Книга: ЛУЧШИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Назад: Глава 32
Дальше: Глава 34

Глава 33

Едва мистер Сент-Джон ушел, как повалил снег. Вьюга бушевала всю ночь. Наутро бешеный ветер пригнал новые снежные тучи и метели. К вечеру долину загромоздили почти непроходимые сугробы. Я закрыла ставни, постелила половичок у двери, чтобы снег не заметало внутрь, помешала в очаге, подбросила торфа, просидела почти час возле очага, слушая приглушенные завывания бурана, а затем зажгла свечу и взяла томик «Мармиона».
Заря над Норхемом видна.
Утесов грозных крутизна,
Вершин Чевьота ряд,
Донжон, зубчатая стена
И Твида вольная волна
Все золотом горят.

Вскоре музыка стихов заглушила рев бури.
Вдруг я услышала какой-то шум. Ветер, подумала я, сотрясает дверь. Однако щеколда поднялась, и в отворившейся двери из снежных вихрей и воющей тьмы появился Сент-Джон, он остановился передо мной. Плащ, облегавший его высокую фигуру, был покрыт блестящей ледяной коркой. Я совсем растерялась, так мало я ожидала, что кто-то может добраться до меня в этот вечер через погребенную в сугробах долину.
— Дурные новости? — спросила я. — Что-то случилось?
— Нет. Как легко вы пугаетесь! — ответил он, снял плащ, повесил его на двери и невозмутимо вновь подложил под нее половичок, который отбросил, входя. Потом он стряхнул снег с сапог.
— Я запятнаю чистоту вашего пола, — сказал он. — Но вы должны на этот раз извинить меня. — Он подошел к огню и протянул над ним руки. — Уверяю вас, добраться сюда было очень нелегко. Один раз я увяз в сугробе по пояс. К счастью, снег еще совсем мягкий.
— Но зачем вы пришли? — спросила я, не удержавшись.
— Не слишком радушный вопрос, обращенный к гостю, но, раз уж вы его задали, я отвечу: просто чтобы немножко поболтать с вами. Мне надоели мои немые книги и пустые комнаты. К тому же со вчерашнего дня я испытываю любопытство человека, который узнал лишь часть удивительной истории и с нетерпением ожидает продолжения.
Он сел, а я, припомнив его необычное поведение накануне, всерьез обеспокоилась, не помешался ли он. Однако, если он был сумасшедшим, сумасшествие это казалось на редкость невозмутимым и уравновешенным. Никогда еще я не видела, чтобы его красивое лицо настолько походило на мраморное изваяние, как в тот миг, когда он отбросил со лба увлажненные снегом пряди и огонь беспрепятственно озарил бледность этого лба и такую же бледность щек. И я с огорчением заметила, насколько его лицо осунулось под воздействием забот или печали. Я ждала, чтобы он сказал что-нибудь внятное, но его ладонь теперь подпирала подбородок, пальцы были задумчиво прижаты к губам. Он размышлял, а я увидела, что рука столь же исхудала, как и лицо. На меня нахлынула жалость, за которую он вряд ли меня поблагодарил бы, и я сказала порывисто:
— Если бы Диана или Мэри поселились с вами! Так нехорошо, что вы совсем один, и к тому же легкомысленно пренебрегаете своим здоровьем.
— Вовсе нет, — возразил он. — Когда необходимо, я берегу себя. Но сейчас я совершенно здоров. Или вы заметили какие-то симптомы?
Сказано это было с рассеянным безразличием, показавшим, что моя тревога — во всяком случае, с его точки зрения, — была совершенно неуместной. Так что я умолкла.
Он все еще поглаживал пальцем верхнюю губу, и все еще взгляд его был устремлен на рдеющую золу. Испытывая непреодолимое желание прервать молчание, я спросила, не дует ли ему от двери, к которой он стоял спиной.
— Нет-нет, — ответил он коротко и с некоторым раздражением.
«Что же! — подумала я. — Если разговаривать ты не расположен, так сиди и молчи. Я оставлю тебя в покое и возвращусь к моей книге».
