СОЛОВЕЙ НЕ ПОЕТ В КЛЕТКЕ
Эту женщину на одной шестой части суши знали и любили все! И не только за то, что у нее был редчайший по тембру и красоте голос, типично русская, я бы сказал, разудалая внешность, но и за умение проникнуть в душу песни, прочувствовать каждую ее ноту, каждое слово, каким-то таинственным образом перевоплотиться в человека, о котором песня, — и так донести до слушателей его радости и страдания, горести и заботы, что зал смеялся, плакал, грустил или веселился, словом, вел себя так, как хотела статная, по-крестьянски крепкая и в то же время обольстительная певица.
А как ей рукоплескали! Любили ее и за то, что Лидия Русланова в любой среде могла быть абсолютно своей. Своей считали ее шахтеры и полярники, моряки и летчики, рабочие и крестьяне. А что творилось в частях и подразделениях Красной Армии во время войны! Мало того, что готовясь к встрече с ней, стар и млад начинали чиститься, бриться и пришивать свежие подворотнички, говорят, что некоторые батальоны пускали на концерт только в порядке поощрения: возьмете высоту, около которой топчетесь целую неделю, на концерт пустим, не возьмете — сидите в окопах. И что вы думаете, брали эти треклятые высоты и, не сняв бинтов, спешили на встречу с Руслановой.
И вдруг как гром среди ясного неба! Сперва об этом шептались, а потом, когда стали сдирать афиши с ее именем, заговорили в открытую: Русланову арестовали. Как? За что? Почему? Не то спела? Ерунда, за песни не сажают, Утесов блатные поет — и то на воле.
Рассказала политический анекдот? Чушь, за анекдоты уже не сажают, на дворе не 1937-й, а 1948-й.
Ошибка, скоро выпустят, считали почитатели Руслановой. Но когда ее голос перестал звучать по радио, а из магазинов исчезли пластинки, даже самые верные поклонники боязливо примолкли. Самое странное, что даже сегодня, по прошествии полувека, никто толком не знает, что же тогда произошло.
А произошла обычная по тем временам история: сотрудникам МГБ, которые выполняли исходивший из самых высоких инстанций приказ, нужна была не столько Русланова, сколько… Впрочем, не будем торопить события и не станем раскрывать этого имени раньше времени. Мне и самому не приходило в голову, что имя Руслановой связано с именем человека, которому поклоняется вся страна, которого считают национальным героем и которому ставят памятники не только на родине, но и в Москве. Теперь-то ясно, что пострадала Лидия Андреевна из-за дружбы с этим, овеянном легендами, человеком.
Итак, передо мной дело № 1762 по обвинению Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны. Начато оно 25 сентября 1948-го и окончено 3 сентября 1949 года. Открывается дело постановлением на арест, утвержденном заместителем министра Государственной безопасности Союза ССР генерал-лейтенантом Огольцовым.
«Я, старший следователь Спецчасти по особо важным делам МГБ СССР майор Гришаев, рассмотрев материалы о преступной деятельности артистки Мосэстрады Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны, 1900 года рождения, уроженки города Саратова, русской, гражданки СССР, беспартийной, с низшим образованием, — НАШЕЛ:
Имеющимися в МГБ материалами установлено, что Крюкова-Русланова, будучи связана общностью антисоветских взглядов с лицами, враждебными к советской власти, ведет вместе с ними подрывную работу против партии и правительства.
Крюкова-Русланова распространяет клевету о советской действительности и с антисоветских позиций осуждает мероприятия партии и правительства, проводимые в стране.
Кроме того, Крюкова-Русланова, находясь вместе со своим мужем Крюковым В. В. в Германии, занималась присвоением в больших масштабах трофейного имущества.
Руководствуясь ст. 145 и 158 УПК РСФСР, постановил: Крюкову-Русланову Лидию Андреевну, проживающую в городе Москве по Лаврушинскому пер., 17, кв. 39, подвергнуть обыску и аресту».
