Глава 1
«Китайское Облако» вошел в гавань через западный пролив. Ярко светило утреннее солнце, ветер с востока был ровным – и влажным.
Струан, голый по пояс, покрытый темным загаром, с выгоревшими на солнце золотисто-рыжими волосами, стоял на квартердеке. Он навел свой бинокль на корабли в гавани. Первым делом «Отдыхающее Облако». На бизани трепетали на ветру кодовые флажки: «Зенит» – владельцу немедленно прибыть на борт. Этого следовало ожидать, подумал он. Струан вспомнил тот последний раз – казалось, с тех пор прошла целая вечность – когда увидел «Зенит» на «Грозовом Облаке»; в тот день это слово возвещало о стольких смертях и о приезде Кулума.
За прошедшую неделю в гавани прибавилось десантных кораблей. Все они были под флагом Ост-Индской Компании. Хорошо. Начали прибывать подкрепления. Рядом с флагманом он увидел большую трехмачтовую бригантину. На корме развевался русский флаг, на вершине грот-мачты – царский вымпел. По волнам гавани сновало гораздо больше джонок и сампанов, чем обычно.
Внимательно осмотрев остальные корабли, он повернулся к берегу; запах моря приятно смешивался с запахами суши. Он отметил какое-то оживление рядом с Глессинг Пойнтом; на Куинз Роуд было полно европейцев, сопровождаемых толпами нищих. Ему показалось, что Тай Пинь Шан заметно увеличился в размерах.
Над покинутой факторией «Благородного Дома» плескался на ветру «Лев и Дракон», осеняя безжизненную пустоту Счастливой Долины.
– Четыре румба вправо!
– Есть, есть, сэр-р, – пропел рулевой.
Струан, с привычной ловкостью поставил свой корабль борт о борт с «Отдыхающим Облаком». Он натянул через голову рубашку и отправился на плавучий склад.
– Доброе утро, – произнес при его виде капитан Орлов. Он слишком хорошо знал Тай-Пэна, чтобы спрашивать, где тот пропадал столько времени.
– Доброе утро. Вы подняли «Зенит». Почему?
– Приказ твоего сына.
– Где он?
– На берегу.
– Пожалуйста, доставь его на борт.
– За ним послали сразу же, как только ты появился в гавани.
– Тогда почему его до сих пор здесь нет?
– Могу я теперь получить назад свой корабль? Клянусь Тором, Зеленые Глаза, мне до смерти надоело быть капитаном на подхвате. Пусть уж я буду чайным капитаном или опиумным капитаном, а то разреши мне провести мой корабль в Арктику. Я знаю полсотни мест, где можно взять груз пушнины – это принесет еще больше растреклятого серебра в твои сундуки. Видишь, я прошу совсем немногого.
– Ты нужен мне здесь. – Струан усмехнулся, чувствуя, как груз лет упал с его плеч.
– Тебе-то что не смеяться, клянусь крайней плотью Одина! – Лицо Орлова сложилось в неповторимую, только ему свойственную ухмылку. – Ты-то ходил в море, а я торчал здесь на приколе. Ты выглядишь как бог, Зеленые Глаза. Тебе встретился шторм? Тайфун? И почему у меня новый грот, и фор-бом-брамсель, и крюйсель, и бом-кливер? Везде новые фалы, леера и гитовы. Почему, а? Ты что, вырвал сердце у моего красавца, чтобы очистить свою душу?
– Что за пушнина, капитан?
– Котик, соболь, норка – ты только скажи, какая нужна, я любую достану, пока смогу сказать: «Катись к чертям с моего корабля» каждому, даже тебе.
– В октябре пойдешь на север. Один. Этого тебе довольно? Пушнина для Китая, а?
Орлов пристально посмотрел на Струана снизу вверх и в тот же миг понял, что ни на какой север в октябре он не пойдет. Он едва заметно вздрогнул, ненавидя этот свой провидческий дар, который давно стал его проклятьем. Что же случится со мной между июнем и октябрем?
– Могу я теперь получить свой корабль назад? Да или нет, клянусь Богом? Октябрь – месяц плохой, и до него еще далеко. Могу я получить свой корабль назад сейчас, да или нет?
– Да.
Орлов перепрыгнул через борт и твердо встал на юте «Китайского Облака».
– Отдать носовой, – прокричал он, потом махнул рукой Струану и восторженно захохотал во весь голос. Клипер отошел от плавучего склада и ловко проскользнул на свою штормовую стоянку напротив Счастливой Долины.
Струан спустился вниз, в каюты Мэй-мэй. Она еще спала глубоким сном. Он приказал А Сам не будить ее, добавив, что вернется попозже. Струан прошел в свою собственную каюту палубой выше, вымылся, побрился и переоделся. Лим Дин принес яйца, фрукты и чай.
Дверь каюты распахнулась, и в комнату влетел Кулум.
– Где ты был? – скороговоркой начал он с порога. – У нас тысяча незавершенных дел, да еще к тому же сегодня земельная распродажа. Мог бы, по крайней мере, предупредить меня, прежде чем исчезать вот так. Туг все бурлит, как в жерле вулкана, и...
– Ты разве не приучен стучаться, прежде чем войти, Кулум?
– О, конечно, но я так спешил. Прости меня.
– Садись. Что за тысяча дел? – спросил Струан. – Помнится, ты говорил, что сам мог бы со всем справиться.
– Тай-Пэн ты, а не я, – ответил Кулум.
– Верно. Но, предположим, я бы не вернулся сегодня, что бы ты стал делать?
Кулум нерешительно помолчал несколько секунд.
– Пошел бы на распродажу. Купил землю.
– А ты договорился с Броком относительно тех участков, за которые мы не будем торговаться друг против друга?
Кулум чувствовал себя неуютно под взглядом отца.
– Ну-у, некоторым образом. Я заключил предварительное соглашение. Оставив последнее слово за тобой. – Он достал карту и разложил ее на столе. Место для нового города выбрали вокруг Глессинг Пойнта, в двух милях западнее Счастливой Долины. Ровный участок, удобный для строительства, был зажат со всех сторон горами и имел едва полмили в ширину, протянувшись от берега вглубь еще на полмили. Тай Пинь Шан нависал над будущим городом с востока, препятствуя расширению его в этом направлении. – Вот здесь отмечены все участки. Я выбрал 8 и 9. Горт сказал, что им нужны 14 и 21.
– А с Тайлером ты говорил об этом?
– Да.
Струан взглянул на карту:
– Зачем было выбирать два соседних участка?
– Ну, я ничего не понимаю в земле, в строительстве факторий и причалов, поэтому я обратился за советом к Джорджу Глессингу. И к Варгашу. Потом, тайно, поговорил с Гордоном Ченом. И...
– Почему вдруг с Гордоном?
– Не знаю. Просто я подумал, что это была удачная мысль. Он кажется мне очень разумным.
– Продолжай.
– Ну так вот, все они согласились, что лучшими из прибрежных участков являются 8, 9, 10, 14 и 21. Гордон предложил взять два рядом на тот случай, если мы будем расширяться; тогда один причал сможет обслуживать сразу две фактории. По совету Глессинга я дал капитану Орлову поручение тайно промерить глубину у берега. Он сказал, что там хорошее скалистое дно, но у берега мелковато. Нам придется отвоевать часть земли у моря и протянуть причал довольно далеко вперед.