И, поправив свечу, я вновь взяла «Мармиона». Сент-Джон вскоре пошевелился, и мои глаза тотчас обратились на него. Однако он просто достал сафьяновый бумажник, вынул из него письмо, молча прочитал, сложил, убрал в бумажник и погрузился в размышления. Пытаться читать в присутствии этого истукана не имело смысла, однако нетерпение не позволяло мне согласиться на роль немой: пусть он обрывает меня, сколько захочет, но я завяжу разговор!
— Вы не получили письма от Дианы или Мэри?
— Ни одного, после того, которое показывал вам на прошлой неделе.
— А в ваших планах никаких перемен не произошло? Вам не придется покинуть Англию раньше, чем вы предполагаете?
— Боюсь, что на это надежды нет. Вряд ли мне улыбнется такая удача.
Терпя поражение за поражением, я переменила тему и заговорила о моих ученицах.
— Матери Мэри Гаррет полегчало, и утром Мэри была на уроках. А у меня на следующей неделе будут четыре новые ученицы из литейного поселка. Они пришли бы сегодня, если бы не метель.
— А!
— Мистер Оливер платит за двух!
— Да?
— На Рождество он думает устроить праздник для всей школы.
— Я знаю.
— Вы подали ему мысль об этом?
— Нет.
— Так кто же?
— Его дочь, я полагаю.
— Да, это на нее похоже. Она любит делать приятное.
— Да.
Вновь пустая пауза. Часы пробили восемь. Их звон заставил его очнуться. Он сел прямо и обернулся ко мне.
— Оставьте пока вашу книгу, — сказал он, — и сядьте поближе к огню.
Удивляясь и не находя предела своему удивлению, я послушалась.
— Полчаса назад, — сказал он, — я упомянул, с каким нетерпением жду продолжения некой истории. Однако по размышлении я вижу, что будет лучше, если роль рассказчика я возьму на себя, а вам отведу роль слушательницы. Но прежде чем я начну, будет только честно предупредить вас, что вашим ушам история может показаться несколько избитой, однако приевшиеся подробности часто обретают некоторую новизну, когда их излагают чужие уста. А в остальном, старая или новая, она коротка.
Двадцать лет назад бедный священник, еще не получивший прихода — фамилия его пока не важна, — влюбился в дочь богатого человека, она влюбилась в него и вышла за него замуж вопреки возражениям всех своих близких, которые поэтому отреклись от нее сразу после свадьбы. Не прошло и двух лет, как оба опрометчивых супруга сошли в могилу и упокоились рядом под одной плитой. (Я видел их могилу: она со многими другими составляет как бы мощеный двор огромного кладбища, которое окружает черный от копоти старинный собор в разросшемся фабричном городе в ***шире). Они оставили дочь, которую в самую минуту ее рождения приняла в объятия милость ближних — столь же холодная, как сугробы, в которых я чуть было не увяз нынче вечером. Милость ближних водворила беспомощную малютку в дом богатых родственников ее матери. Тетку звали (теперь я дохожу до имен) миссис Рид, и она жила в поместье Гейтсхед… Вы вздрогнули — вам послышался какой-то шум? Думаю, это просто крыса на чердаке классной комнаты за стеной: до того, как я привел ее в порядок и перестроил, она была простым амбаром, а амбары обычно кишат крысами. Но далее. Миссис Рид держала сиротку у себя в доме десять лет — были ли это для нее счастливые годы или нет, я не знаю, так как мне никто ничего об этом не говорил, но в конце указанного срока ее отослали в известный пансион — в Ловудский приют, где вы так долго жили сами. По-видимому, она там показала себя с наилучшей стороны: из ученицы стала учительницей, как и вы. Право же, я замечаю много параллелей ее истории с вашей. Она покинула Ловуд, чтобы стать гувернанткой. Опять-таки ваши судьбы оказались сходными. Она стала воспитательницей девочки, опекаемой неким мистером Рочестером.
— Мистер Риверс! — перебила я.