Здесь же — анкета арестованного, заполненная уже в Лефортовской тюрьме, фотография и… отпечаток указательного пальца правой руки. Из анкеты, кстати, явствует, что Русланова — вовсе не Русланова, а Лейкина. Лидия Андреевна подтверждает это на первом же допросе, состоявшемся 25 сентября. На вопрос, из какой среды она происходит, Лидия Андреевна ответила:
— Я родилась в семье крестьянина Лейкина Андрея Маркеловича. Пяти лет от роду осталась сиротой и до 1914 года воспитывалась в сиротском приюте. Затем жила у дяди и до 1916 года работала на различных фабриках и училась пению у профессора Саратовской консерватории Медведева. В 1916 году поехала на фронт в качестве сестры милосердия и до октября 1917-го служила в санитарном поезде. В этот период познакомилась и сошлась с неким Степановым Виталием Николаевичем, от которого в мае 1917 года у меня родился ребенок. (Об этом ребенке, а это был мальчик, Лидия Андреевна больше никогда и нигде не упоминала, так что его судьба неизвестна. — Б. С.) После революции жила в Проскурове, Бердичеве, Могилеве, Киеве и других городах. Время от времени выступала в концертах. В 1918 году Степанов от меня уехал, и я стала жить одна. В 1919-м, будучи в Виннице, вышла замуж за сотрудника ЧК Наумина Наума Ионыча, с которым жила до 1929 года. В том же году вышла замуж за артиста Мосэстрады Гаркави Михаила Наумовича, с которым прожила до 1942 года.
— Кто был ваш последний муж?
— В последнее время я была замужем за генерал-лейтенантом Крюковым Владимиром Викторовичем.
— Где вы были арестованы?
— В Казани.
— Как вы там оказались?
— Вначале, в составе концертной бригады, я была в Ульяновске, а оттуда меня пригласили в Казань.
— Кто был с вами на гастролях?
— Мои аккомпаниаторы Максаков и Комлев, а также конферансье Алексеев.
— Имеющимися в распоряжении следствия материалами установлено, что вы вместе с Алексеевым неоднократно вели разговоры антисоветского содержания. Вы признаете это?
В протоколе паузы не фиксируются, но пауза, судя по всему, была — ведь Лидия Андреевна брала грех на душу, и грех немалый. Справедливости ради надо сказать, что много лет спустя она этот грех искупит, но тогда… тогда она предала человека, которого знала без малого двадцать лет.
Не могу не предположить и другого: Лидия Андреевна не догадывалась, что самые главные и самые коварные вопросы еще впереди, а пока что хитрован-следователь, если так можно выразиться, ее разогревает и проверяет готовность сдавать друзей. Первый экзамен Русланова не выдержала, но позже, поняв, что к чему и чего от нее хотят, стала как скала. Об Алексееве же она сказала, что он допускал антисоветские высказывания, позволял себе враждебные выпады в адрес Сталина, а также критиковал политику партии и правительства в области науки и искусства…
Обвинения по тем временам чудовищные — и Алексеева, конечно же, арестовали, а потом и осудили.
То же самое произошло и с Максаковым: по словам Руслановой, он тоже допускал антисоветские высказывания, не очень хорошо отзывался о Сталине, критиковал колхозный строй. Вскоре Максаков тоже оказался за решеткой, не помогло даже то, что Лидия Андреевна квалифицировала эти высказывания как обычное старческое ворчание.
Этот грех Русланова тоже искупила… Эх, Лидия Андреевна, святая простота! Вы, как только смогли, бросились на защиту друзей и вытащили их из-за колючей проволоки, а знали бы вы, как они вели себя на допросах и в каком свете выставляли вас: по их словам, вы самое настоящее исчадие ада и средоточие антисоветчины. Максаков, например, так и сказал:
— Мало того, что Русланова поддерживала меня, она сама допускала такие же антисоветские высказывания. И вообще, я должен заявить, что большинство моих антисоветских высказываний были результатом влияния на меня Руслановой. Не будет преувеличением сказать, что я буквально разлагался морально, соприкасаясь с Руслановой, но не в силах был прервать эту связь, так как зависел от нее материально. Не могу не сказать и о ее личных качествах. Русланова — это гнилая натура. Ей присуща страсть к наживе, грубость, сварливость. Она избегала петь советские песни на современную тематику, зажимала молодые таланты и вообще ей были чужды интересы советского искусства.
Ну что тут скажешь?! Человеку за шестьдесят, в тюрьму не хочется, а следователь так и тянет жилы, требуя компромат на Русланову. Дрогнул старик, сломался. Впрочем, не он один…
Между тем допросы шли своим чередом, они продолжались утром и вечером, днем и ночью, иногда по шесть-семь часов. Постепенно, исподволь следователь подбирался к самому главному.
