— Геронда, какое место в духовной жизни занимает здравый смысл?

— Какой здравый смысл? Мирской? Такой здравый смысл не занимает в жизни духовной никакого места. В духовной жизни через окно к тебе входят Ангелы и Святые, ты видишь их, беседуешь с ними, потом они от тебя уходят. Если же ты захочешь исследовать такие события с помощью здравого смысла, то ничего не получится. К несчастью, в нашу эпоху умножившихся знаний доверие одному лишь здравому смыслу сдвинуло веру с ее оснований и наполнило души людей сомнениями и вопросительными знаками. А потому мы лишили себя и чудес — ведь чудо переживается опытом, а не изъясняется посредством здравого смысла. Наоборот, вера в Бога привлекает на землю божественную силу и опрокидывает все человеческие умозаключения. Вера совершает чудеса, воскрешает мертвых и оставляет науку стоять с разинутым от удивления ртом. Если смотреть со стороны, все явления духовной жизни кажутся лишенными здравого смысла. Если человек не повергнет долу свое мирское мудрование, не станет человеком духовным, то познать кажущиеся странными, нелогичными таинства Божии ему невозможно. Всякий, кто полагает, что может познать Божии Таинства с помощью внешних научных теорий, похож на того глупца, который хочет увидеть рай в телескоп.

Здравый смысл приносит много вреда, если кто-то хочет исследовать с его помощью то, что относится к области божественного — Таинства, чудеса. Католики со своим "здравым смыслом" дошли до того, что подвергли Божественное Причащение анализу в химической лаборатории — чтобы увидеть, действительно ли это Тело и Кровь Христовы, тогда как святые [одной лишь] верой часто видели на святой лжице Плоть и Кровь. Скоро дойдут до того, что святых будут посылать на рентген, дабы убедиться в их святости! Католики отбросили от себя Святой Дух, заменили Его собственным здравым смыслом и доходят даже до белой магии. Одному католику, имевшему доброе расположение (несчастный плакал), я сказал так: "Среди различий между нами важное место занимает вот что: вы стоите на разуме — а мы на вере. Вы развили рационализм и, вообще, "человеческий фактор". Своим "здравым смыслом" вы ограничиваете божественную силу, потому что Благодать Божию вы отодвигаете на последнее место. В святую воду вы добавляете химические консерванты, чтобы она не портилась. Мы в испорченную воду добавляем воду святую, и испорченная вода становится хорошей. Мы веруем в освящающую Благодать, и святая вода хранится и двести и пятьсот лет, она не портится никогда".

— То есть, Геронда, человек предпочитает Богу логику, здравый смысл?

— Может быть, лучше сказать не логику, а гордость? Ведь, в сущности, "здравый смысл", о котором мы сейчас говорим, есть на самом деле не здравый, испорченный "смысл". Гордость — это испорченная логика, это "здравый смысл", в котором кроется эгоизм и свил свое гнездо враг — бес. Когда к нашим действиям примешивается "здравый смысл" подобного рода, мы даем диаволу права [над собой].

— Геронда, а если духовному человеку надо преодолеть какое-то искушение, то здравому смыслу все равно не должно быть места?

— В этом случае нужно сделать то, что возможно по-человечески, а то, что по-человечески сделать невозможно — оставить на Бога. Есть люди, которые все стремятся "пощупать" рассудком. Как те, которые хотят творить умную молитву головой. Чтобы сосредоточиться, они напрягают голову, и потом она начинает болеть. Если бы я подобным образом подходил к тем проблемам, с которыми мне ежедневно приходится сталкиваться, то разве я мог бы с ними справиться? Но я делаю то, что можно сделать по-человечески, а в остальном полагаюсь на Бога. "Бог, — говорю я, — покажет выход и просветит в том, что необходимо сделать". Многие начинают причитать: "Как справиться с таким-то делом, как быть с другим, что делать с третьим?" — и от малейшего пустяка у них болит голова. Стараясь упорядочить что-то посредством одной лишь рассудочности, человек заморочивает себе голову. Перед каждым своим действием надо давать действовать Богу. Не надо делать что-то, не доверившись Богу, потому что в этом случае человек тревожится, утомляет свой рассудок и чувствует себя плохо душой.

— Геронда, раньше Вы говорили, что до перенапряжения не доходите. Как Вам это удается?