– Какие из городских участков ты выбрал?
Кулум, нервничая, показал их на карте.
– Гордон посчитал, что нам следует торговаться за землю вот здесь. Это... ну-у, это холм, и... я думаю, это было бы прекрасное место для Большого Дома компании.
Струан встал из-за стола, подошел к окнам и посмотрел на холм в бинокль. Холм располагался западнее Тай Пинь Шана на противоположной от него стороне будущего города.
– Нам придется строить туда дорогу, а?
– Варгаш сказал, что если бы мы смогли приобрести городские участки 9А и 15В, мы бы получили... кажется, он назвал это «сервитут» или как-то еще в этом роде, и это защитило бы нашу собственность. Впоследствии мы могли бы построить на этих участках дома и сдавать их в аренду по своему желанию. Или перепродать.
– Ты обсуждал это с Броком?
– Нет.
– С Тесс?
– Да.
– Зачем?
– Безо всякой причины. Мне просто нравится разговаривать с ней. Мы о многом беседуем.
– Разговор с ней на подобную тему таит в себе опасность. Нравится тебе это или нет, но ты устроил ей испытание.
– Что?
– Если Горт или Брок станут торговаться за участки 9А и 15В, ты будешь знать, что ей нельзя доверять. Без этих дополнительных участков приобретение холма связано с огромным риском.
– Она никому ничего не скажет, – воинственно возразил Кулум. – Мы говорили наедине, и все останется между нами. Может быть, Брокам просто придет в голову та же мысль, что и нам. Только то, что они будут торговаться против нас на распродаже, еще ничего не докажет.
Струан испытующе посмотрел на него. Потом сказал:
– Выпьешь чаю или чего-нибудь покрепче?
– Спасибо, чаю. – Ладони рук у Кулума сделались липкими. А что если Тесс в самом деле рассказала обо всем Броку или Горту, спрашивал он себя. – Где ты был столько дней?
– Какие еще дела ждут решений?
Кулум с трудом заставил себя сосредоточиться.
– Мы получили много почты, и для тебя, и для дяди Робба. Я не знал, что с нею делать, поэтому убрал все в сейф. Потом Варгаш и Гордон Чен подсчитали наши затраты в Счастливой Долине, и я... ну... я расписался за серебро. Лонгстафф заплатил всем торговцам до единого, как ты и говорил. Я расписался и все пересчитал. И еще одно: вчера на корабле Сергеева сюда прибыл человек из Англии. Некто Роджер Блор. Он сказал, что сел на русский корабль в Сингапуре. Ему нужно срочно тебя видеть. Мне он не стал говорить, что у него за дело, однако... ну, в общем, я разместил его на малом плавучем складе. Кто он такой?
– Не знаю, парень, – задумчиво ответил Струан. Он позвонил в колокольчик, стоявший на столе, и в каюту вошел стюард. Струан распорядился, чтобы за Блором послали катер.
– Что еще, дружок?
– Накопилась целая гора заказов на строительные материалы и корабельную оснастку. Потом, нам нужно заказывать новые партии опиума – и еще Бог знает сколько всего.
Струан покрутил в руке свою чашку.
– Брок уже дал тебе ответ?
– Сегодня последний день. Он пригласил меня вечером на «Белую Ведьму».
– По Тесс, по ее поведению, никак нельзя судить о том, к какому решению он пришел?
– Нет.
– А по Горту?
Кулум вновь покачал головой.
– Они завтра уезжают в Макао. Все, кроме Брока. Я получил приглашение ехать с ними.
– Ты поедешь?
– Теперь, когда ты вернулся, мне бы очень хотелось. На неделю – если он скажет, что мы можем пожениться скоро. – Кулум отпил несколько глотков из своей чашки. – Нужно будет присмотреть мебель и... ну, вообще много всего такого.
– Вы встречались с Сузой?
– О да, как ты договорился. Участок чудесный, и планы уже готовы. Даже не знаю, как нам тебя благодарить. Мы тут подумали... видишь ли, Суза рассказал нам об отдельной комнате для ванны и туалета, которую ты устроил в своем доме. Мы... ну, мы попросили его сделать и нам такую же.
Струан предложил ему сигару и поднес спичку.
– Как долго ты бы ждал, Кулум?
– Не понимаю.
– Моего возвращения. Море могло поглотить меня.
– Только не тебя, Тай-Пэн.
– Когда-нибудь это может случиться – и случится. – Струан выпустил тонкую струйку дыма и посмотрел, как она поднялась к потолку и растаяла в воздухе. – Если я когда-либо исчезну вновь, не предупредив тебя о том, куда я отправляюсь, жди меня сорок дней. Не больше. Это будет означать, что я или мертв, или не вернусь.
– Очень хорошо. – Кулум пытался сообразить, к чему клонит отец. – Почему ты уехал вот так вдруг?
– А почему ты разговариваешь с Тесс?
– Это не ответ.
– Что еще произошло за то время, пока меня не было?
Кулум отчаянно пытался понять отца и не мог. Он питал к нему большее уважение, чем раньше, но сыновней любви уже не испытывал. В течение этой недели они с Тесс проводили за разговорами долгие часы, и он открыл в ней необыкновенную глубину. Они много говорили о своих отцах, пытаясь постичь этих людей, которых любили, боялись, а иногда и ненавидели больше всего на свете, но к которым устремлялись при малейшей опасности.
– Фрегаты вернулись с Кимоя.
– И что же?
– Они потопили и сожгли от пятидесяти до ста джонок. И больших и маленьких. И уничтожили три пиратских деревни на берегу. Может быть, они пустили ко дну By Квока, может быть, нет.
– Думаю, очень скоро мы это узнаем.
– Позавчера я побывал в твоем доме в Счастливой Долине. Сторожа... ну, ты знаешь, что на ночь там теперь никто не остается... так что, боюсь, в него вломились и сильно разграбили.
Струан спросил себя, добрались ли воры до тайного сейфа под кроватью в его спальне.
– Есть какие-нибудь хорошие новости?
– Аристотель Квэнс сбежал из Гонконга.
– О?
– Да. Миссис Квэнс отказывается в это верить, но все – вернее, почти все – видели его на корабле, том самом, который повез домой тетю Сару. Ты слышал о Джордже и Мэри Синклер? Они собираются пожениться. Это хорошо, хотя Горацио ужасно всем этим расстроен. Но и тут, однако, не все ладно. Мы только что получили известие, что Мэри очень больна.
– Малярия?
– Нет. Какая-то особенная нутряная хворь, приключившаяся с ней в Макао. Все это очень странно. Джордж вчера получил письмо от матери-настоятельницы католического ордена сестер-утешительниц. Бедняга переживает смертельно! Разве можно доверять этим паписткам.
– Что пишет мать-настоятельница?
– Только то, что она сочла своим долгом оповестить о болезни ближайших родственников Мэри. И что Мэри попросила ее написать Джорджу.
Струан нахмурился.
– Почему, черт побери, она не пошла в больницу к нашим миссионерам? И почему ничего не сообщила Горацио?