— Когда, где и как вы познакомились с генералом Крюковым?
— В мае 1942-го в составе концертной бригады я выступала в 2-м гвардейском кавалерийском корпусе, которым командовал Крюков. Там и познакомились.
— А когда оформили брак?
— В июле.
— Был ли женат Крюков раньше?
— Да. Но его жена умерла в 1940 году.
— Естественной смертью?
— Нет. Она отравилась уксусной эссенцией.
— Почему?
— Насколько я знаю, кто-то ей сказал, что Крюкова арестовали: она не выдержала этого удара и отравилась, оставив пятилетнюю дочь.
— А больше Крюков ни на ком не женился?
— У него была какая-то Алла Ивановна, но он ее бросил.
— И как протекало ваше знакомство с Крюковым?
— Бывая в Москве, он заходил ко мне домой. А я по его приглашению ездила в его корпус, по-моему, три раза.
— Скажите, а бывали вы с Крюковым в цирке? — задал следователь совершенно неожиданный вопрос.
— В цирке? Бывала. Если не ошибаюсь, дважды.
— А притон «Веселая канарейка» посещали?
— Не знаю ни о каком притоне.
— Бросьте! Нам хорошо известно, что на квартире заведующего постановочной частью Марьянова устраивались самые настоящие оргии. Вначале Крюкова туда водили его адъютанты Алавердов и Туганов — до призыва в армию артисты казачьего ансамбля, а потом он захаживал туда вместе с вами.
— Первый раз слышу. Ни в каком притоне я никогда не бывала.
Бывали, Лидия Андреевна, ох, бывали. А доблестный генерал вообще оттуда не вылезал, причем не только до, но и после женитьбы на вас. Вот что рассказал об этом на одном из допросов Александр Марьянов:
— С появлением Крюкова жизнь притона приняла более разнузданную и массовую форму разврата. Алавердов и Туганов охарактеризовали своего командира как большого любителя женщин и обещали познакомить меня с ним. Через несколько дней они привезли двух поваров, много вина и продуктов, а вскоре появился и Крюков со своей любовницей некой Аллой Ивановной. С ним были и другие офицеры. После того как все основательно перепились, начался сплошной разврат, длившийся в течение всей ночи. Правда, Крюков остался верен своей Алле Ивановне. Но вскоре он от нее избавился, так как у него начался роман с Руслановой, завершившийся их женитьбой.
— И тут не обошлось без вашего участия?
— Отчасти да. Правда, познакомились они во время концерта в корпусе. Первое время Русланова приезжала со своим мужем Михаилом Гаркави, который был помехой для любовных интриг. Выход нашли весьма оригинальный: Гаркави спаивали и укладывали спать. Узнав об этих «трудностях», я решил свести Русланову и Крюкова у себя: Крюкову я посылал приглашение посетить цирк, чтобы ознакомиться с новой программой, а о его приезде извещал Русланову. После представления они заходили ко мне на ужин и в один из таких вечеров договорились о женитьбе.
Не стал запираться и арестованный Алавердов. Рассказав, что Крюков превратил в бордель корпусной госпиталь, Алавердов отметил, что со своими подружками из медперсонала генерал поступал весьма гуманно: когда они ему надоедали, он переводил их в другое место, не забыв при этом наградить медалями, а то и орденами.
— Я тоже получил орден Красной Звезды и представлен к ордену Отечественной войны первой степени не без гордости признался он.
— За какие заслуги?
— В приказе сказано, что за выполнение боевого задания командования.
— А на самом деле?
— На самом деле никаких заданий командования я не выполнял, в боевых операциях не участвовал и ни одного немца не убил. Зато ревностно выполнял все личные поручения генерала Крюкова.
— К чему они сводились?
— К тому, что я систематически привозил из Москвы в корпус Русланову, а в те дни, когда мы приезжали с Крюковым в притон, организовывал ему встречи с Руслановой в «Веселой канарейке».
Надо сказать, что Лидия Андреевна в долгу не осталась и отплатила не только Алавердову, но и Марьянову. Когда ее ознакомили с их показаниями, она признала, что в квартире Марьянова бывала, что эта квартира была в помещении цирка, что после представления Марьянов приглашал их туда поужинать.