— Да, я не перенапрягаюсь, потому что не подхожу к тому, с чем мне приходится сталкиваться, с помощью рассудка. Если у меня болит голова, то это или от простуды или от пониженного давления. А со сколькими проблемами мне приходится сталкиваться! Каждый день у меня люди с вопросами, с болью, и потом я опять возвращаюсь мыслью к тем, кто приходил ко мне с разными проблемами, к больным, к тем, у кого есть какая-то нужда. И вот ведь: если приходивший ко мне больной становится здоровым, то он почему-то не сообщает мне об этом, чтобы я немножко порадовался. И я продолжаю держать в памяти и его.

— Геронда, а как монах может упорядочить свой помысл, чтобы не выбиваться из сил от рассудочности?

— Помысл надо упорядочить с помощью духовно здравого смысла, а не с помощью мирской рассудочности. Надо повернуть ручку настройки на духовную частоту. Монах должен мыслить духовно и расположить себя духовно. Даже в мирянине, — если он человек духовный — мирской здравый смысл не имеет никакого места. Мирской здравый смысл годится для хорошего, но неверующего человека.

— Геронда, а что Вы имеете в виду под словами "расположить себя духовно"?

— Расположить себя духовно — значит радоваться не тому, чему радуются люди мирские, а противоположному. Например, радоваться, что тебя не ставят ни во грош. Мы будем двигаться в духовном пространстве, только если наши устремления будут противоположны мирским. Тебе хочется денег? Отдай и кошелек. Хочется на архиерейскую кафедру? Сажай себя на скамью подсудимых.

— А у нас, Геронда, какой процент здравого смысла?

— Кое-какие "винтики" вам надо бы поослабить. Молитвенно желаю, чтобы вы дошли до того умопомрачения любви, которое есть божественное безумие. А иначе те, кого привозят в Лембети, находятся в положении лучшем, нежели христиане, имеющие рационализм, то есть гордый здравый смысл.

— Геронда, я чувствую, что мое сердце жесткое, как камень. Что мне делать с моим жестокосердием?

— У тебя не жестокосердие, а "головосердие". Все твое сердце собралось в голове, и сейчас работает только она. Но у тебя еще есть возможность исправиться — сердце может вернуться на свое место.

— Каким образом?

— Каждый день читай по одному канону из Феотокариона. Это самое лучшее лекарство для того, чтобы заработало сердце. Сердце у тебя есть, но его заслоняет рассудочность. Ты скопировала себе европейский типикон, европейский менталитет. Во всем ты стараешься быть формально безукоризненной. Будь ты сотрудницей какого-нибудь европейского светского учреждения, тебя всем ставили бы в пример. На работу приходишь минута в минуту, порученное дело выполняешь безукоризненно. Ты была бы для всех эталоном. Если ту же самую последовательность ты приложишь к духовной жизни, то будешь двигаться семимильными духовными шагами и быстро достигнешь рая. Но видишь ли, европейский дух со своей рассудочностью влечет человека не к Богу, а куда-нибудь на Луну. Сейчас ты ведешь себя, как в светском учреждении. Однако в духовной жизни все по-другому. Необходима простота. Веди себя просто и имей доверие Богу.

— Геронда, а как приобрести эту простоту?

— Просверлить надо твою головушку и вкачать в нее мозги времен давно минувших! Погрузи себя в простоту Отечников и Патериков, для того чтобы познать ту духовную науку, которая возводит душу ввысь и восстанавливает ее силы. Тогда и человек не будет болеть. Рассудочность мучает человека. Например, я говорю: "Надо сделать так" и делаю — потому что это надо сделать. То есть я делаю это не от сердца, а потому что мне подсказывает так рассудочность. И не только рассудочность, но и воспитанность говорит: "Надо уступить свое место другому". Однако этого не говорит сердце. Но если мое сердце взыграет и я уступлю свое место от любви, то это совсем другое дело. Тогда я почувствую радость.

В наших действиях не должно присутствовать нашего "я". Не надо искать покоя для самих себя. Это мешает приходу Христа. Надо стремиться к тому, что доставляет покой другому человеку. Действительный покой рождается от доставления покоя другому. Тогда в человеке почивает Бог, и сам человек перестает уже быть человеком, достигает обожения. В противном же случае работает один лишь рассудок и все остается плотским, человеческим.