– Не знаю.
– Ты рассказал Горацио об этом?
– Нет.
– Как ты думаешь, а Глессинг стал бы это делать?
– Сомневаюсь. Похоже, они друг друга теперь вообще не выносят.
– Тебе лучше отправиться с Броками и выяснить, что с ней.
– Я подумал, что ты, наверное, захочешь получить вести из первых рук, поэтому я вчера отправил туда с лоркой сына Варгаша – Иезуша. Бедный Джордж не добился у Лонгстаффа увольнительной, так что я решил заодно помочь и ему тоже.
Струан налил им еще чаю и посмотрел на Кулума с новым уважением.
– Молодец.
– Ну, я же знаю, что она почти твоя воспитанница.
– Это верно.
– Кроме этого, остается, пожалуй, упомянуть лишь то, что несколько дней назад было проведено расследование того происшествия с великим князем. Суд присяжных решил, что это был несчастный случай.
– А сам ты как думаешь?
– Ну, конечно. А ты разве думаешь иначе?
– Ты навещал Сергеева?
– По меньшей мере один раз в день. Он, разумеется, присутствовал на дознании, и... и говорил про тебя много хорошего. Как ты помог ему, спас ему жизнь и все такое. Сергеев никого не стал винить и заявил, что написал об этом в своем донесении государю. Он объявил при всех, что считает себя обязанным тебе жизнью. Скиннер подготовил специальный выпуск «Ориэнтл Тайме», посвященный расследованию. Я сохранил его для тебя. – Кулум протянул отцу газету. – Не удивлюсь, если ты удостоишься высочайшей благодарности от самого царя.
– Как Сергеев себя чувствует?
– Он уже ходит, но нога в бедре пока не сгибается. Мне кажется, он очень страдает, хотя я ни разу не слышал от него ни одной жалобы. Он говорит, что не сможет больше ездить верхом.
– Но чувствует он себя хорошо?
– Настолько хорошо, насколько может чувствовать себя человек, который безумно, страстно любит верховую езду.
Струан подошел к буфету и налил два бокала шерри. Мальчик изменился, подумал он. Да, очень изменился. Я горжусь своим сыном.
Кулум принял бокал, его отрешенный взгляд опустился на вино и застыл.
– Твое здоровье, Кулум. Ты справился прекрасно.
– Твое здоровье, отец. – Кулум специально выбрал это слово.
– Спасибо.
– Не благодари меня. Я хочу быть Тай-Пэном «Благородного Дома». Очень хочу. Но я не желаю торопить тот день, когда смогу надеть ботинки покойника.
– Я никогда так и не думал, – резко заметил Струан.
– Да, но я всерьез рассматривал такой вариант. И теперь я доподлинно знаю, что эта мысль мне не по душе.
Как, спросил себя Струан, мог мой сын сказать такое вслух и с таким спокойствием.
– Ты сильно переменился за последние несколько недель.
– Наверное, я начинаю узнавать себя. Это главным образом заслуга Тесс... ну и то, что я остался один на эти семь дней. Я вдруг понял, что пока не готов остаться один.
– А Горт разделяет твое мнение о ботинках покойника?
– Я не могу отвечать за Горта, Тай-Пэн. Я отвечаю только за себя. Я знаю лишь то, что ты в большинстве случаев оказываешься прав, что я люблю Тесс и что ты идешь против всего, во что веришь, чтобы помочь мне.
Струану вновь вспомнились слова Сары.
Он задумчиво поднес к губам свой бокал с шерри.
Роджеру Блору на вид было лет двадцать с небольшим; его лицо выдавало огромное нервное напряжение, глаза смотрели настороженно. Одет он был в дорогой костюм, но материя кое-где протерлась до ниток; и его невысокая фигура выглядела сильно исхудалой. У него были темно-русые волосы и голубые глаза, в которых читалась глубокая усталость.
– Пожалуйста, присаживайтесь, мистер Блор, – предложил Струан. – Я хочу знать, чем вызвана вся эта таинственность. И почему вы непременно решили говорить со мной наедине?
Блор остался стоять.
– Вы Дирк Локлин Струан, сэр?
Струан был удивлен. Лишь очень немногим было известно его второе имя.
– Да. А кем могли бы оказаться вы сами?
Ни лицо, ни имя молодого человека ничего не говорили Струану. Но выговор у него был правильный – Итон, Харроу или Чартерхаус.
– Могу я взглянуть на вашу левую ногу, сэр? – вежливо спросил юноша.
– Смерть господня! Ах ты, нахальный щенок! Давай выкладывай, что у тебя есть, или убирайся отсюда!
– Ваше раздражение совершенно оправдано, мистер Струан. Пятьдесят против одного, что вы действительно Тай-Пэн. Даже сто против одного. Но я должен быть уверен, что вы тот человек, за которого себя выдаете.
– Зачем?
– Затем, что я имею информацию для Дирка Локлина Струана, Тай-Пэна. «Благородного Дома», чья левая ступня наполовину срезана пулей, – информацию огромной важности.
– От кого?
– От моего отца.
– Мне не знакомо ни ваше имя, ни имя вашего отца, а, видит Бог, у меня хорошая память на имена!
– Роджер Блор не мое имя, сэр. Это всего лишь псевдоним, взятый мною для безопасности. Мой отец – член парламента. Я почти уверен, что вы Тай-Пэн. Но прежде чем я передам вам его информацию, я должен быть уверен абсолютно.
Струан вытащил кинжал из-за правого голенища и поднял левый сапог.
– Снимай, – произнес он с угрозой. – И если твоя информация не окажется «огромной важности», я распишусь на твоем лбу вот этим пером.
– Тогда, я полагаю, я ставлю на карту свою жизнь. Жизнь за жизнь.
Он стянул сапог, облегченно вздохнул и бессильно опустился на стул.
– Меня зовут Ричард Кросс. Мой отец – сэр Чарльз Кросс, член парламента от Чалфонг Сэйнт Джайлса.
Струан встречался с сэром Чарльзом дважды, несколько лет назад. В то время сэр Чарльз был мелким деревенским сквайром без всяких средств. Горячий поборник свободной торговли, он понимал важность торговли с Азией и пользовался уважением в парламенте. Все эти годы Струан поддерживал его деньгами и ни разу не пожалел об этом. Речь, должно быть, пойдет о ратификации, нетерпеливо подумал он.
– Почему ты сразу этого не сказал?
Кросс устало потер глаза.
– Простите, могу я попросить у вас чего-нибудь выпить?
– Грог, бренди, шерри – наливай сам, не стесняйся.
– Благодарю вас, сэр. – Кросс налил себе бренди. – Спасибо. Еще раз простите, но я... э-э, я немного устал. Отец сказал, чтобы я был крайне осторожен, взял себе псевдоним. Говорил только с вами или, в случае вашей смерти, с Роббом Струаном. – Он расстегнул рубашку и распорол мешочек, который носил подвязанным вокруг талии. – Отец прислал вам вот это. – Юноша протянул Струану засаленный конверт с толстыми печатями и опять сел.