— Однажды мне бросилось в глаза, — мстительно продолжала Русланова, — что стол накрыт с чисто женским вкусом. Я спросила, кто накрывал стол, и Марьянов жеманно ответил, что сделал это сам. Во время ужина он вел себя с Алавердовым как-то неестественно, не по-мужски. У меня возникло подозрение, что Марьянов и Алавердов находятся в противоестественной половой связи. По дороге домой я высказала свои подозрения Крюкову, но он счел их необоснованными.
— Вы же точно знали, что Алавердов и Марьянов педерасты. Зачем вы это скрываете?
— Я не скрываю. Точных данных у меня не было, а о своих подозрениях я сказала.
Надо сказать, что этих подозрений в те времена было достаточно, чтобы угодить за решетку, так что ответный удар Лидии Андреевны оказался результативным.
Валютчица, спекулянтка, антисоветчица…
Но вот наступил день одного из самых главных допросов — он состоялся 5 октября 1948 года.
— Какие правительственные награды вы имеете? — с ходу начал следователь.
— Я награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
— А разве других наград вы не имеете? — уточнил майор Гришаев.
— Имею, — поникла Русланова. — В августе 1945-го я была награждена орденом Отечественной войны I степени. Однако в 1947-м по решению правительства этот орден, как незаконно выданный, у меня отобрали.
И вот, наконец, последовал тот самый главный вопрос, ради ответа на который, теперь в этом нет никаких сомнений, арестовали Лидию Андреевну.
— Кем вы были награждены?
— Награждена я была по приказу… (имя вымарано. — Б. С.), командовавшего в то время оккупационными войсками в… (вымарано. — Б. С.).
Начиная с этого момента и этот, и последующие протоколы носят весьма странный характер: все, что касается этого человека, тщательно закрашено черной тушью. Правда, то ли в спешке, то ли по недомыслию сделано это довольно неумело: оставили имя жены, забыли вымарать название должности, фамилии людей из его ближайшего окружения. Так я установил, что речь идет о… Георгии Константиновиче Жукове.
Но кто посмел копаться в протоколах? Как это могло случиться? Ведь фальсификация такого рода документов — тягчайшее должностное преступление. На мой взгляд, объяснение лежит на поверхности. Для начала сопоставим даты.
Русланова арестована в 1948-м, а это был период самой настоящей опалы Жукова: с 1946 по 1953-й он командовал то Одесским, то Уральским округом. Но недругам Георгия Константиновича этого было мало — его хотели упрятать за решетку. Подбирались, как водится, с тыла. Сперва арестовали бывшего члена Военного Совета 1-го Белорусского фронта К. Ф. Телегина, потом — кое-кого из друзей, адъютантов, добрались и до мужа Руслановой генерал-лейтенанта Крюкова. На одном из допросов Крюков упомянул о том злосчастном награждении — и машина завертелась. Такого шанса враги Жукова упустить не могли! Ну а то, что пришлось арестовать Русланову, — это пустяки. Тогда всерьез считали: был бы человек, а статья найдется.
Но Жуков бериевцам не дался! В 1953-м он становится первым заместителем, а в 1955-м министром обороны СССР. Зная крутой нрав Георгия Константиновича, чиновники с Лубянки изрядно струсили: они понимали, что при первой же проверке будет установлено, что это дело состряпано не столько против Руслановой, сколько против Жукова, и замазали тушью все, что касается Георгия Константиновича.
Но все это будет потом, в середине пятидесятых, а пока что следователь тянул жилы из Лидии Андреевны.
— За какие заслуги вас наградили?
— Я точно не знаю. Насколько мне помнится, за культурное обслуживание воинских частей и за то, что на мои деньги были куплены две батареи «катюш».
— Во время войны многие отчисляли средства на вооружение Красной Армии, однако орденами их за это не награждали.
— Это верно. Однако какими другими мотивами руководствовался Жуков, награждая меня орденом, я не знаю.
— В каких взаимоотношениях вы находились с Жуковым?
— Мы с Жуковым были хорошими знакомыми. Мой муж Крюков и Георгий Константинович — старые сослуживцы: когда Жуков в Белоруссии командовал дивизией, Крюков у него был командиром полка. Как мне рассказывала жена Жукова Александра Диевна, они дружили домами, бывали друг у друга в гостях. Познакомившись с Жуковым и его семьей, я тоже неоднократно бывала у них на квартире. Один раз Жуков с женой был в гостях у нас.
— Теперь, может быть, скажете правду, за что Жуков наградил вас орденом?