— Я догадываюсь о ваших чувствах, — сказал он, — но сдержите их еще немного. Я уже почти кончил, так дослушайте меня до конца. О мистере Рочестере мне известно лишь то, что он предложил этой юной девушке брак, но у самого алтаря она узнала, что он женат и его жена жива, хотя и сумасшедшая. Как он повел себя дальше, какие намерения у него были, можно лишь предположить, но когда произошло некое событие и понадобилось навести справки о гувернантке, выяснилось, что она уехала, причем никто не знал когда, куда или как. Она покинула Тернфилд-Холл ночью. Все поиски оказались тщетными. Окрестности были обысканы, но так ничего и не выяснилось. Однако найти ее нужно было весьма настоятельно: объявления поместили во все газеты. Сам я получил письмо от некоего мистера Бригса, нотариуса, с изложением подробностей, которые я только что сообщил вам. Ведь правда удивительная история?
— Скажите мне только одно, — воскликнула я. — Раз вам столько известно, конечно же, вы можете рассказать мне про мистера Рочестера. Как он? И где? Что делает? Здоров ли он?
— О мистере Рочестере мне ничего не известно. В письме упомянут лишь преступный обман, о котором я говорил. Лучше вам спросить, как фамилия гувернантки и по какому поводу ее разыскивают.
— Так, значит, никто не ездил в Тернфилд-Холл? Никто не говорил с мистером Рочестером?
— Полагаю, что нет.
— Но ему писали?
— Разумеется.
— И что он ответил? У кого его письмо?
— Мистер Бригс указывает, что ответ он получил не от мистера Рочестера, но от дамы, которая подписалась «Элис Фэрфакс».
Я похолодела от отчаяния. Видимо, сбылись мои худшие опасения: скорее всего он покинул Англию и с беззаботностью отчаяния поспешил в какое-нибудь былое свое убежище в Европе. И какой опиум от страшных страданий, какую отдушину для своих бурных страстей избрал он там? Я не смела искать ответа на эти вопросы. О, мой бедный патрон — одно время почти мой муж, которого я часто называла «мой дорогой Эдвард!».
— Видимо, он был очень дурным человеком, — заметил мистер Риверс.
— Вы его не знаете, так не выносите ему приговора! — возразила я с горячностью.
— Хорошо, — ответил он негромко. — Да и мои мысли заняты совсем не им. Я должен закончить свой рассказ. Так как вы не спросили о фамилии гувернантки, я должен назвать ее по собственному почину… погодите… вот она… Всегда полезно наиболее важные подробности иметь в письменном виде, ясно запечатленными черным по белому.
Вновь он неторопливо достал бумажник, открыл его, порылся в нем и из одного отделения извлек мятый клочок бумаги, явно оторванный второпях. Я узнала его текстуру, ультрамариновые и карминные мазки. Это был край листа, прикрывавшего портрет. Сент-Джон встал и поднес клочок к моим глазам. Я прочла написанные тушью моим почерком слова «Джейн Эйр», без сомнения, плод минутной рассеянности.
— Бригс написал мне о некой Джейн Эйр, — сказал он. — Объявления адресовались некой Джейн Эйр. Мне же была известна Джейн Эллиот, хотя некоторые подозрения у меня и появились. Однако лишь вчера они превратились в уверенность. Вы признаете, что это ваша настоящая фамилия, и отказываетесь от вымышленной?
— Да-да! Но где мистер Бригс? Возможно, ему о мистере Рочестере известно больше, чем вам?
— Бригс в Лондоне, и я весьма сомневаюсь, что он вообще хоть что-то знает о мистере Рочестере. Его интересует не мистер Рочестер. Вы же, отвлекаясь на пустяки, забыли о главном и не спросили, почему мистер Бригс вас разыскивал, что ему нужно от вас.
— Ну так что же ему нужно?
— Всего лишь сообщить вам, что ваш дядя, мистер Эйр, проживавший на Мадейре, скончался, что он оставил свое имущество вам и что вы теперь богаты. Только это, и ничего более.
— Я? Богата?
— Да, вы богаты. И очень.
Наступило молчание.
— Конечно, вы должны доказать, что вы — это вы, — вновь заговорил Сент-Джон. — Впрочем, это не составит никакого труда, и вы сможете сразу же вступить во владение своим наследством. Оно вложено в английские ценные бумаги. Завещание и все необходимые документы у Бригса.