Струан взял письмо Оно было адресовано ему, на конверте стояла дата: 29 апреля, Лондон. Он вскинул глаза и проскрежетал:
– Ты лжешь! Невозможно, чтобы ты добрался сюда так быстро. Письмо было написано всего шестьдесят дней назад.
– Так и есть, сэр, – весело ответил Кросс. – Я совершил невозможное. – Он нервно рассмеялся. – Отец, наверное, до конца своих дней не простит мне этого.
– Никогда еще ни один человек не проделывал такой путь за шестьдесят дней... Хорошо бы послушать твой рассказ.
– Я выехал во вторник, 29 апреля. Почтовый дилижанс от Лондона до Дувра. Успел на пакетбот до Кале – в последнюю минуту. Оттуда дилижансом до Парижа, потом еще одним – до Марселя. Там каким-то чудом, уже в последнюю секунду, вспрыгнул на борт французского пакетбота до Александрии. Дальше – посуху до Суэца; тут помогли чиновники Мехмета Али – отец однажды встречался с ним – и затем, в последний миг, пакетбот до Бомбея. В Бомбее я застрял на целых три дня и уже начал покрываться плесенью, когда мне вдруг сказочно повезло. Я купил место на опиумном клипере до Калькутты. Затем...
– Что за клипер?
– «Летучая Ведьма» компании «Брок и сыновья».
– Продолжай, – сказал Струан, изумленно подняв брови.
– Затем – корабль Ост-Индской Компании до Сингапура. «Князь Бомбея». Дальше – неудача: ни одно судно не собиралось идти на Гонконг в течение нескольких ближайших недель. Потом – огромная удача. Мне удалось уговорить русского капитана взять меня на свой корабль. Вон тот, – показал Кросс в кормовое окно. – Это была моя самая рискованная затея за все путешествие, но это был и мой последний шанс. Я отдал капитану все гинеи, какие у меня оставались, все до последней. Заплатил вперед. Я думал, что едва мы выйдем в море, они обязательно перережут мне горло и выбросят за борт, но это была моя последняя надежда. Так что вот, сэр, пятьдесят девять дней – от Лондона до Гонконга.
Струан встал, налил Кроссу еще бренди и плеснул себе добрых полбокала. Да, это возможно, решил он про себя. Маловероятно, но возможно.
– Ты знаешь, что в этом письме?
– Нет, сэр. То есть, я знаю ту его часть, которая касается меня.
– И о чем же в ней говорится?
– Отец пишет, что я никчемный, беспутный игрок, помешанный к тому же на лошадях, – сказал Кросс с обезоруживающей прямотой. – Что у Ньюгейтской тюрьмы имеется ордер на мой арест за неуплату долгов. Что он вверяет меня вашему великодушию и надеется, что вы сможете найти какое-нибудь применение моим «талантам» – все что угодно, лишь бы держать меня подальше от Англии и от него до конца его жизни. И далее он оговаривает условия нашего пари.
– Какого пари?
– Я прибыл вчера, сэр. 28 июня. Ваш сын и многие другие подтвердят это. Возможно, вам следует все же прочесть письмо, сэр. Я могу заверить вас, что отец никогда не стал бы заключать со мною пари, если бы речь не шла об известиях чрезвычайной важности.
Струан еще раз внимательно осмотрел печати и сломал их. Письмо гласило:
"Вестминстер, 11 часов вечера, 28 апреля, 41 г. Мой дорогой мистер Струан. Я только что тайно ознакомился с содержанием депеши министра иностранных дел лорда Каннингтона достопочтенному Уильяму Лонгстаффу, полномочному посланнику Ее Величества в Азии. Депеша, помимо прочего, гласит следующее: «Вы проигнорировали и нарушили мои указания, которые, видимо, представляются вам лишь пустыми словами. Для меня совершенно очевидно, что вы намерены устраивать дела правительства Ее Величества по собственной прихоти. Вы дерзко пренебрегли инструкциями, которые предписывали вам открыть для британских торговых интересов пять или шесть портов на материковом побережье Китая и наладить в них на постоянной основе военные, торговые, административные и дипломатические связи, что этого следует добиваться без промедления, предпочтительно путем переговоров, но если таковые невозможны, то с использованием армии и флота, каковые и были направлены вам именно для этой цели и ценою значительных затрат. Вместо этого вы ограничиваетесь жалкой скалой, почти необитаемой, и абсолютно неприемлемым договором, и в то же время – если верить донесениям армии и флота – постоянно используете не по назначению вооруженные силы Ее Величества, находящиеся в вашем распоряжении. Ни при каких обстоятельствах Гонконг не сможет стать центром торговли с Азией – не больше, чем таковым стал Макао. Договор Чуэн-пи отвергается безоговорочно. Ваш преемник, сэр Клайд Уэйлен, прибывает в Азию в самом скором времени, мой дорогой сэр. Возможно, вы будете настолько любезны, что передадите свои полномочия вашему помощнику, мистеру К. Монсею, сразу же по получении настоящего послания и незамедлительно покинете Азию на фрегате, специально отряженном для этой цели. Я жду вас в своем кабинете в ближайшее удобное для вас время».
Я ума не приложу, что делать..."
Невозможно! Невозможно, чтобы они могли совершить такую чудовищную, в Господа-Бога-мать-растреклятую, невероятно глупую ошибку, думал Струан. Он вернулся к письму: "Я ума не приложу, что делать. Я ничего не могу предпринять до тех пор, пока эта информация не будет официально представлена в палате. Я не смею открыто воспользоваться сведениями, полученными мною из секретных источников. Каннингтон тут же потребует мою голову, и я навсегда буду отлучен от политики. Даже то, что я пишу вам все это на бумаге, дает моим противникам – а у кого из политиков их мало? – возможность уничтожить меня и вместе со мной всех тех, кто выступает за свободу торговли и те принципы, которые вы столь преданно защищали все эти годы. Я молю Бога, чтобы мой сын передал письмо только в ваши руки. (Он, кстати, ничего не знает о его содержании.)
Как вам известно, министр иностранных дел человек по натуре властный, он не признает ничьих суждений, кроме своих собственных, и является столпом нашей партии вигов. Его отношение к происходящему, как видно из депеши, совершенно однозначно. Боюсь, что Гонконг теперь стал безнадежным делом. И, если только правительство не потерпит поражения на выборах и консерваторы сэра Роберта Пила не придут к власти – вещь, я бы сказал, невозможная в обозримом будущем, – Гонконг, скорее всего, так и останется безнадежным делом.
Новость о закрытии вашего банка распространилась во внутренних кругах Сити – чему немало способствовали ваши конкуренты, возглавляемые молодым Морганом Броком. «Под большим секретом» Морган Брок намеренно сеял всюду зерна недоверия, намекая, помимо прочего, что Брокам теперь принадлежат если не все, то большая часть выданных вами векселей, и это крайне сильно подорвало ваше влияние здесь. Кроме этого, почти одновременно с донесением Лонгстаффа, содержавшим «Договор Чуэн-пи», прибыло письмо, подписанное Броком и некоторыми другими торговцами, яростно выступавшими против Гонконга и против того, как Лонгстафф вел боевые действия. Письмо было адресовано премьер-министру, министру иностранных дел, с копиями их противникам – которых, как вы понимаете, у них предостаточно.