— Справедливости ради я должна сказать, что если бы не была женой Крюкова и не была лично знакома с Жуковым, то навряд ли меня бы наградили орденом. А получила я его во время празднования годовщины со дня организации корпуса, которым командовал Крюков. На праздник был приглашен Жуков, командующие армиями Рыбалко, Федюнинский и другие. На параде я не присутствовала, так как занималась подготовкой к банкету. И вдруг за мной приехал адъютант Крюкова и сказал, что меня просят на трибуну. Когда я поднялась на трибуну, ко мне подошел генерал Телегин и объявил, что по приказу Жукова я награждаюсь орденом Отечественной войны I степени.
— Почему ваше награждение было приурочено к годовщине со дня организации корпуса?
— Как я поняла со слов Крюкова, решение наградить меня у Жукова возникло неожиданно. Когда маршал увидел проходившую мимо трибуны батарею «катюш», построенную на мои средства, он спросил, награждена ли я каким-нибудь орденом. Когда ему ответили, что я никаких наград не имею, Жуков распорядился меня наградить. Здесь же был отпечатан приказ — и я получила орден. Откровенно говоря, мне было как-то неловко, что я получила орден не обычным порядком, а как-то по-семейному.
По поводу этого ордена изведено немало чернил, но суть дела проще простого. В деле Руслановой есть приказ № 109/Н от 24 августа 1945 года, подписанный Жуковым и Телегиным, в котором написано черным по белому:
«За успешное выполнение заданий Командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество, за активную личную помощь в деле вооружения Красной Армии новейшими техническими средствами — награждаю орденом Отечественной войны I степени Русланову Лидию Андреевну».
Ну какой в этом криминал?! Концерты под бомбежками и обстрелами были? Были. Бойцам на передовой пела? Пела. А что это, как не доблесть и мужество?! О помощи в деле вооружения Красной Армии не говорю — две батареи «катюш» тоже чего-то стоят. Так в чем же дело, из-за чего шум? А из-за Жукова.
Вы только представьте, летом 1947-го этому вопросу посвятили специальное заседание ЦК ВКП(б), на котором и Георгий Константинович, и Телегин схлопотали по выговору. Такого рода выговор в те годы был своеобразной санкцией на арест. С Телегиным именно так и случилось. Жуков же чудом уцелел.
А Лидию Андреевну продолжали допрашивать… Ее обвиняли в распространении клеветы о советской действительности, в том, что с антисоветских позиций осуждала мероприятия партии и правительства, в связи с лицами, которые настроены враждебно по отношению к советской власти. Русланова все отрицала и виновной себя не признавала. Тогда ее снова вывели на тему отношений с Жуковым. И тут Лидия Андреевна предстала во всем блеске!
— Какой характер носило ваше знакомство с Жуковым? — поинтересовался следователь.
— Я уже говорила, что поддерживала с Георгием Константиновичем не просто хорошие, а дружеские отношения. И вообще, я считала для себя большой честью быть знакомой с Жуковым и гордилась этим знакомством. Дружила я и с его женой Александрой Диевной. Считая нас с Крюковым людьми, заслуживающими доверия, Жуков не раз делился с нами воспоминаниями об Отечественной войне.
— Что именно он говорил о войне? — оживился следователь.
— Что на фронтах, куда его направляли, царил беспорядок и наши войска преследовали неудачи, а после его приезда все менялось в лучшую сторону.
— Значит, он занимался самовосхвалением?
— Я бы не сказала, что это самовосхваление. Хотя не буду отрицать, что постоянное подчеркивание его особых заслуг раздражало даже самых верных друзей. Однажды не сдержался и Крюков. «Послушать Жукова, то выходит, что только он один воевал, а все остальные ему аплодировали», — раздраженно сказал он после одного парадного ужина.
— А вы с Крюковым не согласны?
— Нет, не согласна! Я считала и считаю Жукова великим полководцем. Когда его понизили в должности и отправили в Одессу, я послала ему телеграмму, которую подписала: «Преданная вашей семье Русланова». А в устных беседах говорила, и не отказываюсь от этих слов сейчас, что за этим великим человеком готова идти хоть в Сибирь.
— Следствие располагает сведениями, что на одном из банкетов вы произнесли антиправительственный тост. Что это был за банкет?
