Глава 12
Протекающая возле нашей фермы река была так красива, что я полюбила ее с первого взгляда. Совсем мелкая, глубиной по колено или по пояс. Из воды выступали большие камни. Лишь у подножья скал, где паслись отары овец, было по-настоящему глубоко. Там, на каменистых отмелях, гнездились чайки, а еще дальше, на недоступной людям территории, жили стаи белых и розовых лебедей.
День был жарким. Веял легкий ветерок. «Как было бы хорошо, если бы кто-нибудь сейчас разделил со мной мое одиночество!» — подумала я, выходя из воды на берег.
На ум мне пришли строчки стихов, которые я впервые услышала из уст Джона Стикса. Они на всю жизнь останутся у меня в памяти.
— Одна на крыше взор свой обращаю на север.
Молнии сверкнули ввечеру —
То отблески шагов твоих — я знаю.
Вернись, любимый, или я умру… —
прочла я вслух и, усевшись на коня, поскакала в гору, в глубь лесной чащи.
Сверху открывался живописный изгиб реки.
Я видела двоих ребятишек, резвящихся на берегу. Рядом проходила темнокожая пожилая женщина.
Ребятишки, увидев ее, сразу же плюхнулись в реку и стали самозабвенно барахтаться в воде.
Я остановила коня и подумала, что если на этой земле все настолько покойно, то, наверное, и бояться мне нечего. Вряд ли в лесах могли водиться дикие звери. Я набросила ремень ружья на луку седла и, привязав лошадь к дереву, отправилась в чащу по узенькой извилистой тропе.
Я думала об индусах и о нас, приехавших в эту удивительную страну с далекого запада. «Насколько мы равнодушней к чужому страданию, хотя исповедуем христианство, — думала я, — насколько равнодушней к своему «я», к человеческой душе…
…Иногда мы делаем добро, заботясь о материи, о больных и слабых, часто бываем способны сострадать… Но все это — компромисс…»
Да, все наши добрые деяния показались мне теперь компромиссом. Как мне хотелось быть по-настоящему кому-то нужной. Как хотелось предать себя в руки справедливости, и пусть поздно, но по-настоящему пожертвовать собой во имя чего-то или кого-то…
Ветер шелестел в ветвях.
Я снова почти пропела вслух запомнившиеся мне строки:
Базар уж пуст. В межгорье свой ночлег
устроил караван. Проснутся поутру
верблюды, пленники — успешен твой набег,
вернись, любимый, или я умру.
Незаметно для себя я оказалась в глубокой чаще. Ветви деревьев сомкнулись над головой. Но вот передо мной открылась поляна. Где-то за спиной раздался чуть слышный шорох листвы. Вздрогнув, я повернулась в ту сторону, откуда слышался шорох.
Яркие лучи солнца проникали в лес, освещая пространство между деревьями. И вдруг на освещенной солнцем поляне я увидела тигрицу. Заметив меня, та остановилась как вкопанная. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Затем тигрица наклонила голову, встряхнула ею, словно пытаясь избавиться от моего взгляда, выгнула спину и, как мне показалось, приготовилась к прыжку.
Вне себя от страха и бессилия, я упала на колени, взывая к Господу. Губы мои сами собой зашептали:
— Пречистая, благословенная дева Мария, спаси и сохрани! Помилуй!
Сердце мое было готово выпрыгнуть из груди. В одно мгновение мне вдруг вспомнилась VI глава от Матфея, которую каждое воскресенье вечером меня заставляли читать наизусть, когда я жила девочкой в Ловудском приюте.
И я прошептала:
Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя Твое,
Да придет царствие Твое,
Да будет воля Твоя,
И на земле, как на небе.
Хлеб наш насущный дай нам на сей день,
И прости нам долги наши, как и мы
Прощаем должникам нашим,
И не введи нас в искушение,
Но избавь нас от лукавого,
Ибо Твое есть царство и сила и слава вовеки.
Аминь!
И моя мольба к Господу была услышана. Совсем рядом за моей спиной раздался голос Джона Стикса.
— Я бы на вашем месте не шевелился… Иначе зверь подумает, что он вас может съесть…
Затаив дыхание, я медленно повернула голову и прошептала:
— Дайте ружье!
Но Джон Стикс, спокойно наблюдая за тигрицей, не спешил нажать на курок.