Зная, что вы, вероятно, вложите весь остаток своих средств, если таковые найдутся, в этот остров, столь дорогой вашему сердцу, я пишу это письмо, чтобы дать вам возможность заблаговременно забрать свои вклады и спасти от катастрофы то, что еще можно спасти. Может статься, вам удалось каким-то образом договориться с Броком – я всей душой уповаю на это – хотя, если верить высокомерным заявлениям Моргана Брока, единственное, что может удовлетворить их, это полное уничтожение вашего торгового дома. (У меня есть все основания полагать, что это неожиданное наступление на ваш банк начали Морган Брок и группа заинтересованных банкиров с континента – по слухам, французских и русских. Континентальная группа предложила этот план, когда к ним каким-то образом просочилась информация о международной финансовой структуре, которую задумал мистер Робб Струан. Они разорили ваш банк в обмен на половинное участие в аналогичном проекте, который сейчас пытается осуществить Морган Брок.)
Мне очень жаль, что я приношу вам такие скверные новости. Я делаю это с добрыми намерениями, надеясь, что эта информация окажется для вас полезной, что вы сумеете выстоять, чтобы продолжить свою борьбу. Я по-прежнему считаю, что ваш план в отношении Гонконга является правильным. И я намерен продолжать попытки к его осуществлению.
Я мало что могу сказать о сэре Клайде Уэйлене, новом капитан-суперинтенданте торговли. Он достойно служил в Индии и имеет репутацию отличного солдата. Насколько я могу судить, как администратор он из себя ничего не представляет. Как я понял, он отплывает в Азию завтра; таким образом, его прибытия следует ожидать скоро.
И последнее. Я препровождаю к вам моего младшего сына. Это законченный бездельник и повеса, позор нашей семьи, его единственная цель в жизни – играть, предпочтительно на скачках. Ньюгейтская тюрьма имеет ордер на его арест за неуплату по векселю. Я сказал ему, что – в последний раз – оплачу его долги здесь, если он немедленно отправится в это опасное путешествие. Он согласился, поставив условием, что если он совершит невозможное и доберется до Гонконга меньше чем за шестьдесят пять дней – половину обычного срока – я дам ему тысячу гиней, с которыми он сможет поступать, как ему заблагорассудится.
Чтобы обеспечить максимально быструю доставку этого письма, я пообещал ему пять тысяч гиней, если он уложится в шестьдесят пять дней, с вычетом пятисот гиней за каждый день сверх этого срока – все это при условии, что ноги его не будет в Англии, пока я жив. Эти деньги должны выплачиваться ему по пятисот гиней в год, пока не иссякнут. Я прилагаю к письму чек на первую выплату. Пожалуйста, сообщите мне с обратной почтой о дате его прибытия.
Если вы сможете найти какое-нибудь применение его «талантам» и направлять его в жизни, вы заслужите вечную признательность отца. Я попытался, да поможет Господь и мне, и ему, но у меня ничего не получилось. Хотя я очень люблю его.
Я выражаю вам свое искреннее сочувствие по поводу постигших вас неудач. Передайте мои наилучшие пожелания мистеру Роббу, и я заканчиваю в надежде, что удостоюсь радости увидеть вас лично при более благоприятных обстоятельствах. Имею честь быть вашим, сэр, покорнейшим слугой, Чарльз Кросс".
Струан поднял глаза на гавань и на остров. Он вспомнил о кресте, который поджег на нем в первый день. И о двадцати золотых гинеях Брока. Вспомнил оставшиеся три половинки монет Дзин-куа. И те лаки серебра, которые должны быть вложены от имени кого-то, кто однажды придет и предъявит ему некую печать. Теперь весь пот, весь труд, все замыслы, все смерти оказались напрасными. Из-за тупого высокомерия одного-единственного человека: лорда Каннингтона.
Господи всеблагой и милосердный, что же мне теперь делать?
Струан преодолел шок, который вызвало у него это известие, и заставил себя думать. Министр иностранных дел обладал блестящим умом. Он не стал бы с легкостью отвергать Гонконг. Должна быть какая-то причина. Какая? И как я смогу направлять Уэйлена? Как вписать в наше будущее «отличного солдата и никудышного администратора»?
Может быть, мне не стоит покупать сегодня землю. Пусть остальные торговцы покупают, и черт с ними. Брок будет разорен вместе со всеми, поскольку Уэйлен и все новости прибудут не раньше чем через месяц, а то и больше. К тому времени они по самое горло увязнут в лихорадочном строительстве. Да, это выход. И когда новость станет известна всем, мы вернемся в Макао – или в один из тех портов, которые Уэйлен вытребует по договору, – а все остальные окажутся без гроша. Или понесут очень крупные убытки. Вот так. Но если я мог получить эту информацию, ее может получить и Брок. Поэтому его, возможно, обмануть и не удастся. Возможно.
Да. Но этот путь приведет к тому, что ты потеряешь ключ к Азии: этот жалкий, голый островок, без которого все открытые порты и все наше будущее здесь лишаются всякого смысла.
Другой путь заключается в том, чтобы вложить деньги в землю и начать строиться, рассчитывая, что Уэйлена – как и Лонгстаффа – можно будет убедить превысить свои полномочия, – другими словами, вступить в открытое противоборство с самим лордом Каннингтоном. Вложить все богатство «Благородного Дома» в новый город. Рискнуть. Сделать Гонконг процветающим. Так, чтобы правительство было вынуждено признать и принять новую колонию.
Это смертельно опасно. Ты не в состоянии навязывать свои условия Короне. Риск велик, ужасно велик. Но и в этом случае выбора у тебя нет. Тебе придется сыграть даже по таким ставкам.
Это напомнило ему о юном Кроссе. Толковый парень, ничего не скажешь. Как я могу его использовать? Как мне заставить его помалкивать о своем фантастическом путешествии? Н-да, и что я могу сделать для того, чтобы Гонконг произвел на Уэйлена благоприятное впечатление? И как мне подобраться поближе к Каннингтону? Как сохранить договор в таком виде, в каком он мне нужен?..
– Что ж, мистер Кросс, вы проделали впечатляющий вояж. Кому известно, сколько времени он у вас занял?
– Только вам, сэр.
– Тогда держите это при себе.
Струан написал что-то на листе бумаги.
– Вы передадите это моему старшему клерку. Кросс прочел записку.
– Вы выдаете мне все пять тысяч гиней сразу?
– Я выдаю их на имя Роджера Блора. Думаю, вам следует сохранить его – во всяком случае, на какое-то время.
– Очень хорошо, сэр. Отныне я Роджер Блор. – Он поднялся. – Я вам пока больше не нужен, мистер Струан?
– Вы хотите получить работу, мистер Блор?
– Боюсь, что есть... видите ли, мистер Струан, я уже переменял их с десяток, но ни разу у меня не выходило ничего путного. Отец перепробовал все, что можно, и... ну... я обречен – возможно, это предопределено свыше – оставаться тем, что я есть. Мне очень жаль, но вы бы лишь попусту растратили благие намерения.
– Я готов поставить пять тысяч гиней на то, что вы примете работу, которую я вам предложу.