— Это был банкет на даче Жукова. После парада Победы он принимал у себя самых близких друзей, там были Новиков, Катуков, Телегин, Рыбалко, Соколовский и другие. Посчастливилось быть на этом банкете и мне. А тост был не антиправительственный, тост был за тех женщин — жен офицеров, которые прошли с мужьями большой жизненный путь и умели ждать, когда они были на фронте. Потом я сказала, что так как нет орденов, которыми бы награждали жен за верность и любовь, то я, желая отметить одну из таких жен, Жукову Александру Диевну, хочу наградить ее от себя лично. С этими словами я сняла с себя бриллиантовую брошь и вручила ее Александре Диевне. Жена Жукова с благодарностью приняла брошь, а Георгий Константинович прилюдно меня расцеловал.
— Расцеловал? — иронично вскинул бровь следователь. — А теперь послушайте, что показал на допросе ваш муж Крюков. Я цитирую. «Особенно отличались в создании рекламы Жукову бывший член Военного Совета 1-го Белорусского фронта Телегин, командующий авиацией Новиков, маршал бронетанковых войск Ротмистров, а также я и моя жена Русланова. Телегин под разными предлогами устраивал в Берлине и Москве банкеты, которые проходили в атмосфере лести и угодничества. Все мы старались перещеголять друг друга, на все лады восхваляя Жукова, называя его новым Суворовым, Кутузовым, — и Жуков принимал это как должное. Но особенно ему нравилось то, что Русланова прилюдно стала его называть «Георгием Победоносцем». Надо сказать, что он не забывал нас поощрять. В августе 1944-го, когда Жуков был представителем Ставки на 1-м Белорусском фронте, я пожаловался ему, что меня обошли наградой за взятие города Седлец. Жуков тут же позвонил Рокоссовскому и предложил ему представить меня к награждению орденом Суворова I степени. Это указание было незамедлительно выполнено, и я был награжден. Точно так же, превысив свои полномочия, он наградил и мою жену Русланову. Когда Жуков стал Главкомом сухопутных войск, он взял меня к себе и назначил начальником Высшей кавалерийской школы. Он же помог мне получить еще одну квартиру, третью по счету.
Неудивительно, что такое отношение Жукова ко мне и Руслановой превратило нас в преданных ему собачонок. А Русланова дошла до того, что на банкете, который Жуков устроил у себя на даче, произнесла весьма двусмысленный тост: «Поскольку Советское правительство не отметило заслуг боевых подруг, то я, Русланова, беру эту миссию на себя и награждаю лучшую из них».
— Что вы на это скажете?
— Не знаю, что там почудилось Крюкову. Не забывайте, что все мужчины были в основательном подпитии. А я сказала так, как сказала! И правительство в связи с этим тостом не упоминала.
— А что за ссора была между вами и Жуковым?
— Ссора? Какая ссора? Не припомню… Нет, никаких ссор с Жуковым у меня не было.
— Ну как же не было? А на именинах Михайлова, что тогда произошло?
— На именинах? Ах да, вспомнила… На именины Максима Дормидонтовича я приехала после концерта. Все были изрядно навеселе. Я этого не учла. Начала шутить, острить, рассказывать анекдоты. И вдруг Жуков оборвал одну из моих острот, причем как-то резко, по-солдатски. Я обиделась. Да и у других гостей настроение испортилось. Но Жуков этого не заметил: в тот вечер он увлекся молодой женой одного генерала и все время с ней танцевал. Потом они вышли в коридор и надолго пропали. И этот генерал, и все остальные сидели как вкопанные, только Александра Диевна, заподозрив неладное, отправилась в коридор — и натолкнулась на целующуюся парочку. Александра Диевна тут же подняла шум: «Вы только подумайте, я выхожу в коридор, а он целуется с чужой женой!»
— И что же Жуков? — нетерпеливо спросил следователь. — Что генерал?
— Генерал сидел не шелохнувшись. А Жуков попытался превратить все в шутку. «Ну что тебе, жалко, если я ее один раз поцеловал?» — улыбнулся он Александре Диевне. Так все и закончилось. К этому моменту я тоже перестала дуться — и веселье пошло своим чередом.
Видя, что Русланова непреклонна и никакого компромата на Жукова не даст, на одном из следующих допросов следователь зашел с другой, совершенно неожиданной стороны.
— Материалами следствия вы изобличаетесь в том, что во время пребывания в Германии занимались грабежом и присвоением трофейного имущества в больших масштабах. Признаете это? — вкрадчиво спросил он.
