4
Около полуночи он жаждал увидеть Еву, но к рассвету эта жажда ослабла до спокойного любопытства, и Паркер одевался, размышляя позвонить ли ей с домашнего телефона. Но почему так? Она вполне хороша. Он представил, как она с нетерпением ждет его звонка, но само это ожидание держало ее дома, в покое и безопасности. Он так и видел ее, сидящую около телефона.
— Еще больше лесных пожаров, — констатировал Паркер и превратил пламя, плясавшее на экране, в черный квадрат Малевича одним нажатием кнопки пульта.
Он размышлял; Барбара была внизу — одевала малыша для поездки к своей маме. Она крикнула снизу, чтобы Паркер включил кондиционер. Начинался еще один рядовой день девяностых.
Он вспомнил, как в один из этих невыносимо жарких дней говорил с Евой о том, сколько раз принимать душ. В эти дни она за вечер ополаскивалась до четырех раз — просто чтобы хоть немного освежиться. Это упоминание душа и окон («Ненавижу сквозняки», — объяснила она) помогло ему представить ее квартиру: маленькие комнатки, спертый воздух, тяжелые запахи. Она рассказала, что музыка мешает ее соседям, и ей приходится слушать плеер, лежа в кровати в наушниках. Это был один из закоулков в южной части города, где отовсюду слышны голоса, машины и приглушенные крики. Но она никогда не жаловалась. Иначе он бы хоть что-нибудь знал о ней.
— Я поеду на БМВ, — бросил он Барбаре и заторопился, потому что в нем росло подозрение, что он ошибается. Что с Евой что-то случилось.
Эта мысль так растревожила его, что он перестроился на одном из поворотов шоссе Иденз на Мортон Грув и остановился у ближайшего телефона-автомата около прачечной.
— Пожалуйста, возьми трубку, это срочно, — сказал он медленно в ответ на первые фразы автоответчика Евы.
Где она пропадает в восемь десять утра? Он понятия не имел, где она работает, да и работает ли вообще. Паркер знал о ней только то, что она написала в ответ на его объявление, а также то, что она красивая, но, похоже, не подозревает об этом.
Оставив ей сообщение с просьбой немедленно перезвонить ему, он почувствовал тревогу и тоску. Вокруг были только гудящие стиральные машины, грязные дома с облупившейся краской и ржавые старые автомобили.
Потом, когда он ехал по улице Кеннеди, вдыхая дрожащие пары смога, он пожалел об этих словах. Не потому, что они были опрометчивыми, а из-за того, что, возможно, Еве уже ничем не поможешь.
На парковке Уэллс Верн — по крайней мере, это имя было написано на его бейдже — выдал ему талон и расплылся в улыбке, будто и вправду был счастлив видеть его.
— Здравствуйте, а мы уже по Вам соскучились! — приветствовал Паркера Верн. — Вы ездили на поезде или парковались где-то еще?
— Я уезжал из города.
— По делам или отдыхали?
Парень был полноватый и нерасторопный, с широкой улыбкой. Он склонился к окну машины Паркера, опираясь на ее крышу обеими руками. Судя по каплям на форме и крошкам на губах, он только что пил кофе с булочкой, посыпанной сахарной пудрой.
— А Вы слышали, чтобы кто-нибудь отдыхал в Детройте?
— В Детройте есть пара отличных местечек, надо только знать где. И как там с погодкой?
— Да так же, как здесь.
— А я слышал, что у них был дождь, — удивился Верн.
У Паркера появилось неприятное ощущение, что он дразнит его. А Паркер ненавидел, когда его дразнят, ведь это самый жестокий способ вывести на чистую воду.
— Ну, даже маленький дождичек лучше, чем засуха, — отшутился он, слегка давя на газ.
— Они заставляют Вас поливать газоны там, в Эванстоне?
— А я больше не живу в Эванстоне, — ответил Паркер. — Я переехал на Мортон Грув, в район Скоки. Знаете маленький заводик, делающий тарелки, недалеко от прачечной на выезде номер восемнадцать? Вот там.
— Да? — изумился Верн, — а почему вы переехали?
— Да пришлось, — ответил Паркер и стал судорожно соображать, какую бы чепуху сказать Верну, который все еще таращил на него свои изумленные глаза.
— У нас возникли непредвиденные проблемы со здоровьем. Срочно нужны были наличные.
Верну, похоже, и этого объяснения было недостаточно — он продолжал опираться на машину всем телом, тяжело дыша. Он скорчил гримасу сочувствия Паркеру, но все же ждал подробностей. Это еще больше раздражало Паркера, который на миг и вправду почувствовал себя тем человеком, которого только что описал — с Мортон Грув, с огромными счетами за медицинские услуги, — и подумал, что имеет право на то, чтобы его оставили, наконец, в покое.