Юноша знал, что выиграет это пари. Не существовало такой работы – что бы ни предложил ему Тай-Пэн – на которую он бы согласился.
Но не спеши, одернул он себя. Перед тобой не тот человек, с кем можно шутить в таких вещах, и пари с ним дело не пустяшное. Эти дьявольски спокойные глаза ничего не выражают. Не хотел бы я увидеть их напротив себя за покерным столом. Или играя в баккара. Будь осторожен, Ричард Кросс Роджер Блор. Этот человек получает со своих должников все до последнего цента.
– Ну, мистер Блор? Где ваша смелость? Или на поверку вы вовсе не такой игрок, каким притворяетесь?
– В этих пяти тысячах гиней вся моя жизнь, сэр. Последняя ставка, которая у меня есть.
– Ну, так поставьте свою жизнь, клянусь Богом!
– Вы не рискуете своей, сэр. Поэтому заклад неравноценен. Для вас такая сумма – капля в море. Давайте уравняем ставки. Дайте мне сто к одному.
Струана восхитила беззастенчивость молодого человека.
– Прекрасно. Ваши условия приняты, мистер Блор. Как перед Богом. – Он протянул руку, и Блор внутренне содрогнулся, потому что рассчитывал, что, запросив такую ставку, он сразу же положит конец этому спору. Не соглашайся, глупец, твердил он себе. Пятьсот тысяч гиней!
Он пожал протянутую руку.
– Секретарь Жокей-клуба Гонконга, – сказал Струан.
– Что?!
– Мы только что основали жокей-клуб. Вы – его секретарь. Ваша работа – найти лошадей. Разметить скаковой круг. Заложить здание клуба. Основать самую богатую, самую лучшую конюшню скаковых лошадей в Азии. Такую же, как Эйнтри или любая другая в мире. Кто выиграл, парень?
Блору отчаянно захотелось облегчиться. Ради всех святых, сосредоточься, кричал он себе.
– Скаковой круг?
– Ну да. Вы его заложите, будете им заведовать: лошадьми, тотализатором, стойками, призами, ставками – одним словом, всем. Начиная с сегодняшнего дня.
– Но, Господи Иисусе, где вы собираетесь брать лошадей?
– А где вы станете брать лошадей?
– Австралия, клянусь Богом, – вырвалось у Блора, – я слышал, у них там лошадей полным-полно! – Он порывисто сунул Струану банковский чек и испустил ликующий вопль: – Мистер Струан, вы не пожалеете об этом. – Он повернулся и ринулся к двери.
– Куда вы направляетесь? – осведомился Струан.
– В Австралию, конечно.
– Почему бы вам сначала не повидать нашего генерала?
– А?
– Я, кажется, припоминаю, что у них есть какая-то кавалерия. Попросите несколько лошадей взаймы. Я думаю, вы смогли бы устроить первые заезды уже в следующую субботу.
– Думаете, смог бы?
– Вполне. Суббота – подходящий день для скачек. И Индия ближе, чем Австралия. Я отправлю вас туда с первым же кораблем.
– Отправите?
Струан улыбнулся.
– Да. – Он протянул ему назад подписанный чек. – Пять сотен – это ваша премия за первый год сверх вашего годичного жалованья в пятьсот гиней, мистер Блор. Остальное пойдет на учреждение призов для первых четырех или пяти скачек. Я бы предложил восемь заездов по пять лошадей каждую вторую субботу.
– Благослови вас Бог, мистер Струан.
Струан остался один. Он чиркнул спичкой и стал смотреть, как пламя пожирает письмо сэра Чарльза. Раздавив обуглившиеся листы в пепельнице, он спустился вниз. Мэй-мэй все еще лежала в постели, но была заново расчесана и выглядела прелестно.
– Хейа, Тай-Пэн, – приветствовала она его, сопроводив слова легким поцелуем, после чего продолжала обмахиваться веером. – Я благословенно рада опять тебя видеть. Я хочу, чтобы ты купил мне небольшой кусок земли, потому что я решила заняться бизнисом.
– Каким именно бизнесом? – спросил он, несколько задетый таким небрежным приемом, но вместе с тем довольный, что она приняла его внезапный отъезд и возвращение без всяких вопросов и без истерики.
– Увидишь, не беспокойся. Но мне нужно немного тэйлов, чтобы начать. Я плачу десять процентов интереса, что оч-чень первоклассно. Сто тэйлов. Ты будешь моим «спящим» компаньоном.
Он протянул руку и положил ладонь ей на грудь.
– Кстати, раз уж речь зашла о «спящем» компаньоне, у меня есть...
Она отстранила его руку.
– Сначала бизнис, потом спящение. Ты купишь мне землю и дашь мне взаймы тэйлы?
– Сначала спящение, потом бизнес!
– Ай-йа, в такой жаркоте? – спросила она со смешком. – Очень хорошо. Это уж-жасно плохо изнурять себя в такой жаркоте – у тебя рубашка уже прилипла к спине. Однако пошли, ладно. – Она послушно направилась к двери в спальню, но он удержал ее.
– Я просто дразнил тебя. Как ты себя чувствуешь? Малыш сильно тебя беспокоит?
– Нет, конечно. Я очень заботливая мать и я ем только очень особенную пищу, чтобы сын рос во мне здоровым и сильным. И я думаю только воинственные мысли, чтобы он был храбрым, как Тай-Пэн.
– Сколько тэйлов тебе нужно?
– Сто. Я же уже говорила. Разве у тебя ушев нет? Ты сегодня уж-жасно странный, Тай-Пэн. Да. Определенно очень странный. Ты случайно не больной, нет? Получил плохие известия? Или просто устал?
– Просто устал. Сто тэйлов, конечно. А что все-таки за «бизнис»?
Она возбужденно хлопнула в ладоши и села за стол.
– О, увидишь. Я много думала с тех пор, как ты уехал. Что я для тебя делаю? Даю любовь и направляю тебя – и то, и другое, конечно, уж-жасно хорошо, но этого недостаточно. Поэтому теперь я буду делать и тэйлы тоже для тебя, и для моей старости. – Она опять рассмеялась, и ее смех согрел ему душу. – Но только на варварах. Я сделаю целые состояния... о, ты будешь думать, что я очень мудреная.
– Так не говорят.
– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. – Она обняла его. – Хочешь делать любовь сейчас?
– Через час начинается распродажа участков.
– Верно. Тогда тебе лучше переодеться и поспешить назад на берег. Маленький участок на Куинз Роуд. Но я плачу за аренду не больше десяти тэйлов в год! Ты принес мне подарок?
– Что?
– Ну, это хороший обычай, – сказала она с невинным видом, – что когда мужчина покидает свою женщину, он потом привозит ей подарок. Нефриты. Всякие другие вещи.
– Нефритов не обещаю. Но в следующий раз я буду более внимателен.
Она пожала плечами.
– Хороший обычай. Твоя старая бедная Мать очень в бедности. Мы кушаем позже, хейа?
– Да. – Слруан поднялся в свои апартаменты палубой выше.
Лим Дин склонился в поклоне:
– Ванна оч-чень холодный, одинаково, масса. Твоя хо-чит?
– Да.