Мирской "здравый смысл" утомляет рассудок и истощает телесные силы: он зажимает, ограничивает сердце, тогда как духовно здравый смысл сердце расширяет. Если разум используется разумно, то он может уязвить сердце и помочь ему. Когда ум уходит в сердце и становится его сотрудником, тогда каждое наше делание перестает быть просто рассудочным. Здравый смысл — это дар Божий. Однако этот здравый смысл нам нужно освятить.

— А у меня, Геронда, нет сердца...

— Есть у тебя сердце! Но как только твое сердце хочет что-нибудь сделать, твой рассудок зажимает ему рот. Постарайся приобрести сердечно здравый смысл, приобрести веру, любовь.

— А как я могу этого достичь?

— Для того чтобы потерять рассудок, начни вот с чего: босиком пройди по Салоникам маршем протеста! Пусть люди скажут, что ты свихнулась! Ты, милая, все хочешь рассчитать с математической точностью. Ты что — астроном? Чтобы ты смогла трудиться над собой, прекрати мыслить рационально.

— Геронда, чтение каких книг поможет мне освободиться от мирской рассудочности?

— Прежде всего читай Отечник, "Историю боголюбцев", "Эвергетинос", то есть не теоретические, но практические книги, для того чтобы от простого отеческого духа святости ушла мирская рассудочность. А [уже] после этого начинай читать Авву Исаака — чтобы этого писателя, просвещенного Богом, ты по ошибке не приняла за философа.

Святые отцы на все смотрели духовным, божественным оком. Святоотеческие книги написаны Духом Божиим, и тем же Духом Божиим Святые Отцы истолковывали Священное Писание. Сейчас нечасто встретишь этот Дух Божий, и поэтому люди не понимают святоотеческие творения. Они смотрят на все оком мирским, они не вглядываются дальше, у них нет той широты, которую подают вера и любовь. Преподобный Арсений Великий не менял воду, в которой замачивал пальмовые ветви, и она очень плохо пахла. Но где нам понять, что за дивный источник бил из этого чана с протухшей водой! "Ну уж этого-то я понять не могу!" — скажет кто-то. Говорящий так не хочет потерпеть и всмотреться в эту воду получше, чтобы увидеть, нет ли в ней чего-то еще, но отвергает ее, потому что не понимает.

Если вмешивается рассудочность, то человек не понимает ни Евангелия, ни Святых Отцов. Искажается орган духовного чувства, и человек, обесценивая своей рассудочностью и Евангелие, и Святых Отцов, доходит до того, что говорит: "Сколько же лет люди без проку мучают себя аскезой, постом, прочими лишениями!" Но говорить так — это хула. Как-то раз ко мне в каливу приехал один монах-келиот на машине. "Сынок, — говорю, — ну тебе-то зачем машина? Ведь она не приличествует твоему образу жизни!" — "Почему же, Геронда? — удивился он. — Разве в Евангелии не написано: "Стори́цею прии́мет и живо́т ве́чный насле́дит?" — "Говоря "стори́цею прии́мет", — ответил я, — Евангелие имеет в виду то, что человеку необходимо. Но монаху, кроме этого, приличествует то, о чем говорит апостол Павел: "Яко ничто́же иму́ще, а вся́ содержа́ще". То есть у монаха нет ничего, но за его добродетель люди доверяют ему, и он может распоряжаться их богатством. Священное Писание не имеет в виду того, чтобы мы, монахи, собирали богатство сами!" Видите, какие ошибочные толкования может дать человек от рассудочности? Всегда знайте, что если человек не очистится, если к нему не придет божественное просвещение, то толкования, которые он будет давать, будут одной сплошной мутью.