Тигрица еще немного потопталась на месте, принюхиваясь, затем сделала несколько шагов в мою сторону.
Душа моя затрепетала, сердце готово было выскочить из груди.
— Стреляйте! — с ужасом пробормотала я, не глядя на Джона. — Ну, стреляйте же! Пожалуйста! Стреляйте!
Я услышала щелчок. Почувствовала горячее прерывистое дыхание Джона за своей спиной.
Тигрица подошла еще ближе. Между мной и зверем оставалось не более пяти шагов. Голова у меня закружилась.
— Боже мой, стреляйте… — взмолилась я. Слезы стояли у меня в глазах.
Но Джон спокойным голосом произнес:
— Она уже позавтракала. Она уйдет.
Будто поняв эти слова, тигрица довольно вильнула хвостом и скрылась в чаще.
Джон подошел ко мне и, взяв под руку, помог добраться до лошади, ибо я от волнения и растерянности едва стояла на ногах.
Мы неспеша поехали по лесной тропе.
— Боже мой, — сказала я ему, — как близко вы ее подпустили!
В голосе моем прозвучало негодование. Джон рассмеялся:
— Что из того! Вам надо было только не бежать.
— Но тигрица могла растерзать меня!
— Нет, — спокойно сказал Джон. — У вас есть ружье?
— Да. Оно было на седле.
— Вам лучше держать ружье с собой.
Мы подъехали к ферме. Я наконец-то овладела собой и, поблагодарив своего спасителя, попросила слуг принести нам по чашке кофе.
На открытой веранде мы сидели втроем: Джон, я и приятель Джона, Марк.
Мужчины пили виски, а я наслаждалась после пережитого волнения покойным размеренным плеском волн, голосами, долетающими с берега реки, шелестом ветра. День близился к концу. Со стороны гор, там, где находился храм Шивы, несколько раз ударил колокол и загудели раковины.
— Мы пойдем дальше? — услышала я голос Джона.
— Нет, нет, — отозвался Марк, — мне еще надо получить немного слоновой кости…
— Надеюсь, вам повезет в этой охоте, — сказала я.
— Да, — засмеялся Марк, — наше занятие гораздо интересней вашей возни здесь, на ферме, миссис Рочестер… На мой взгляд, не с вашим сердцем и способностями заниматься выращиванием чая…
— Надо сказать вам, Марк, — горячо отозвалась я, — какой я была дурочкой… когда согласилась на все это…
— У вас недостаточно денег? — усмехнулся Джон, разглядывая меня.
— У меня недостаточно их, чтобы скупить все, что здесь есть стоящего, — ответила я.
— А где же мистер Рочестер? — спросил Джон.
— Он охотится!..
— И его долго не будет?
— Да…
Марк оживленно воскликнул:
— Прекрасная возможность для развлечений! Может быть, Джон, мы с тобой пока останемся здесь?
— Боюсь, что мне нечего будет здесь сказать, — усмехнулся Джон, глядя на меня.
— Я хотела бы, чтобы вы остались, — сказала я Марку.
— Ну, Джон? Как?
— Не знаю… — он неуверенно вертел в руке бокал с недопитым вином. — А вы поете? — вдруг спросил он у меня.
— Никогда не пела.
— Ну… тогда… может быть, вы что-нибудь расскажете нам?
— Раньше я рассказывала всякие замечательные истории…
— Я верю вам, — вдруг оборвал меня Джон, поднялся со стула и вышел с веранды.
Заметив мое смущение и замешательство, Марк взял меня под руку и предложил войти в дом.
— Ну, и что же, миссис Рочестер, мы с вами не договорили, как идут наши дела по выращиванию чая?
— Пока не знаю… Всякий раз, как я пытаюсь приблизиться к людям, работающим на плантациях, они немедленно убегают.
Марк засмеялся.
— Да, да, адиваси — это дикари, пожалуй, самые дикие из всех индусов, живущих здесь…
— В доме есть один из слуг. Он этого племени, — с живостью сказала я, — он тоже ведет себя довольно странно…
— Вот как? — улыбнулся Марк. И, помолчав с минуту, добавил: — Да, миссис, они, действительно, все очень странные, эти адиваси, не интересуются ничем… И даже не соблазняют чужих жен!
Он снова громко рассмеялся, пожав мою руку.