Струан снял взмокшую одежду, лег в ванну и попробовал спокойно перебрать в уме и взвесить все последствия того решения, о котором сообщил ему сэр Чарльз. Злость на Каннингтона, на его глупость едва не задушила его. Он вытерся насухо и оделся во все свежее, но через несколько минут рубашка опять стала влажной от пота.
Лучше мне сесть и обстоятельно все обдумать, решил он. Пусть Кулум сам займется землей. Я готов жизнью поклясться, что Тесс рассказала отцу про его планы относительно холма. Может быть, Кулум попадет в ловушку, и они постараются взвинтить цену. Парень неплохо справился с делами в мое отсутствие, я должен доверять его способности справиться и с такой ситуацией.
Поэтому он послал Кулуму распоряжение участвовать в аукционе от имени «Благородного Дома», а также приобрести небольшой, но хороший участок на Куинз Роуд. И он известил Горацио о болезни Мэри, предоставив в его распоряжение лорку, которая немедленно доставит его в Макао.
Затем он сел в глубокое кожаное кресло, устремил взгляд через окно на остров и погрузился в раздумье.
Кулум купил прибрежные и городские участки, гордясь тем, что выступает от имени «Благородного Дома» и приобретает еще большее лицо. Многие спрашивали его, где Тай-Пэн сейчас – и где он пропадал целую неделю, – но Кулум лишь раздраженно отвечал, что не имеет об этом ни малейшего понятия, продолжая изображать враждебность, которой уже не испытывал.
Он купил холм – и те участки, которые оправдывали это приобретение, – и с облегчением отметил, что Броки не торговались против него, доказав тем самым, что Тесс можно доверять. Но и в этом случае он решил быть впредь осмотрительнее и больше не ставить ее в ложное положение. Опасно, подумал он, быть слишком откровенным, когда это касается чего-то, что известно тебе одному. Опасно и для нее, и для него. Взять, например, то, что сама мысль о ней, мимолетнейшее прикосновение к ней сводили его с ума, наполняя безумным желанием. Об этом он никогда бы не смог заговорить с ней или со своим отцом – только с Гортом, который понимал его: «Да, Кулум, дружище. Мне ты можешь об этом не рассказывать. Это ужасная боль, ужасная. Такая, что порой и ходить-то нельзя. Да... и справиться с ней дьявольски трудно. Но не волнуйся, парень. Мы с тобой приятели, и я все понимаю. Надо, чтобы между нами все было начистоту, без недомолвок. И это ужасно опасно для тебя – жить вот так, как монах. Да. Хуже того, все это оборачивается сплошными бедами в будущем, и даже еще хуже... я слышал, из-за этого потом рождается нездоровое потомство. Боль у тебя в животе – это предупреждение от Бога. Да... эта боль будет сосать из мужчины силы всю его жизнь, и это святая правда, да поможет мне Господь! Но ты не волнуйся – я знаю в Макао одно место. Не волнуйся, старина».
И хотя Кулум не верил в душе тем предрассудкам, о которых распространялся Горт, боли, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, лишали его воли противостоять желанию. Он жаждал облегчения. Но даже и так, поклялся он, если Брок согласится, чтобы мы поженились в будущем месяце, я не пойду в публичный дом. Не пойду!
На закате Кулум и Струан отправились на «Белую Ведьму». Брок ждал их на квартердеке, Горт стоял рядом с отцом. Вечер был прохладным и приятным.
– Я принял решение насчет твоей женитьбы, Кулум, – сказал Брок. – Следующий месяц был бы против приличий. Следующий год, вероятно, подошел бы лучше всего. Но через три месяца Тесс исполняется семнадцать лет, и в этот день, десятого числа, вы можете пожениться.
– Благодарю вас, мистер Брок, – проговорил Кулум. – Благодарю вас.
Брок с ухмылкой посмотрел на Струана.
– Это тебя устраивает, Дирк?
– Тут решаешь ты, Тайлер, а не я. Но по мне так три месяца или два ничем не отличаются от одного. Я по-прежнему за следующий месяц.
– Сентябрь тебе подходит, Кулум? Как я сказал? Будь откровенен, парень.
– Да. Конечно. Я надеялся, но... в общем, да, мистер Брок. – Кулум дал себе клятву, что будет ждать эти три месяца. Но в глубине души знал, что не сможет ее сдержать.
– Ну, тогда и делу конец.
– И то, – откликнулся Струан. – Три месяца, так три месяца. – Да, повторил он про себя, значит три месяца… Ты только что подписал смертный приговор, Тайлер. Может быть, даже два.
– И еще, Дирк... может, ты завтра найдешь для меня время? Мы могли бы обговорить приданое и еще целую кучу всего.
– В полдень?
– Идет. В полдень. А теперь, я думаю, нам пора присоединиться к дамам внизу. Ты останешься ужинать, Дирк?
– Благодарю, но у меня еще есть кое-какие дела.
– Например, скачки, а? Приходится признать, ты это здорово придумал. Выписав из дома этого Блора, ты никак не прогадал. Парень прямо горит этим делом. Последний заезд на каждых скачках будет проводиться на приз Броков. Мы выделяем призовые деньги.
– Да. Я уже слышал об этом. Гонконгу подобает иметь лучший ипподром в Азии.
Блор сделал свое объявление на распродаже. Лонгстафф согласился стать первым президентом нового жокей-клуба. Ежегодный взнос для его членов был установлен в десять гиней, и каждый европеец на острове тут же записался. Теперь Блора осаждали желающие скакать на лошадях, которых генерал согласился ему предоставить.
– Ты умеешь ездить верхом, Дирк?
– Умею. Но в скачках никогда не участвовал.
– Я тоже. Так, может, нам стоит попробовать, а? Ты ездишь верхом, Кулум?
– О, да. Только большого опыта у меня нет. Горт хлопнул его по спине.
– Мы можем раздобыть лошадей в Макао, Кулум, поупражняться немного. Кто знает, может, мы когда-нибудь рискнем потягаться с нашими с тобой Па, а?
Кулум натянуто улыбнулся.
– Это, кстати, вполне осуществимо, Горт, – заметил Струан. – Ну что же, спокойной ночи. Увидимся завтра в полдень, Тайлер.
– Да. До свидания, Дирк. Струан ушел.
За столом Кулум всячески пытался смягчить ту неприязнь, которая установилась в последнее время между Гортом и Броком. Он с удивлением отмечал про себя, что они нравятся ему оба и он видит их обоих насквозь: он понимал, почему Горт так хочет быть Тай-Пэном и почему Брок ни за что не уступит своего места, даже на время. И, странная вещь, он чувствовал себя в этом мудрее Горта. Хотя, собственно, не такая уж и странная, подумал он. Ведь Горта не оставляли вот так одного сразу на семь долгих дней, взвалив на его плечи всю ответственность за компанию. В тот день, когда Тесс станет моей женой, я выброшу двадцать соверенов Брока. Будет неправильно, если я стану хранить их и дальше. Что бы ни случилось, мы все начнем заново. Всего лишь три месяца. О Господи, благодарю тебя.