Как-то раз меня спросили: "Почему Матерь Божия не сотворила чуда на острове Тинос и итальянцы взорвали крейсер "Элли" в день Успения? Но, попустив это зло, Матерь Божия сотворила большее чудо. Взрыв "Элли" привел греков в негодование. Греки поняли, что для итальянцев нет ничего святого, и поэтому после с криками "Ура" они прогнали их со своей земли. А если бы итальянцы не совершили этого злодеяния, то, не понимая нечестия итальянцев, греки могли бы сказать: "Они ведь тоже народ верующий, они наши друзья". А сейчас приходят люди с рассудочным мышлением и говорят: "Что же Матерь Божия чуда-то не сделала, а?" Ну что им на это скажешь? А другие спрашивают: "Почему в Библии написано, что пламя Вавилонской печи, в которую бросили трех отроков, поднималось на сорок девять локтей? Линейкой его, что ли, померили?" Но сначала высота пламени поднималась на семь локтей. Потом в печь, не переставая, подбрасывали различные горючие вещества, чтобы она разожглась седмерицею. Семью семь — сорок девять, не так ли? А вот если бы тех, кто задает такие вопросы, самих бросили в эту печку? В этих людях виден рационализм, рассудочность, лишенная смысла, находящаяся совершенно вне реальности. Некоторые из нынешних богословов занимаются "проблемами", подобными той, что описана выше. Например, они задаются вопросом: "Что стало с бесами, которые вошли в стадо свиней и утонули в море? Выжили они или захлебнулись?" Но значение имеет то, что эти бесы вышли из человека. Какое твое дело, что с ними стало потом! Смотри лучше за тем, чтобы тебе самому не стать бесноватым, и не ломай голову над тем, где находятся эти бесы сейчас.

— А некоторые, Геронда, пытаются увязать Евангелие с человеческим здравым смыслом. Посредством этого здравого смысла они исследуют Евангелие и никак не могут в нем разобраться.

— Увязать Евангелие с человеческим здравым смыслом невозможно. В основе Евангелия лежит любовь. В основе здравого смысла заложена выгода. В Евангелии написано: "Если кто-то принудит тебя идти одну версту, то иди две". Разве в этом виден здравый смысл? В этом, скорее, видно умопомрачение. Поэтому те, кто хочет увязать Евангелие со здравым смыслом, заходят в тупик. Например, есть различные общества, занимающиеся благотворительностью. Когда они узнают о том, что кто-то разорился, обнищал и имеет нужду в деньгах, то говорят: "Мы поможем этому человеку, но сперва убедимся в том, что он действительно нуждается". И вот два-три представителя от этого общества идут в дом к разорившемуся человеку, чтобы посмотреть, правда ли он испытывает нужду. Приходят и видят, к примеру, роскошно обставленную гостиную. Тогда они говорят: "Ну и ну, такие кресла, такая обстановка! Раз у него такая мебель, то никакой нужды он не испытывает". И оставляют человека без помощи. Однако они не понимают, что несчастному нечего есть. Не понимают, что если кто-то становится бедным, это не значит, что он в тот же час должен сменить свою одежду на нищенские лохмотья. И откуда нам знать, может быть, эта мебель стоит у него в доме с незапамятных времен, и он еще не успел ее продать? Или, может быть, кто-то, узнав о том, как нуждается его семья, подарил им эти кресла и стулья? Люди судят и рядят посредством рассудочности, здравого смысла, поэтому они запутываются, и Евангелие в их жизнь не входит. Люди смотрят на вещи поверхностно и поэтому истолковывают все на свой лад.

— Геронда, я чувствую, что моя способность к суждению, рассудочность и человеческая правда препятствуют духовному развитию.

— Да, конечно. Они препятствуют духовному развитию, потому что [из-за них] уходит Благодать Божия. А после этого человек остается без Божественной помощи, падает и терпит полную неудачу. Суд и правда человеческие, как правило, неправедны. Правда Божия — это любовь, долготерпение, снисхождение. А ты исследуешь все посредством человеческой рассудочности. Вот с этого-то микроба и начинается твоя духовная болезнь. Лекарство, которое исцеляет от этой болезни, — добрые помыслы. Когда человек мыслит по-доброму, то есть имеет добрые — "десные" помыслы, то увеличивается вместительность его сердца. Ты используешь много рассудочности и поэтому тебе надо быть очень внимательной в отношении помыслов, потому что умозаключения, к которым ты с помощью своей рассудочности приходишь, суть выводы человеческие. Они не духовны и не освящены.

— Геронда, а отчего я так часто впадаю в осуждение?

— Твоя личная причина — юридическое образование. Потому ты так и судишь. Определенные знания или профессия нередко культивируют в людях сухую рассудочность. Рассудочность — это болезнь интеллигенции. Она поразила их до мозга костей. И поэтому, хотя у тебя и есть сердце, его опережает рассудочность.