Да, карта выпала самая неожиданная! Читатель, это чудесно — за единый миг перенестись из бедности в богатство, очень чудесно! Однако сразу постичь случившееся и обрадоваться никак не возможно. В жизни выпадают другие счастливые случайности, гораздо более волнующие и дарящие восторг. Подобное же — сугубо материально, весомо, в нем нет и тени идеального. Все следствия столь же материальны и весомы и гасят бурные проявления радости. Услышав, что тебе досталось богатство, ты не прыгаешь, не пляшешь, не кричишь «ура!». Задумываешься о ложащихся на тебя обязанностях и ответственности, начинаешь прикидывать, что и как. На фундаменте удовлетворения вырастают серьезные заботы, и мы сдерживаемся и обдумываем выпавшую нам удачу, хмуря брови.
Кроме того, слова «наследство», «завещание» сопутствуют словам «смерть», «похороны». Мой дядя, узнала я, скончался — мой единственный родственник. С тех пор, как я услышала о его существовании, во мне теплилась надежда, что когда-нибудь я его увижу, теперь же ей не сбыться никогда. И ведь эти деньги достались только мне — а не мне и моим обрадованным близким, только мне, мне одной! Без сомнения, богатство — большое благо, а независимость чудесна — да, вот это я почувствовала, и мое сердце воспрянуло.
— Наконец ваш лоб разгладился, — сказал мистер Риверс. — Я было подумал, что вы посмотрели на Медузу Горгону и превратились в камень. Может быть, теперь вы осведомитесь, как велико ваше состояние?
— Как велико мое состояние?
— О, сущие пустяки! Даже не стоит упоминания — по-моему, двадцать тысяч фунтов, но это же мелочь!
— Двадцать тысяч фунтов?
Еще одно потрясение — я думала о четырех-пяти тысячах. У меня на миг в буквальном смысле слова перехватило дыхание. Мистер Сент-Джон, чьего смеха я еще ни разу не слышала, теперь засмеялся.
— Ну-ну! — сказал он. — Если бы вы совершили убийство, а я сообщил бы вам, что вы изобличены, вряд ли у вас на лице отразился бы больший ужас.
— Такая большая сумма… Вы не думаете, что произошла ошибка?
— Никакой ошибки нет.
— Возможно, вы неверно прочли цифры, возможно, там две тысячи.
— Сумма написана буквами: «двадцать тысяч».
Я вновь почувствовала себя как человек со средним аппетитом, которого одного усадили за обеденный стол, уставленный угощением для ста человек. Мистер Риверс встал и надел плащ.
— Не будь ночь такой бурной, — сказал он, — я бы прислал Ханну составить вам компанию. У вас такой несчастный вид, что вам не следовало бы оставаться одной. Однако Ханна, бедная женщина, не сумела бы перебираться через сугробы с такой же ловкостью, как я. У нее ноги не столь длинные. А посему мне придется оставить вас вашей печали. Спокойной ночи.
Он поднял щеколду, но тут меня осенила неожиданная мысль.
— Погодите! — воскликнула я.
— Ну?
— Мне непонятно, почему мистер Бригс написал вам обо мне? Откуда он вас знает и почему решил, что вы, живя в такой глуши, сможете помочь ему отыскать меня?
— О, я же священник, — ответил он, — а к нам часто обращаются при необычных обстоятельствах.
Вновь скрипнула щеколда.
— Нет! Это не объяснение! — воскликнула я. И правда, что-то в этом поспешном, ничего не говорящем ответе не только не успокоило мое любопытство, но, наоборот, еще сильнее возбудило его.
— Все это очень странно, — добавила я. — Мне необходимо узнать больше!
— В другой раз.
— Нет, сегодня! Сейчас же!
И когда он повернулся ко мне, я встала между ним и дверью. Он выглядел немного смущенным.
— Нет, вы не уйдете, пока не расскажете мне все.
— Я бы не хотел. Не сейчас.
— Нет, вы должны! Непременно!
— Я бы предпочел, чтобы вам сообщила Диана. Или Мэри.
Разумеется, эти отговорки только распалили мое нетерпение: я должна была узнать все, и немедленно. Так я ему и сказала.
— Но ведь я объяснял вам, что я неуступчив и меня трудно уговорить.
— Я тоже неуступчива, и от меня невозможно отделаться.
— И кроме того, — продолжал он, — я холоден, меня нельзя воспламенить.