После ужина Кулум и Тесс поднялись на палубу. При виде мириада звезд над головой у обоих перехватило дыхание. Они стояли, взявшись за руки и изнывая от желания. Кулум легко коснулся ее губ в первом осторожном поцелуе, и Тесс вспомнила грубый поцелуй Нагрека, и огонь, разгоравшийся под его руками, и боль, которую она испытала – даже не боль, а мучительное наслаждение, воспоминания о котором всегда заставляли ее чувствовать себя родившейся заново. Она была рада, что скоро сможет загасить огонь, сжигавший ее изнутри. Всего три месяца – потом блаженство и покой.
Они вернулись в пропахшую потом каюту внизу, и, после того как Кулум ушел, она легла в свою постель. Ее страстно влекло к нему, и она заплакала. Потому что знала, что Нагрек тогда прикоснулся к ней так, как должен был прикасаться только Кулум, и что она должна сохранить это от своего возлюбленного в вечном секрете. Но как? О, моя любовь, моя любовь...
– А я повторяю, Па, это была ошибка, – говорил Горт в главной каюте, стараясь, чтобы его голос звучал тихо. – Ужасная ошибка!
Брок с треском поставил кружку на стол, и пиво выплеснулось на скатерть и на пол.
– Таково мое решение, Горт, и довольно об этом. Они обвенчаются в сентябре.
– И не торговаться за холм тоже было ошибкой. Этот дьявол опять обошел нас на шаг, клянусь Богом.
– Пораскинь мозгами, Горт! – прошипел Брок. – Сделай мы это, молодой Кулум знал бы наверняка, что Тесс в своем простодушии рассказывает мне, о чем они беседуют, а о чем – нет. Этот пригорок ничего не значит. Может быть, в следующий раз она скажет нам что-то такое, что позволит враз выпустить Дирку кишки, а только это мне и нужно знать, остальное меня не интересует. – Брок презирал и ненавидел себя за то, что выслушивал Тесс и использовал ни чего не подозревавшую дочь, чтобы шпионить за Кулумом, превращая ее в инструмент своей борьбы против Дирка Струана. Но еще сильнее он ненавидел Горта и доверял ему теперь меньше, чем когда-либо. Потому что понимал: Горт прав. Больше всего на свете он желал видеть Тесс счастливой, и сознание правоты Горта делало его опасным. Подумать только, плод поганых чресел Струана соединится с его обожаемой Тесс! – Господом клянусь, я убью Кулума, если хоть волос упадет с ее головы, – проговорил он, и голос его был страшен.
– Зачем тогда, во имя всего святого, разрешать Кулуму жениться на ней так быстро? Конечно, он будет тиранить ее и станет использовать против нас.
– А с чего это ты вдруг передумал, а? – вскипел Брок. – Ты же горой был за этот брак… прямо из кожи лез.
– Я и сейчас за него, но, черт побери, не через три месяца. Это все испортит.
– Почему?
– Конечно, испортит. Когда я предложил их поженить, Робб был жив, так? Тай-Пэн тогда собирался уезжать этим летом навсегда, и Тай-Пэном стал бы Робб – а через год после него Кулум. Все это правда. Они поженились бы на будущий год, и все устроилось бы чудесно. Но теперь Тай-Пэн останется. А раз ты согласился, чтобы они поженились через три месяца, он заберет у тебя Тесс и опять настроит Кулума против нас. Так что, я думаю, теперь он вообще никогда не уедет. Уж по крайней мере, пока ты Тай-Пэн «Брока и Сыновей»!
– Он ни за что не покинет Азию, что бы он ни говорил Кулуму. Или Роббу. Я знаю Дирка.
– А я знаю тебя!
– Когда он уедет – или умрет, – уеду и я.
– Тогда ему самая пора отправляться на тот свет.
– Тебе лучше запастись терпением.
– Я терпелив, Па. – Торт едва не рассказал Броку о той мести, которую он задумал против Струана – через Кулума – в Макао. Но он не сделал этого. Его отец был больше озабочен счастьем Тесс, чем желанием стать Тай-Пэном «Благородного Дома». Старик уже не обладал той необходимой, не ведающей сомнений безжалостностью, которой Струану было не занимать и которая одна позволяла человеку быть Тай-Пэном. – Вспомни, Па: он перехитрил тебя с серебром, с их домом на холме, с этой женитьбой, даже с балом. Тесс – твое слабое место, – все больше распалялся он. – Он знал это и подцепил тебя на этот крюк; он поманил тебя неверным огоньком, и ты идешь теперь прямо на скалы.
– Нет. Нет! Я знаю, что делаю, – ответил Брок, сдерживаясь, чтобы не раскричаться. Вены у него на висках вздулись, став похожими на узлы на кошке-девятихвостке. – И я уже предупреждал тебя: не охотиться за этим дьяволом в одиночку. Он отрежет тебе то, что у тебя между ног, и скормит тебе же в два счета. Я знаю это исчадие ада!
– Конечно, знаешь, Па, кто же спорит?! – Горт уловил запах старости, исходивший от отца, и впервые почувствовал, что действительно может сокрушить его в схватке один на один. – Поэтому убирайся с дороги и предоставь мужчине делать мужскую работу, клянусь Богом!
Брок вскочил на ноги, и его кресло с грохотом опрокинулось на пол. Горт стоял и ждал, когда рука отца метнется к ножу, зная, что отныне и навсегда он может позволить себе ждать, ибо до конца измерил его силу.
Брок ясно видел, что это его последняя возможность подчинить себе Горта. Если он не выхватит сейчас нож – для него все кончено. Если же выхватит – ему придется убить Горта. Он знал, что сможет сделать это, но уже лишь хитростью, не силой. Горт – твой сын, твой старший сын, повторял он про себя. Он тебе не враг.
– Нехорошо это, – медленно проговорил он, подавляя в себе желание убить. – Нехорошо это, что у нас... у нас с тобой... вот так все. Нет, клянусь Богом. Говорю тебе в последний раз: оставь его в покое или предстанешь перед Создателем до срока.
Горта захлестнула горячая волна ликования: он победил.
– Только йосс поможет нам справиться со всем этим. – Он повернулся и ногой отшвырнул стул с дороги. – Я еду на берег.
Брок остался один. Он осушил до дна свою кружку, потом еще одну и еще. Лиза открыла дверь, но он не заметил ее, и она оставила его наедине с его выпивкой и, улегшись в постель, помолилась за счастливый исход предстоящего брака. И за своего мужа.
Горт отправился на берег. В дом миссис Фортерингилл.
– Я больше не хочу иметь с вами дел, мистер Брок, – сказала она. – Последняя девушка была избита просто зверски.
– Что тебе до этой мартышки, старая ведьма? Вот! – Горт швырнул на стол двадцать золотых соверенов. – И вот еще столько же, чтобы ты не раскрывала свою пасть.
Она дала ему молодую девушку-хакка и проводила в подвал в самой глубине дома.
Горт надругался над девушкой, со звериной жестокостью исхлестал ее кнутом и оставил умирать.
На следующий день он отплыл на «Белой Ведьме» в Макао, лежавший в сорока милях к юго-западу. Все Броки собрались на борту, кроме главы семейства. Кулум тоже стоял на юте, он держал Тесс под руку.
