В 2014 году я участвовала в конференции, которая проводилась в Оксфорде, в Великобритании, и была посвящена важности мегафауны – как вымершей, так и сохранившейся поныне – для поддержания экосистем, в которых она обитает. Основным докладчиком был Джордж Монбио, журналист и защитник окружающей среды, ведущий еженедельную колонку в журнале Gardian. Монбио произнес живую и вдохновенную речь в поддержку восстановления дикой природы Европы. На пике эмоций и со слезами на глазах (согласно моим воспоминаниям, во всяком случае) он со злостью прорычал: «Тем миллиардерам, которые вкладывают деньги в возрождение вымерших видов, следовало бы вместо этого инвестировать свои миллионы в интродукцию индийских слонов в Европу!»

Я согласна с ним насчет слонов. Одним из главных доводов Монбио было то, что европейская растительность эволюционировала в тесной привязке к разновидности слона – мамонту и, поскольку сейчас слонов в Европе нет, мы должны вернуть их обратно, если сможем найти для них место. Я согласна. Если слонов, чья естественная среда обитания сокращается, можно интродуцировать в определенные области Европы, где уже делаются попытки восстановления дикой природы, то почему бы так и не поступить? В некоторых регионах Европы индийские слоны смогут жить даже без генетических изменений.

Но миллиардеры? Кто они и где они? Можно мне номер их телефона? Пока что мне не известен ни один проект возрождения вымершего вида, финансируемый со стороны, не говоря уже о финансировании миллиардерами. Развитие биотехнологий в лаборатории Джорджа Чёрча возможно только потому, что эти технологии сами по себе имеют иное приложение, а именно лечение болезней человека. Моя группа нашла средства на секвенирование генома странствующего и полосатохвостого голубя, собрав вместе деньги из моего небольшого бюджета на исследования в Калифорнийском университете, некоторые средства, взятые из частных фондов, посвященных разработке технологий сборки древних геномов, пожертвование в несколько тысяч долларов от организации Revive & Restore плюс бесплатный труд таких людей, как Бен Новак, Эд Грин и другие члены нашей группы. Проект букардо получил небольшую поддержку со стороны местной федерации охотников, но этого определенно не было достаточно для финансирования всего проекта по возрождению вымершего вида. Если миллиардеры и инвестируют в это деньги, то я о них ничего не слышала. Но мне бы хотелось услышать побольше.

Должны ли проекты возрождения вымерших видов соревноваться за ресурсы с проектами сохранения существующих видов и их среды обитания? Определенно, нет. Но разве такая конкуренция имеет место? На сегодняшний день ответом однозначно будет «нет». В 2014 году правительство США заложило в бюджет чуть меньше 414 миллионов долларов на все свои международные природоохранные инициативы и ровно 0 долларов на исследования в области восстановления вымерших видов. Международное общество сохранения природы (Conservation International) каждый год тратит около 140 миллионов долларов, 0 долларов из которых потрачены на проекты возрождения вымерших видов. Всемирный фонд дикой природы (World Wildlife Fund) тратит около 225 миллионов долларов на различные международные программы, ни одна из которых не имеет отношения к восстановлению вымерших видов.

Стоимость поздних стадий возрождения вымерших видов, включая разведение в неволе, выпуск в дикую природу и долговременную работу с популяциями, живущими на свободе, будет труднее вписать в бюджет других проектов. К примеру, сомнительно, чтобы разведение мамонтов могло привести к появлению лекарства от генетических заболеваний человека, так что будет трудно оправдать затраты на разведение мамонта в рамках гранта, полученного от национальных институтов здравоохранения США. К тому моменту, когда настанет пора разводить мамонтов, нам понадобятся новые источники финансирования. Эти источники, вероятно, будут отличаться от тех, которые выделяют деньги на существующие природоохранные инициативы. Люди жертвуют деньги на то, что их беспокоит, а разных людей беспокоят разные вещи. Трудное положение белых медведей или панд и возвращение к жизни странствующих голубей, вероятно, волнует разных людей. Но восстановление вымерших видов, по нашим ощущениям, наращивает темп, поэтому мы надеемся на появление новых источников финансирования природоохранных инициатив и повышенное внимание к созданию и сохранению среды обитания диких животных.

Хотя мысль о том, что восстановление вымерших видов может пробудить интерес к охране природы, а точнее, к финансированию исследований в этой области, кажется привлекательной, она также подчеркивает важный недостаток существующей стратегии поиска средств на возрождение видов. Сейчас ученые изучают возможность этого возрождения, что кажется интересным ученым. Однако финансировать эту работу мы просим частных лиц. Точно так же как львиная доля (каламбур) средств на сохранение дикой природы выделяется на поддержку наиболее харизматичных исчезающих видов, для проектов по возрождению вымерших видов, вероятно, будут выбирать животных, наиболее привлекательных для широкой аудитории. Вероятно, люди будут намного больше заинтересованы в возрождении дронтов или стеллеровых коров, чем в восстановлении вымерших кенгуровых прыгунов или земляных улиток, хотя и кенгуровые прыгуны, и земляные улитки, вполне вероятно, играли намного более важную роль в обеспечении стабильности своих экосистем, чем дронты или морские коровы. В конечном итоге наше пристрастие к харизматичной мегафауне приведет к таксономическому дисбалансу среди проектов восстановления вымерших видов, ничем не отличающемуся от дисбаланса, наблюдаемого в работе природоохранных организаций.

Если мы хотим, чтобы восстановление вымерших видов стало подлинным орудием в войне с современными вымираниями, все слои общества (а не только ученые) должны работать сообща, чтобы найти средства, благодаря которым это свершится.