокат. – Плохую и очень плохую?

– Нет. Провидец из вас никудышный, – с удовлетворением констатировал Онаньев, – не знаю как адвокат…

Артем терпеливо ждал, когда прокурорский юмор иссякнет. Конечно, его задевало такое отношение, но… давно не удивляло. Каждый мало-мальски продвинутый следователь обязательно вешал в своем кабинете листок с цитатой из Ульянова-Ленина об адвокатах: «Адвокат – это такая интеллигентская сволочь, которая часто паскудничает. Его надо брать ежовыми рукавицами и ставить в интересную позу…» Так что рассчитывать на комплименты следственных тружеников не приходилось.

– Так вот, – прокашлялся следователь, – новость хорошая и очень хорошая.

Артем заинтересовался:

– Говорите.

– Не положено. Я должен вас ознакомить с материалами и постановлением. Приезжайте, как сможете. Я на месте до девяти вечера. Пропуск внизу на охране. Это в ваших интересах.

Павлов открыл было рот, но Онаньев уже повесил трубку.

– Вот… тьфу!

Некоторое время Артем размышлял, с какой целью его приглашают, но сам же признал бесполезность таких размышлений. Задача раскрыть преступление в этой конторе всегда уступала задаче закрыть дело. Поэтому и его, Артема Павлова, главная задача состояла не в том, чтобы рассказать, а в том, чтобы выслушать.

Через двадцать минут Артем входил в проходную Следственного комитета. Пропуск действительно ждал его на милицейском посту. Кабинет Онаньева находился там же, где и в первый раз, на седьмом этаже в конце коридора. Помимо уже упомянутого плакатика с ленинским определением, на стене появилась фотография президента и премьера, которые стояли настолько близко, что почти сливались в двуглавого орла, раскинувшего крылья сразу за их спиной. Артем так поразился находке фотографа-оригинала, что Онаньев не мог не перехватить его взгляда.

– Нравится? Мне тоже. Здрасьте, Павлов. Садитесь. В смысле, присаживайтесь.

Лукавое предложение «садиться» тоже являлось неотъемлемой частью прокурорского фольклора.

– Добрый день. Благодарю. Слушаю вас очень внимательно.

Артем откинулся на спинку железного стула, закинул ногу на ногу и выразительно глянул на часы. Жест не вполне приличный, но весьма выразительный и уместный для посетителя следственного подразделения.

– Не много займу времени. Не переживайте. Читайте, – следователь протянул бланк постановления.

Артем, затаив дыхание, внимательно впился в строки сухого документа. Главное выделялось жирным шрифтом: «Возбудить уголовное дело по ст. 105 УК РФ по факту причинения насильственной смерти гр. Павлову Андрею Андреевичу». Адвокат тяжело выдохнул:

– Я же говорил…

Он пробежал документ до конца и вернул Онаньеву. Тот невозмутимо протянул Артему еще один лист.

– Это протокол осмотра вещественного доказательства. Предлагаю ознакомиться и сразу же посмотреть.

– Что посмотреть? – удивился Артем, но тут же поймал взглядом объясняющую все строку. – Видеокассета… видеозапись… понятно. Ну что ж, давайте смотреть.

Павлов подписал протокол и повернулся к телевизору, засветившемуся в углу. Онаньев кивнул и нажал на пульт. На экране появился одноухий. Он был связан, избит и пока еще жив. Артему стало неуютно.

Говорил одноухий тяжело и кривился, видимо, от боли. План был очень крупный, и его лицо занимало всю поверхность телевизора. Сзади маленьким кусочком проглядывала серая стена, но была ли это стена из вчерашнего подвала, Артем судить не взялся бы.

– …меня зовут Алексей Михайлович Захаров… года рождения… трижды судим… статьям…

Следователь нажал паузу, и одноухий замер, а его лицо на экране пошло телевизионной рябью.

– Вы знаете этого человека? Раньше встречали? – поинтересовался Онаньев.

– Встречал, – с неприязнью проронил Артем. – Я говорил вам уже раньше. Даже портрет его скульптурный представил…

– Да. Вот, фигурка у меня. – Следователь положил на стол глиняного бандита, слепленного умелыми руками Варвары Штольц. – Давайте посмотрим дальше…

Он перегнал пленку вперед и, дважды наткнувшись на ненужные сейчас куски, наконец нашел то, что надо.

– Я признаюсь, – тихо, явно слабея от потери крови, произнес бандит, – в том, что совершил нападение на адвоката Павлова… также ранее… его отца… в районе метро «Рижская»…

«Это кто так за меня порадел? – стиснул зубы Артем. – Не иначе Кореш… но почему?!»

Подобная «улика» могла добавить хлопот намного больше, чем хотелось бы. А тем временем следователь нажал кнопку пульта, и лицо Захарова снова застыло на экране недоброй напряженной маской. Павлов молчал. Он ждал объяснений, но следователь тоже помалкивал и внимательно следил за реакцией адвоката. Наконец спросил:

– Что скажете, Павлов?

– А что тут скажешь? – развел руками Артем. – Человек признается в преступлении. Дальше слово за вами.

– И… вас ничего не смущает?

Артем мысленно просмотрел все возможные варианты и тут же пришел к выводу, что, если бы его подозревали в насильственном принуждении к подобной даче показаний, разговор потек бы несколько иначе. Возможно, так же тактично и ненавязчиво, но… иначе. Да и пленку уж очень долго прогоняли…

– У меня вопрос, – перешел он в наступление, – этот… Захаров, он признался только в покушении на меня и отца? Больше ни в чем?

Онаньев отвернулся к окну, некоторое время размышлял и вздохнул:

– Вы в списке – предпоследний. Он сознался в тридцати шести убийствах. Все из-за квартир. Пенсионеры, детдомовцы, одинокие женщины…

– А кто брал показания, известно? – задал следующий вопрос Артем. – Это не похоже на милицейскую съемку…

Онаньев вздохнул еще глубже.

– Да это и не милицейская съемка. Пленку нам подбросили, но многое в ней достоверно. Это действительно некто Захаров по кличке Захар. Вор, судим. Сожительница не видела его уже несколько дней.

Перед глазами адвоката вспыхнула сцена: замотанный в целлофан труп суют в багажник заляпанного грязью, битого-перебитого «Москвича». А следователь говорил и говорил – сосредоточенно и очень ровно.

– У меня больше нет сомнений, что вашего отца действительно убили. И, скорее всего, это сделал Захаров. И, скорее всего, по заказу, – Онаньев прищурился. – Вам ведь есть что по этому поводу сказать?

– Есть, – кивнул Артем. – Заказчик – некто Жучков Александр Дмитриевич, начальник нашего жэка.

Онаньев заинтересовался:

– И у вас есть какие-нибудь доказательства?

Артем вспомнил, что в студии уже лежит файл с качественной видеозаписью Жучкова и Захара – рядом, на соседних сиденьях, и вдруг сам же признал, что это не доказательство. Жучков ни за что не признается, что говорил со «случайным соседом» о чем-либо, кроме хоккея. Единственной ниточкой, прямо ведущей к Жучкову, был одноухий Захар, и эта ниточка была вчера перерезана.