— А я — огонь. Огонь же расплавляет лед. Жар очага растопил снег на вашем плаще. И таким образом залил мой пол, придав ему сходство с дорогой в распутицу. И если вы надеетесь, мистер Риверс, заслужить помилование за тяжкое преступление, жертвой которого стал посыпанный песком кухонный пол, расскажите мне то, что я хочу узнать.
— Ну хорошо, — сказал он. — Я уступаю если не вашему нетерпению, то вашей настойчивости: так капля точит камень. К тому же узнать вы все равно должны, так почему бы и не теперь? Вас зовут Джейн Эйр?
— Разумеется. Все это ведь уже выяснено.
— Возможно, вам неизвестно, что я отчасти ваш тезка: мое полное имя Сент-Джон Эйр Риверс.
— Разумеется, нет! Теперь вспоминаю, что видела инициал «Э» в вашей надписи на книгах, которые вы одалживали мне. Но ни разу не спросила, что этот инициал означает. Ну так что же? Разве…
Я умолкла, боясь признать и уж тем более произнести вслух мысль, внезапно меня осенившую, утвердившуюся и через секунду почти превратившуюся в уверенность. Факты собирались воедино, примыкали друг к другу, выстраивались стройными рядами. Цепь, только что лежавшая беспорядочной грудой, звено за звеном повисла прямо, и каждое было на месте, и все соединения были целы. Я инстинктивно поняла все, прежде чем Сент-Джон произнес хотя бы еще одно слово. Но от читателей я не могу требовать той же интуитивной догадки, а потому мне следует повторить здесь его объяснение.
— Фамилия моей матери была Эйр. У нее было два брата: священник, который женился на мисс Джейн Рид, дочери владельца Гейтсхеда, и второй, Джон Эйр, негоциант, до своей кончины проживавший в Фуншале на Мадейре. Мистер Бригс, поверенный мистера Эйра, в августе написал нам, извещая о кончине дяди и о том, что он оставил все свое состояние осиротевшей дочери своего брата, священника, не упомянув о нас из-за давней ссоры между ним и моим отцом, которого он так и не простил. Несколько недель спустя мистер Бригс написал снова, сообщая, что наследница исчезла, и спрашивая, нет ли у нас каких-либо сведений о ней. Фамилия, машинально написанная на листе бумаги, подсказала мне ответ. Остальное вам известно.
Вновь он положил руку на щеколду, но я прислонилась к двери спиной.
— Дайте мне сказать, — попросила я. — Погодите минуту, пока я переведу дух и соберусь с мыслями.
Я умолкла, он стоял передо мной со шляпой в руке, и вид у него был почти спокойный. Я спросила:
— Ваша мать была сестрой моего отца?
— Да.
— Следовательно, моей тетей?
Он наклонил голову.
— Мой дядя Джон был вашим дядей Джоном? Вы, Диана и Мэри — дети его сестры, как я — дочь его брата?
— Совершенно верно.
— Значит, вы мой двоюродный брат, а они — мои двоюродные сестры? Половина крови в наших жилах из одного источника?
— Да, вы наша двоюродная сестра.
Я уставилась на него. Значит, я нашла брата, и такого, каким могу гордиться, кого могу любить! И двух сестер, чьи душевные достоинства таковы, что внушили мне искреннюю любовь и восхищение, даже когда мы считались чужими. Те две девушки, на которых, стоя на мокрой земле и заглядывая в низенькое кухонное оконце Мур-Хауса, я смотрела с таким интересом и с таким горьким отчаянием, были моими близкими родственницами. А молодой стройный красавец, который нашел меня при смерти у своего порога, был моим кровным родственником! Какое чудесное открытие для бесприютной скиталицы! Вот это поистине богатство! Богатство сердца, сокровище чистой родственной любви. Это было счастье — безоблачное, светлое, пьянящее. Не похожее на громоздкий дар золота — по-своему драгоценного и желанного, однако отрезвляющего своей тяжестью. Внезапно я радостно захлопала в ладоши. Сердце у меня заколотилось, кровь побежала быстрее в жилах.
— Ах, как я рада! Как я рада! — воскликнула я.
Сент-Джон улыбнулся.
— Разве я не сказал, что вы в погоне за пустяками пренебрегаете главным? — спросил он. — Вы хранили серьезность, когда я сообщил вам, что вы теперь богаты, и вдруг пришли в волнение почти без всякого повода.