— Я опаздываю к дантисту, — оборвал разговор он.
— Ой, простите, — отозвался Верн, — свободные места есть на пятом уровне.
Паркер въехал на рампу. Он даже сам себя жалел. Он — маленький человечек с большими проблемами, который был вынужден переехать в убогую квартирку в грязный район из-за денег: и все из-за серьезной операции.
«И ведь это вполне жизненная ситуация», — размышлял Паркер. Барбара носила коррекционный бандаж весь апрель, операция влетела бы им в копеечку даже с учетом страховки. Надо было сказать Верну: «Я не рассчитал свои силы и возможности». И он даже убедил себя в том, что он вполне мог провести прошедшие два дня в Детройте.
Паркер припарковался на седьмом уровне в углу за колонной и посидел несколько минут в машине перед тем, как выйти и найти пожарную лестницу. У запасного выхода он улыбнулся, заметив черно-желтый знак, говорящий о том, что этот темный угол является убежищем в случае возникновения радиоактивной опасности.
Телефон зазвонил сразу после того, как Паркер открыл один из ящиков своего рабочего стола. На том конце провода был женский голос. Он говорил быстро. В первые секунды Паркер никак не мог разобрать, кто это. Голос казался ему чужим. Он ее знает? Может, она ошиблась номером? Он думал о том обшарпанном голубом домишке прачечной напротив: обшарпанная черепица, сгоревшая машина рядом. Этот дом казался ему очень грустным и важным.
— У тебя все в порядке? У тебя был какой-то странный голос, — сказала женщина.
Ева. В этот момент он вспомнил все: тревогу, которую он вдруг почувствовал, его опасения за ее безопасность, телефон в прачечной, насквозь пропахшей мылом и порошком.
— Да, все в порядке, — ответил Паркер. Он представлял Еву очень отчетливо сейчас, и ему до дрожи хотелось оказаться с ней рядом, быть ее защитником. Но вместо того, чтобы взволновать ее словами «ты в большой опасности», а именно эти слова вертелись у него на языке, он сказал:
— Мне надо увидеть тебя как можно скорее.
— Ну так сегодня вечером. У нас свидание. Мы же договаривались.
— Да шут с тем, что договаривались, — засуетился Паркер. — Это срочно. Слушай…
— Да что стряслось-то? — сказала она в полном неведении с такой мольбой в голосе, будто этот одинокий человек был приговорен к смерти, словно над ней уже нависал палач.
— Ты знаешь большую парковку на Норд Уэллс в Лоуп? Моя машина на седьмом уровне — БМВ синего цвета. Давай встретимся там после обеда.
Ева молчала. Паркер переспросил ее. Но она сомневалась.
— Я не сделаю тебе ничего плохого, — уверил ее он.
— Я знаю, — пропела Ева, но по ее голосу было заметно, что ее что-то беспокоит. — Но я не смогу уйти раньше половины второго. Я сейчас на работе.
— А где ты работаешь? — поинтересовался Паркер.
— Флиппинг Вуперз, — ответила она.
— Ты думаешь, я шучу?
— Я позвонила домой и услышала твое сообщение. У тебя был такой взволнованный голос!
— Возможно, волноваться надо тебе, — предостерег Паркер. — Ладно, встретимся на парковке в два, седьмой уровень.
Когда он положил трубку, то был абсолютно спокоен. Он знал, что есть люди, которым нужны секретари, ассистенты и слушатели. Только присутствие их рядом помогает таким людям и убеждает их в том, что они нужны. Но Паркер не такой: он всегда реально оценивает свои силы, возможности и полномочия. Он один мог свернуть горы, он абсолютно самодостаточен, и ему искренне жаль тех людей, которые в глубине души понимают, что сходят с ума от одиночества, потому что им не с кем поговорить. В большинстве случаев этим страдают женщины, которые с грустью смотрят на то, как уходит их молодость, как они старятся и черствеют.
На фоне этих размышлений о своей значимости и жалости к другим Паркер разрабатывал возможности использования здания на Саус Федерал. Оно располагалось за площадью Принтерз, которая уже была модернизирована и превращена в многофункциональный комплекс с высокой посещаемостью.
Тогда задача состояла в том, чтобы поделить этот блок на жилую и коммерческую зоны, а затем использовать верхние этажи с красивыми видами из окна как апартаменты, организовав мансарды, а на нижних уровнях разместить бутики, рестораны и элитные магазины, например, для гурманов.
Розали пришла поздно и еще раз отговорилась визитом к парикмахеру.
— Вам нравится? Они содрали с меня восемьдесят пять баксов!
Ей покрасили волосы и завили их большими кудрями. Она выглядела с этой прической так ужасно и неестественно, словно нечаянно засунула два пальца в розетку. И все почему? Потому что пару дней назад она, наверняка, сидела дома одна, а на душе кошки скребли, и подумала: «Вот пойду сделаю новую прическу, и у меня поднимется настроение».