— Нет! — резко ответила Лидия Андреевна.
— Но при обыске на вашей даче изъято большое количество ценностей и имущества. Где вы его взяли?
— Это имущество принадлежит моему мужу. А ему его прислали в подарок из Германии… По всей вероятности, подчиненные, — неуверенно добавила она.
— А оружие? При обыске на принадлежащей вам даче обнаружена винтовка, а также автомат и карабин. Где вы все это взяли?
— Не знаю. Я этого оружия никогда не видела… Могу лишь предположить, что оно принадлежало трем солдатам, сопровождавшим вагон с имуществом, которое привез из Германии мой муж.
Да, муж у Лидии Андреевны был личностью весьма своеобразной. Даже по нынешним временам таких ворюг и мародеров — поискать. Видавшие виды следователи из МГБ только за голову хватались, составляя опись изъятого при обыске имущества. Рояли, аккордеоны, радиолы, сервизы, меха и драгоценности — это понятно, при случае можно продать и перебиться, когда наступит черный день. Но зачем одному человеку, да еще генералу, 1700 метров тканей, 53 ковра, 140 кусков мыла, 44 велосипедных насоса, 47 банок гуталина, 50 пар шнурков для обуви, 19 штепселей, 78 оконных шпингалетов и 16 дверных замков? Что с ними делать, куда девать?
Понимая, что имеет дело с человеком, мягко выражаясь, несколько необычным, допрашивая Крюкова, следователь протянул ему соломинку:
— Как все эти вещи попали к вам? Может быть, они были приобретены честным путем?
Но генерал не стал хвататься за соломинку и рубанул по-кавалерийски:
— Каким там честным! Мне ничего не остается, как только сознаться в том, что морально опускаясь все ниже и ниже, я скатился до того, что превратился в мародера и грабителя. Когда советские войска вступили на территорию Германии, передо мной открылись широкие возможности поживиться за государственный счет. Моя алчность победила во мне голос рассудка, и я стал заниматься грабежом, присваивая наиболее ценные вещи, захваченные нашими войсками на складах, а также обирая дома, покинутые бежавшими жителями, изымая оттуда ковры, сервизы, отрезы шерстяных и шелковых тканей и вообще все, что попадало под руку.
Однажды части моего корпуса захватили склад дорогих ковров. Кое-что я взял лично себе, кое-что распределил среди командиров корпуса и совсем немного сдал государству. Кроме того, стараясь обезопасить себя и заручиться поддержкой на случай, если мое мародерство станет известно, много ковров, сервизов и отрезов тканей я посылал вышестоящим начальникам, в том числе и командующему 1-м Белорусским фронтом маршалу Жукову, его адъютанту генералу Варенникову и другим. Много вещей я скупил за бесценок, разъезжая по Германии со своей женой Руслановой.
Вещей стало так много, что они не могли поместиться на двух наших квартирах, поэтому часть вещей пришлось хранить на даче Руслановой в Подушкино. Кроме того, я вывез из Германии четыре автомашины: «Оппель-адмирал», «Ауди» и два «Хорьха».
— Зачем же столько автомашин?
— А я сдавал их в аренду. Тот же «Оппель-адмирал» сдавал за хорошие деньги скорняку своей жены по фамилии Каб. Немалые деньги принесли и ковры — 30 штук я сдал в комиссионку.
Следователь решил перепроверить показания Крюкова и вызвал на допрос владельца «Веселой канарейки» Марьянова.
— Что касается спекулятивных махинаций Крюкова, то они были очень масштабны, — заявил он. — На продаже вывезенного из Германии барахла он нажил огромные деньги. А механизм был очень простой: Русланова получала со склада части, которой командовал муж, продукты и обменивала их у немцев на меха, хрусталь, ткани и драгоценности. Потом Алавердов и Туганов доставляли все это в Москву, а сестры Крюкова — Мария и Клавдия перепродавали это по баснословным ценам.
Пришлось вызвать и Алавердова. Тот тоже не стал таиться.
— Где вы добывали ценные вещи, которые отправляли в Москву? — поинтересовался следователь.
— Часть — в квартирах немецкого населения, часть — с трофейных складов. Из квартир брали мебельные гарнитуры, столовые и чайные сервизы, ковры, аккордеоны, а также скатерти, салфетки и т. п. Со складов — дорогостоящие ткани, кожу, белье и даже оборудование для дач.
