Глава 28
Чао, бамбино, сорри
Они ехали без остановок до самого вечера. Один раз Варя предложила Мошкову подменить его за рулем, но он лишь пренебрежительно фыркнул.
– Мужской шовинизм в действии, – прокомментировала она.
– Не всякие дела женщинам по плечу, – мягко пояснил Мошков.
– Ты про грубую мужскую силу?
– И об этом тоже.
– Ну, с рулем я уж как-нибудь справилась бы.
– Вот именно, что как-нибудь. «Вольво» – машина послушная, но неповоротливая. Отклониться от курса легко, а вернуться обратно непросто. Инерция. Это не легковушка.
– Когда все закончится, – решила Варя, – непременно куплю себе хорошую машину. Обожаю водить. И машины обожаю.
– Ты рассчитываешь на деньги, вырученные за краденые алмазы?
Мошков особо выделил голосом определение «краденые». Варя вскинула голову.
– Лозовой меня хитростью в долги загнал, – сказала она, – и удерживал у себя силой. Он подонок и мерзавец.
– Поэтому ты считаешь, что можно действовать его методами?
– Он отобрал эти алмазы! – раздраженно выкрикнула Варя. – Убил человека и отобрал. Они ему не принадлежат.
Некоторое время Мошков молчал, глядя на дорогу. Солнце уже опустилось совсем низко, и тени от проезжающих автомобилей, от столбов и деревьев стали непропорционально длинными. В золотисто-розоватом вечернем свете все выглядело контрастным и резким.
– Но кому-то же принадлежат, – произнес Мошков, когда Варя уже решила, что ответа не дождется.
Она задрала голову еще выше.
– Реальный хозяин, Емельянов, погиб. И тоже по вине Лозового, я полагаю.
– А где он взял эти алмазы? – спросил Мошков, щурясь на солнце. – Купил? Получил в наследство? Нашел на принадлежащей ему земле? Нет, конечно же нет.
– Откуда ты знаешь?
– Если бы камни были добыты легальным способом, то и продавались бы легально. Но нет, Емельянов отыскал какого-то мутного бандита и провернул сделку с ним. О чем это говорит? Ты подумай, Варя, подумай.
Она подчинилась. Но то, что пришло на ум, ей не понравилось, и она отрезала:
– А я не хочу думать. Я хочу нормальной жизни, красивой. Ты, Володя, не представляешь себе, через что мне пришлось пройти. И я не могу назад! Это как долгий ночной кошмар, от которого хочется избавиться. – Варя бросила в рот пригоршню арахиса и продолжила, перемалывая орешки крепкими белыми зубами: – Теперь, когда я знаю, что мои родители и сын в безопасности, я чувствую себя свободной. Впервые за много месяцев.
– Свободной от чего? – уточнил Мошков.
– Ой, только не надо меня подковыривать, Володя! – поморщилась Варя. – Свободной от прежних обязательств. Не от человеческой морали. Заповеди я блюду и все такое…
– Не укради?
– Я не краду! Я просто беру то, что никому не принадлежит.
– Удобная точка зрения, – согласился Мошков, щурясь все сильнее, хотя солнечный свет с каждой минутой становился менее ярким.
– Это правильная точка зрения, – заявила Варя убежденно. – Ты вообще-то тоже христианские заповеди нарушаешь. И ничего, не паришься по этому поводу…
– Ты убийство имеешь в виду?
– Да.
– Так вот, Варя, – медленно заговорил Мошков, глядя перед собой. – Я очень даже парюсь, как ты изволила выразиться. У меня душа не на месте. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь обратиться к Богу после того, что сделал. Наверное, нет. – Он покосился на Варю, усталый, осунувшийся, небритый. – Совесть не позволит.
– Не расстраивайся, – негромко сказала она, испытывая резкий и болезненный укол совести. – Ты поступил как настоящий мужчина.
– Где сказано, что настоящий мужчина должен убивать?
– Так было всегда.
– Но так не должно быть всегда! – завелся Мошков, ударив кулаком по рулю. – Мы живем не в первобытном обществе и даже не в средние века. Убивать – удел самых грубых, самых диких, самых неразвитых существ.
– По-твоему, цивилизованные люди не имеют права себя защищать? – спросила Варя.
Вопрос застиг Мошкова врасплох. Хмыкнув, он посмотрел на нее.
– Нет, я так не думаю.
– В таком случае тебе не за что себя корить. Ты убил бандитов, в мире стало чуточку меньше плохих людей. Все правильно, Володя.
– Почти убедила, – усмехнулся он.
– Если бы мне удалось убедить тебя и в другом…
– Ты опять об алмазах?
– О них, Володя, о них, – кивнула Варя. – Мы можем взять их и скрыться. Ты заберешь свою семью, я свою. Уедем куда-нибудь подальше. Поселимся в красивом месте, откроем бизнес. Например, можно морские путешествия организовывать. Ты любишь яхты?
– Я люблю тебя, – проворчал Мошков. – Наверное. Потому что рационального объяснения этому нет, а я во всем руководствуюсь логикой.
– Ошибка всех мужчин.
– Ты хотела бы, чтобы я вел себя как женщина?
Варя улыбнулась:
– Ни в коем случае! Мы скоро остановимся на ночлег?