— Я собираюсь что-нибудь предпринять по поводу той серой схемы со зданием на Саус Федерал, о котором написал в своей записке Кидди, — сказал Паркер около часа.
— Возможно, это то, что я так долго искал.
Розали улыбнулась, но так дежурно, что было ясно: она понятия не имеет, о чем говорит Паркер.
— Этот вид… — сказал он, зная, что эти слова делают его похожим на перфекциониста, и даже гордясь этим. — Я уехал по этому поводу, если кто-то будет меня спрашивать.
Он вышел из офиса, намереваясь и вправду посетить тот магазин со сладостями сегодня поздно вечером. Но в памяти возникли совсем другие образы. Вид уставшей, измученной женщины, которой он дал возможность хоть как-то повысить свое настроение, растрогал его, и он вышел в знойный город с ощущением необычайного прилива сил, что случалось с ним всегда, когда он говорил правду: если ему удастся снести это здание, это серьезно продвинет его.
Паркер был очень рад, что получил информацию об этом магазинчике сладостей. Основная трудность была не в том, чтобы найти площадку для застройки: здание под снос выбрано уже давно, но было притоном теневого бизнеса, и Паркер не хотел подвергать риску работающих там женщин.
Ева Вомак тоже рисковала. Паркер двигался вперед под мостом Эл, разрывавшим залитое просветом пространство полосой темной густой тени. Здесь, в этом районе Лоуп, сильно пахло ржавым железом. Он чувствовал этот резкий запах, но двигался намеренно медленно, как будто за ним следили. На самом деле следил он: Паркер чувствовал, что делает очень важное дело, оставаясь незамеченным. Подобно ножу, он аккуратно прорезал тени, скользя во встречной толпе.
Он не пошел на парковку на Уэллс Стрит. Паркер сказал себе, что спешит, и скользнул в переулок за парковкой около ЛаСаль, который однажды обнаружил совершенно случайно, тыкаясь как слепой котенок в поисках выхода. Это был едва заметный вход в гараж, идеальный для воров.
Добежав до седьмого уровня, он даже не запыхался — спасибо строжайшей диете! Например, банану, хлебу с отрубями и йогурту, которые он съел сегодня на ланч. Но звук быстро приближающихся шагов — почти прыжков — испугал Еву, которая вышла из-за машины и смотрела на него, стоя на полусогнутых ногах, с паникой в глазах. Он начал с главного, и его слова отзывались громким эхом:
— Я даже не запыхался. Хочешь узнать почему?
От страха она не могла проронить ни слова, но Паркер улыбался. На этом уровне стояло всего две машины. Людей не было вообще, а узкие окна с задней стороны здания пропускали очень мало света. Здесь было словно на самой дальней полке стеллажа.
— Почему ты захотел, чтобы мы встретились именно здесь? — и он услышал, что ее голос дрожит.
— Да так было проще.
Этого было почти достаточно, чтобы успокоить ее. Он обошел машину и открыл ей дверь, физически ощущая Евин страх. Освободив место, Паркер не только не дотронулся, но даже не заглянул ей в глаза.
— Я и не думала, что у тебя такая машина.
— Люди видят БМВ и тут же начинают восхищаться, не замечая даже, что ему уже шесть лет.
— Правильно, ведь этому от силы два.
— Ты продаешь их? — сострил Паркер. Он был приятно удивлен, потому что женщины вообще ничего не понимают в машинах. Они даже не способны запомнить модель и год выпуска. Все, что им нужно, — это модный дизайн и чтобы заводилась с пол-оборота.
— Такие часто угоняют, — отметила Ева.
— Кто?
— Панки. Бритоголовые.
— Откуда ты знаешь?
— Я же не совсем дура. У меня есть глаза.
Паркер усадил ее в машину, а затем сам сел за руль.
Он вставил ключ в зажигание, но не повернул его. Он сидел сбоку от Евы и смотрел ей в глаза, первый раз за сегодняшнюю встречу.
— Будь осторожна! Ты и не представляешь, что тебе грозит, — сказал он.
Ева медленно повернулась, словно «переваривая» его слова, и снова ее страх заполнил все пространство машины.
— Таких женщин, как ты, часто обижают.
Ева не сделала никакого видимого движения, но Паркер все же почувствовал, что она вздрогнула. Она напряглась, и это было заметно даже под слоем ее одежды.
— Я думала, что мы куда-нибудь сходим, — протянула она.
Эти глаза: они бегали влево-вправо, когда она рассматривала свое отражение в окнах и боковых зеркалах. Все ее тело сморщилось и сжалось в комок — она сидела почти полностью в тени, и это был не свет, не движение, а скорее сгущающаяся тень и чуть слышный шорох ее скрещенных ног.