— О чем вы? Для вас, возможно, это не повод — у вас есть сестры и кузина вам ни к чему. Но у меня никогда не было близких, а теперь — трое — или двое, если вы предпочитаете быть не в счет, — родились для меня совсем взрослые! И я повторю, что бесконечно рада!
Я быстро прошлась по комнате и остановилась, задыхаясь от мыслей, которые возникали быстрее, чем я могла их воспринять, понять, обдумать. Мысли о том, что могло бы, может, должно бы и должно сбыться! Вскоре, когда я взглянула на заднюю стену, она показалась мне небом в хороводах восходящих звезд, и каждая дарила мне цель или восторг. Теперь я могла помочь тем, кто спас мне жизнь, кому до этого часа я отплачивала лишь бесполезной любовью! Они влачат ярмо, я в силах освободить их, они разлучены, я в силах соединить их — независимость, обеспеченность, доставшиеся мне, могут принадлежать и им. Нас ведь четверо? Двадцать тысяч фунтов, поделенные поровну, это по пяти тысяч на каждого — вполне достаточно, и с лихвой. Справедливость будет восстановлена, взаимное счастье укреплено. Вот теперь богатство больше меня не подавляло, теперь оно перестало быть просто завещанной мне кучей денег, а сулило жизнь, надежду, радость.
Какое у меня было лицо, пока эти мысли брали меня приступом, судить не могу, однако вдруг я заметила, что мистер Риверс подставил мне стул и пытается мягко усадить меня. И еще он уговаривал меня успокоиться. Я отмела эти намеки на беспомощность и растерянность, оттолкнула его руку и вновь прошлась по комнате.
— Завтра же напишите Диане и Мэри, — сказала я. — Попросите их немедленно приехать домой. Диана говорила, что они обе считали бы себя богатыми, будь у них по тысяче фунтов, так что с пятью тысячами каждая устроится еще лучше.
— Скажите, где вода, я налью вам стакан, — сказал Сент-Джон. — Сделайте над собой усилие, успокойтесь.
— Вздор! А как повлияет на ваши планы эта сумма? Побудит остаться в Англии, жениться на мисс Оливер и вести жизнь простого смертного?
— Вы бредите. У вас мешаются мысли. Мне следовало исподволь подготовить вас к этому известию. Вы слишком возбуждены.
— Мистер Риверс, не выводите меня из терпения! Я достаточно спокойна. Это вы не понимаете или делаете вид, что не понимаете.
— Возможно, если вы объясните свою мысль полнее, я пойму лучше.
— Объясню! Что тут объяснять? Вы не можете не понимать, что двадцать тысяч фунтов, сумма, о которой идет речь, разделенная между племянником и тремя племянницами нашего дяди, обеспечит каждому из нас пять тысяч фунтов? А хочу я, чтобы вы написали своим сестрам и сообщили им о деньгах, которые они унаследовали.
— Вы унаследовали, хотите вы сказать.
— Я уже изложила свою точку зрения и изменить ее не могу. Животный эгоизм, моральная слепота и адская неблагодарность мне не свойственны. Кроме того, я твердо решила обзавестись домом и родственниками. Мне нравится Мур-Хаус, и я поселюсь в Мур-Хаусе. Мне нравятся Диана и Мэри, и я всю дальнейшую жизнь буду тесно связана с Дианой и Мэри. Пять тысяч фунтов принесут мне пользу и радость. Двадцать тысяч фунтов будут мучить меня и угнетать. К тому же, что бы ни говорил закон, по справедливости они не мои. Следовательно, я передаю вам то, что для меня лишнее. Не надо ни возражать, ни спорить. Договоримся друг с другом немедля и все решим.
— Вы действуете под влиянием первого порыва. Вам нужны дни, чтобы обдумать все, а до тех пор ваше слово — пустой звук.
— О! Если вы просто сомневаетесь в моей искренности, то мне не о чем тревожиться. Вы согласны, что разделить эти деньги будет только справедливо?
— Да, я вижу, что некоторая справедливость в этом есть. Но она вступает в противоречие с обычаями. Кроме того, вся сумма принадлежит вам по праву. Дядя нажил эти деньги сам, был волен оставить их, кому счел нужным, и оставил их вам. Нет, справедливость позволяет вам принять всю сумму целиком, вы с чистой совестью можете считать ее абсолютно своей.