– Километров через сорок будет стоянка дальнобойщиков.
– Я не хочу вместе со всеми. Хочу, чтобы мы были одни.
– Типично женский подход.
– Ты хотел бы, чтобы я вела себя как мужчина?
Настал черед Мошкова улыбаться, что он и сделал.
– Ты устраиваешь меня такая, как есть. Только…
– Договаривай, – попросила Варя, внимательно и серьезно глядя на него.
– Если ты хочешь остаться со мной, придется отказаться от авантюризма, – сказал он.
– А иначе никак?
Мошков медленно покачал головой:
– Иначе никак.
– Я усвоила, – ответила Варя, увидев, что Мошков ничего не хочет добавить к сказанному. – Нужно обдумать твое условие.
– Обдумай. В магазин заезжать будем?
– У нас все есть. Напечем картошки, откроем шпроты. Не возражаешь?
– Принято.
Руководствуясь какими-то только ему известными соображениями, Мошков свернул на проселок, потом на грунтовую дорогу и вскоре затормозил на площадке, примыкающей к сосновой роще.
– Здесь раньше туристические автобусы останавливались, – пояснил он. – Родник, туалет, даже базарчик был. Теперь это в прошлом. Как, впрочем, все в жизни.
– Мы в настоящем, – возразила Варя, выбираясь из кабины.
Через минуту Мошков присоединился к ней. Они стояли на расстоянии двух шагов, не проявляя желания сблизиться. Солнце уже утонуло за горизонтом, все вокруг было окутано серыми сумерками.
– Настоящее длится мгновение, – сказал Мошков. – Моргнул, и нет его.
– Еще недавно нам этого хватало, – заметила Варя.
– Давай вернем алмазы.
– Кому?
– Да хотя бы этому твоему Лозовому, если больше некому.
И тут Варя взорвалась. Она кричала, что Лозовой вовсе не ее, что она хочет нормальной жизни, что она устала, устала! Неужели Мошков не в состоянии ее понять? Он предпочитает сделать богатого подонка еще богаче, вместо того чтобы помочь любимой женщине получить свою толику счастья? А вокруг себя он когда-нибудь смотрит? Дальше своего носа? Много справедливости он видит? Много порядочных людей? Нет? Так зачем лицемерить? Зачем корчить из себя праведника, ведь праведникам-то и достается больше всего, тогда как жулики и мерзавцы всех мастей преуспевают.
– Если кто-то гадит, необязательно всем делать то же самое, – сказал Мошков, когда Варя выдохлась. – Таково мое мнение, и я не готов его поменять.
Она кивнула:
– Хорошо. Давай отложим разговор до завтра. Говорят, утро вечера мудренее.
«Говорят, что кур доят», – хотел сказать Мошков, но промолчал. И предупредил:
– Не надейся, что утром я передумаю.
– Что ж, так тому и быть, – решила Варя. – Отдадим цацки Лозовому, пусть радуется. А у нас свои радости. Разводи костер, Володя, будем ужинать. Я проголодалась просто ужас как! Ноги подгибаются.
– Я тоже голодный как волк, – улыбнулся Мошков, довольный тем, что больше не нужно спорить, что-то доказывать и настаивать на своем. – Мечи на стол все, что есть. Пировать будем.
Пир не получился. Когда он, склонившись над кучей валежника, раздувал огонь, Варя неслышно подошла сзади и огрела его по голове литровой баклагой воды, завернутой в наволочку. Это импровизированное оружие было не смертельным, но достаточно грозным. Мошков, потеряв сознание, повалился лицом в костер и непременно обгорел бы, если бы Варя не оттащила его в сторону.
– Так будет лучше, Володя, – сказала она, как будто он мог ее слышать.
Наступила ночь, до полной темноты оставалось совсем немного. Набрав съестного, Варя выволокла из фургона мешок с алмазами и запихнула его в рюкзак Мошкова. Туда же она сунула мобильник и трофейный пистолет. Получилось тяжеловато.
«Ничего, справлюсь», – решила Варя, продела руки в лямки, забросила рюкзак на спину и, изредка подсвечивая себе телефоном, направилась в чащу. Она шла и шла, запрещая себе о чем-то думать. Если мысли все же появлялись, Варя не прислушивалась к ним и не задерживала на них внимания. Тогда, подобно рыбам, они проплывали где-то на периферии сознания, не затрагивая разум.
Варя двигалась как автомат, как робот, получивший команду не отклоняться от курса. Иногда она падала, зацепившись за ветку или ступив в яму. Боли не было. Варя вставала, поправляла лямки рюкзака и шла дальше.
Лес стоял черный и неприветливый. Порой слышалось, как кто-то похрустывает сучьями совсем рядом или возится в кронах деревьев, роняя сломанные ветви, кору и листья. Варя запрещала себе пугаться. Когда прямо над головой завопила дурным голосом ночная птица, она только втянула голову в плечи, но сдержалась и не побежала, чтобы не споткнуться в темноте.
Когда становилось совсем тяжело, Варя напоминала себе, что в рюкзаке за спиной лежит настоящее богатство. Но лицо ее при этом оставалось сосредоточенным, встревоженным и усталым. Она не походила на женщину, одержавшую самую крупную в своей жизни победу. Она выглядела как женщина, потерявшая все.