У некоторых людей много рассудочности, и судят они с эгоизмом — выше себя не признают никого. Они требуют безупречности — но не от себя, а от других. Их собственная немощь им по душе, а других они осуждают. Удивительное дело! Такие люди создали свой внешний образ, то есть они слепили некоего внешнего человека — изнутри полного лицемерия. В них нет даже и следа простоты. Разница между европейцами и греками (под греками я имею в виду православный дух) как раз в этом. Европейца не поймешь — когда и на какой козе к нему подъехать. Постоянное "добро пожаловать!" — и фальшивая улыбочка. А на грека посмотришь, и все сразу ясно. Если у него на душе радость — он ее не скрывает. Если он чем-то расстроен, то видно и это. А видя состояние человека, можно легко строить отношения с ним.

— Геронда, а в чем причина того, что некоторые судят людей, их дела и все происходящее в мире — и притом очень поспешно?

— В этом случае человек движим одной лишь рассудочностью, то есть работает лишь его мозг и результат такой работы — осуждение. Хорошо бы, чтобы Бог взял отверточку и маленько "поослабил" мозги тем, у кого их стало слишком много. Насколько освобождается голова, настолько человек исполняется Благодатью. Говоря "голова", я имею в виду человеческое суждение, эгоизм, самоуверенность. Однако если человек, поняв, что его суждения неверны, скажет: "Та способность суждения, которая у меня есть, — мирская, в ней нет Божественного просвещения, и поэтому я совершу ошибку, следовательно, мне не надо использовать этой способности", то Бог сразу просветит его, он приобретет рассудительность и будет различать, что верно, а что нет.

Умных людей искуситель выводит из строя судом наружным. Если в человеке есть человеческое начало, то он судит по-человечески и совершает преступления. Для того чтобы суждение было божественным, человеческое начало должно исчезнуть. Мирское суждение есть суждение ошибочное. Сколько происходит всяких несправедливостей! Сколько раз человек впадает в грех! Поэтому, для того чтобы обезопасить душу, постоянно включайте в работу добрый помысл.

Каждый человек есть тайна, и где тебе знать, что это за человек! Как-то мы встречали Светлое Христово Воскресение в одной каливе на Святой Горе. После Божественной Литургии сели за стол — разговеться сыром и пасхальным яичком. Рядом со мной сидел монах — погонщик мулов, он перевозил на них дрова. Вижу: отодвигает он сыр с яйцом в сторону. "Разговляйся", — говорю. "Хорошо-хорошо, — отвечает, — разговеюсь". Смотрю — не ест. "Да кушай ты, — говорю я снова, — ведь сегодня же Пасха!" — "Прости, Геронда, — отвечает он, — я в тот день, когда причащаюсь, не ем. Разговеюсь в два часа дня". С предшествующего дня постился и в самый день Причащения ел во второй половине дня! Видишь, что он делал от благоговения? А другие могли посчитать, что перед ними не более чем простой погонщик мулов.

Человек есть тайна! И если тебя заставили быть судьей других, то подумай так: "Божественен ли мой суд или исполнен пристрастия?" То есть свободен ли он от своекорыстия или же преисполнен им? Не доверяйте своему "я" даже в своем суждении. Если человек судит, в нем много эгоизма. Меня заставляют выносить суждения по разным поводам, и я вынужден это делать, несмотря на то, что не хочу этого. Я сужу без своекорыстия и лицеприятия, но даже несмотря на это, вставая после на молитву, не чувствую той, ну, скажем так, сладости, которую ощущаю в те дни, когда не сужу. И это не потому, что моя совесть в чем-то меня обвиняет, — нет, [просто] оттого что я судил как человек. А что тут говорить, если суд ошибочен, или же у подсудимых есть смягчающие вину обстоятельства, или у судьи человеческие критерии оценки происходящего? Суд — дело нешуточное. Суд принадлежит Богу. Как это страшно. И то, что человек, сидящий на судейском месте, имеет доброе расположение, в этом случае значения не имеет. Значение имеет тот результат, к которому привел совершенный им суд.

Необходимо много рассуждения. Конечно, хоть сколько-то рассуждения есть у каждого человека, но, к несчастью, большинство из нас используют рассуждение не по отношению к себе, а по отношению к нашим ближним (чтобы их как-нибудь не угораздило показаться другим лучше, чем мы). Так мы оскверняем наше рассуждение — суждением, осуждением и претензиями к другим, чтобы они стали лучше. Нам следовало бы иметь претензии только к нашему "я", которое не решается горячо взяться за духовный подвиг и отсечь свои страсти, чтобы освободилась и взлетела на Небо наша душа.