— Не сейчас, дорогая.
Это нежное слово было похоже на ужасающий блеск лезвия и подействовало на нее именно так. Паркер слышал, как у нее перехватило дыхание.
— У меня дела сегодня вечером, — робко ответила она.
Прежде чем она сложила руки и вжалась в сидение, Ева посмотрела через заднее стекло на залитую бензином рампу седьмого уровня и переход на шестой уровень. Туда же посмотрел Паркер. Было тихо и темно. Словно они сидели в подземелье: ничего кроме липкого мрака.
— Дела подождут, — он не добавил «дорогая» — Ева и так уже дрожала как осиновый лист. — Мне надо поговорить с тобой.
Она прошептала:
— Ты говоришь со мной так, как будто давно знаешь меня.
И она улыбнулась абсурдности этой мысли.
— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.
Это стало последней каплей. Она схватилась за ручку двери и попыталась открыть ее. Но дверь не подалась. Должного щелчка не последовало.
— Центральная система затвора, — сказал Паркер прямо ей в лицо.
— Я ищу кнопку, чтобы открыть окно, — пролепетала Ева, — очень душно.
Она солгала. Она хотела открыть дверь, и Паркер это знал. Но она была права: послеполуденная жара усилилась в закрытом пространстве салона машины и лежала над ними душащей влажной простыней.
Казалось, что именно из-за этого Ева перешла на шепот:
— Потому что я женщина? И ты полагаешь, что разбираешься в женщинах? Брехня!
Паркер начал потеть и наслаждался тем, как капли пота медленно стекают по его лицу, а его мокрая рубашка словно приклеилась к его телу.
— За все время, что знаю тебя, я выпила с тобой десять коктейлей.
В ее словах был вызов, но осторожный. Словно она просто призывала его быть благоразумным. Он чувствовал, что она очень напугана.
Паркер видел, что макияж четко повторял овал ее лица.
— Поехали отсюда, — попросила Ева.
— К тебе? — уточнил он.
— Нет, этого я не говорила.
Это прозвучало как упрек, но Паркера это только раззадорило, словно он понял, что она все-таки еще способна трезво мыслить.
— Так о чем ты хотел поговорить? — нетерпеливо спросила она.
И в это мгновение он вспомнил. Паркер ждал, пока она переспросит, и, помолчав еще немного, начал говорить низким голосом, иногда срываясь на шепот:
— Когда мы жили на северо-западе, я был в религиозной общине. Каждую субботу один из братьев приводил к себе девушку, и каждый раз он получал, что хотел. Девушка выходила от него с таким видом, будто простояла смену у доменной печи. Он никогда не получал отказа. В чем его секрет?
Паркер сделал паузу и, убедившись, что Ева слушает его, продолжал:
— Однажды мы спрятали у него под кроватью магнитофон. Мы включили его, и он записал все, что происходило в комнате с того момента, как он вошел в нее, и до того, как он из нее вышел. После того, как они ушли, мы прослушали эту пленку и были в глубоком шоке! Мы слышали, как он и девушка вошли в комнату. И он сразу приказал ей раздеться. «Иначе я исполосую тебе лицо так…»
Он не отрываясь смотрел на тени на лице Евы.
— Мы слышали удар, и вот он уже на ней. Она и пикнуть не успела. Мы слышали только скрип кровати и всхлипывания. Эти дурацкие пружины и это монотонное уинк-уинк-уинк… Потом тишина, женский плач и жалкие попытки сопротивления — и мы снова догадались, что происходит…
Он снова сделал паузу, но Ева молчала.
— Брат привязал ее, — устрашающе прошипел Паркер. — И очень крепко.
Он придвинулся к ней и обнял ее, словно утешая. А другая его рука лежала у нее на коленях до тех пор, пока она не сжала ноги, как ножницы, и не отпрянула от него в ужасе и диком напряжении.
— Вот о таких типах я и говорю, — сказал Паркер.
Ева тяжело сглотнула.
— Это насилие! — сказала она. — Это тяжкое преступление! Я бы за такое убивала! Жуткая история.
Паркер убрал руки. Тени по-прежнему скрывали от него Евино лицо. Она не двигалась. Но ему было теперь холодно от рубашки, мокрой на спине, а кожу на лице стянуло.
— Я думаю, с тобой все будет в порядке, — сказал он и почувствовал облегчение, словно тоже был спасен. — Ну что, поехали? Ну, улыбнись!
Ее личико было точеным и очень миленьким, а меланхолическое выражение лица только придавало ему благородства. Она просто посмотрела на него и медленно облизала губы. Когда машина тронулась с места, она расслабилась.
— Я бы выпила кофе!
— В нем марганец, — не преминул заметить Паркер, — он пойдет тебе на пользу.
