Снова в плену

Владимир открыл глаза и не сразу понял, где находится. Ему почему-то сначала показалось, что весь тот бредовый кошмар, в который он был всецело погружен последние две недели, окончен. Сейчас парень проснулся в собственной кровати, у себя дома. Увы, реальность мгновенно отмела эти наивные и робкие надежды.

Он был в той же самой палате. Более того, теперь его кисти и ступни были плотно привязаны к койке кожаными ремнями. Юноша осторожно пошевелил конечностями, проверяя, насколько надежно он закреплен, есть ли у него хоть какая-то возможность двигаться. Тщетно. Между его рукой и ремнем и спичку не просунешь.

Открылась дверь, и в камере появилась Марина Игоревна. На этот раз женщина была без маски. Она улыбалась, но ее глаза вызывали ассоциацию с двумя острыми льдинками.

– Доброе утро, Володя, – все тем же приятным голосом произнесла она.

Словно и не было попытки побега, начавшегося вполне успешно и так неудачно завершившегося.

– Если бы вы не вызвали охрану, мне удалось бы уйти отсюда, – вместо приветствия ответил юноша.

– Вряд ли, – сказала докторша и покачала головой. – Ты сильный, но покинуть это здание у тебя не получилось бы при всем желании.

Вошла медсестра, катя перед собой небольшую тележку с едой. Ноздри Владимира уловили дразнящий запах жареной рыбы и картофельного пюре. Еще на подносе стояли чашка с чаем и тарелочка с пирожком. Женщина поставила тележку у изголовья молодого человека и ушла. Владимир успел обратить внимание на то, что на ней была маска.

– А почему вы теперь показываете мне свое лицо? Карантин закончился? – спросил он.

Марина Игоревна улыбнулась и ответила:

– Это уже неважно.

Владимир выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.

«Что это значит? – подумал он и пристально посмотрел на женщину, пытаясь уловить в ее глазах какой-то намек. – Потому что после моей выходки прятать лицо уже стало бессмысленным!» – неожиданно понял парень и похолодел.

Марина Игоревна заметила его переживания, но истолковала их по-своему.

– Не бойся, никто не будет наказывать тебя за твою шалость, – произнесла она успокаивающим тоном, так, словно разговаривала с бестолковым ребенком. – Хотя руководство нашего центра и приняло решение немного ограничить твою свободу. Но это все только в целях твоей безопасности.

– Как я буду ходить в туалет? Умываться? – осведомился Владимир.

Вопрос юноши не смутил врача.

– Медсестра будет проводить с тобой гигиенические процедуры. Что касается туалета – тебе будут надевать памперс и регулярно менять его. Согласна, это немного хлопотно, но у нас нет выбора. После того как ты побил дежурных охраны, мы не можем рисковать. Судя по всему, твоя опухоль прогрессирует. Ты не отдаешь себе отчета в своих действиях.

– Значит, мне сделают операцию? – уточнил Владимир.

Марина Игоревна ничего не ответила, лишь раздвинула губы в безжизненной улыбке, как если бы уголки ее рта кто-то невидимый растянул в стороны щипцами.

– Я сейчас покормлю тебя, Володя, – сказала женщина, беря в руки тарелку. – Ты же больше не будешь хулиганить?

Юноша плотно сжал губы и промолчал.

– Ну, не капризничай, – ласково проговорила Марина Игоревна, поднося к его рту ложку. – Давай, за маму, за папу…

– Пошла прочь! – выкрикнул Владимир.

Докторше все же удалось впихнуть ему в рот ложку с еще теплым пюре, но парень тут же выплюнул картофель обратно.

– Шалун, – констатировала Марина Игоревна без тени возмущения и поставила тарелку обратно на поднос. – Делаешь хуже только себе. Это называется назло маме отморожу уши.

– Убирайся! – крикнул Владимир, напрягая мышцы.

Эх, если бы он мог освободиться!

– Придется назначить тебе парентеральное питание. Поставим на вену катетер, и все будет в порядке, – прощебетала Марина Игоревна и вышла из помещения, толкая перед собой тележку.

Владимир был в отчаянии. Таким беспомощным он себя еще никогда не ощущал. Симонов не верил этой тетке, сказавшей, что его опухоль прогрессирует.

«Но тогда зачем я здесь? Ради чего все эти нескончаемые анализы и обследования? Что с ним хотят сделать?! А хочу ли я знать ответ на этот вопрос?» – подумал Владимир, и его бросило в жар.

Предчувствие беды, которая подкрадывалась все ближе и ближе, вызывало в нем безотчетный ужас.