— Для меня, — заявила я, — дело не только в совести, но и в чувстве: я хочу послушаться своих чувств. Мне так редко представлялся случай сделать это! Можете спорить, возражать и допекать меня хоть целый год, я не откажусь от поманившей меня упоительной радости — от возможности хоть отчасти вернуть неоплатный долг и завоевать себе друзей на всю жизнь.
— Вы думаете так теперь, — возразил Сент-Джон, — потому что не знаете, что такое обладать богатством, и, следовательно, не умеете им наслаждаться. Вы просто не представляете себе, какое положение двадцать тысяч фунтов помогут вам занять, место, которое они обеспечат вам в обществе, будущее, которое они откроют перед вами. Вы не можете…
— А вы, — перебила я, — не можете вообразить, насколько мне необходима родственная любовь. У меня никогда не было родного дома, не было братьев и сестер. А теперь я могу получить их и получу! Вы же не против того, чтобы признать меня и принять в свой семейный круг?
— Джейн, я буду вашим братом, мои сестры будут вашими сестрами и без того, чтобы вы принесли в жертву свои законные права.
— Братом? Да, на расстоянии тысяч миль! Сестрами? Да, в рабском услужении у чужих людей! Я — богачка, по шею в золоте, которого не заработала и не заслужила! Вы трое — без единого пенни! Великолепное равенство и родственные узы! Тесный союз! Нежная привязанность!
— Джейн, но ваша жажда семейных уз и домашнего счастья может найти другое утоление, чем то, о котором вы твердите. Вы можете выйти замуж.
— И снова вздор! Замуж! Я не хочу выходить замуж и никогда не выйду!
— Это уж чересчур! И лишь доказывает, в каком вы возбуждении!
— Нет, не чересчур. Я знаю свои чувства, знаю, как мне противна даже мысль о браке. Никто не женится на мне по любви, а я не потерплю, чтобы во мне видели всего лишь ключ к деньгам. И мне не нужен чужой человек, не сходный со мной, не симпатичный мне. Мне нужны мои близкие, те, с кем я ощущаю полную гармонию взглядов и вкусов. Скажите еще раз, что вы будете мне братом: когда вы произнесли эти слова, я почувствовала себя обрадованной, счастливой. Так повторите же их искренне, если можете.
— Думаю, что могу. Я знаю, что всегда любил своих сестер, и я знаю, на чем основано мое чувство к ним — на уважении к их достоинствам, на восхищении их талантами. У вас тоже есть нравственные принципы и ум. Ваши вкусы и склонности схожи с вкусами и склонностями Дианы и Мэри. Ваше общество всегда мне приятно; в беседах с вами я уже некоторое время черпаю поддержку и одобрение. Я чувствую, что способен открыть мое сердце вам, моей третьей и младшей сестре.
— Благодарю вас! Пока мне этого достаточно. А теперь вам лучше уйти. Если вы задержитесь, возможно, вы снова меня рассердите какими-нибудь недоверчивыми возражениями.
— А школа, мисс Эйр? Полагаю, ее придется закрыть?
— Нет, я буду исполнять свои обязанности, пока вы не подыщете мне замену.
Он одобрительно улыбнулся, мы пожали друг другу руки, и он ушел.
Нет нужды подробно рассказывать о дальнейших спорах, которые мне пришлось выдержать, о доводах, которые я приводила, чтобы решить вопрос с наследством так, как хотелось мне. Моя задача оказалась чрезвычайно трудной, но мое решение осталось непоколебимым. В конце концов мои родные убедились, что я твердо намерена разделить наследство по справедливости, а так как, несомненно, в глубине души они ощущали мою правоту и к тому же, конечно, чувствовали, что на моем месте поступили бы именно так, как хотела поступить я, то в конце концов пошли на уступку и согласились предоставить решение третейскому суду. В качестве судей были избраны мистер Оливер и известный адвокат. Оба они сошлись во мнении со мной, так что я добилась своего. Соответствующие документы были составлены. Сент-Джон, Диана, Мэри и я получили суммы, обеспечивающие безбедную жизнь.
Назад: Глава 32
Дальше: Глава 34