— А как отправляли?
— Упаковывал и сортировал племянник Крюкова — Юрий, числившийся адъютантом. А потом — либо поездом, либо на машине. Продукты же возили из Подмосковья, где был склад корпусной школы. Чаще всего этим занимался личный шофер Руслановой Яков Маркович Коган, тоже числившийся в штате корпуса и даже награжденный орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».
Но вернемся к Лидии Андреевне. Больше двух месяцев ее не вызывали на допросы, и она стала успокаиваться: значит, никаких новых улик у следователя нет и ее скоро выпустят. Но майор Гришаев не сидел без дела, он подготовил такой удар, которого Лидия Андреевна никак не ожидала. 5 февраля 1949 года он ошарашил ее такой новостью, что Русланова едва пришла в себя.
— Дополнительным обыском, в специальном тайнике на кухне под плитой в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке, 26, были изъяты принадлежащие вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Почему вы до сих пор скрывали, что обладаете такими крупными ценностями?
— Мне было жаль… Мне было жаль лишиться этих бриллиантов. Ведь их приобретению я отдала все последние годы! Стоило мне хоть краем уха услышать, что где-то продается редкостное кольцо, кулон или серьги, я не задумываясь покупала их, чтобы… чтобы бриллиантов становилось все больше и больше.
— А где вы брали деньги?
— Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда «левых» концертов стало намного больше. А в 1946 году за четырехмесячную поездку по городам Урала и Сибири я заработала более 500 тысяч рублей, одна поездка в Донбасс дала 100 тысяч. Если честно, то скупкой бриллиантов я стала заниматься с 1930 года и, признаюсь, делала это не без азарта.
— С не меньшим азартом вы приобретали и картины, место которым в Третьяковской галерее.
— Не стану отрицать, что и приобретение художественных полотен я отдавалась со всей страстью. Я готова была сняться с места и мчаться в любой конец Советского Союза, если узнавала, что продается картина известного художника.
Страсть страстью, но когда я ознакомился с описью изъятых картин и другого имущества, честное слово, стало не по себе и в душе шевельнулось что-то похожее на неприязнь.
Судите сами. У семейства Крюковых-Руслановых было две дачи, три квартиры, четыре автомобиля, антикварная мебель, многие километры тканей, сотни шкурок соболя и каракуля, рояли, радиоприемники, редчайшие сервизы и… 132 картины всемирно известных художников. Среди них четыре картины Нестерова, пять — Кустодиева, семь — Маковского, пять — Шишкина, четыре — Репина, три — Поленова, две — Серова, три — Малявина, две — Врубеля, три — Сомова, одна — Верещагина, одна — Васнецова, три — Айвазовского, а также полотна Сурикова, Федотова, Мясоедова, Тропинина, Юона, Левитана, Крамского, Брюллова и других великих мастеров кисти. Как вы понимаете даже трех квартир и двух дач недостаточно, чтобы развесить все эти картины, значит, они пылились на чердаках, стояли у стен, и практически их никто не видел. Величайшие произведения искусства были изъяты из культурного обращения, они перестали быть достоянием нации и превратились в дорогостоящие вещи принадлежащие спекулянтско-мародерской семейке. Нет, что ни говорите, а неприязнь к этой парочке пробила серьезную брешь в чувстве сострадания…
Майору Гришаеву было не до сострадания, и он задал свой очередной вопрос:
— И как к вам попали эти картины? Ведь на улице они не продаются, каждая из них — национальная гордость и государственная ценность.
— Большинство картин я купила в Ленинграде через Игоря Грабаря, искусствоведа Еремича, художника Бельвина и сотрудника Русского музея Сосновского. В Москве моим доверенным лицом был Валерий Трескин.
А теперь представьте себе блокадный Ленинград, умирающих с голоду людей и «доверенных лиц» Руслановой, за буханку хлеба выменивающих подлинники Репина или Брюллова…
— Ладно, с картинами все ясно, — вздохнул следователь. — А бриллианты? Ведь их у вас более чем на 152 карата, в том числе вот эти по 12–13 каратов. Узнаете?
— Да! Узнаю, конечно, узнаю! Дайте посмотреть! — протянула дрожащие руки Русланова. — Вот этот я купила за…
Думаю, что рассказ о том, у кого и за какие деньги она покупала те или иные камни, не так уж и интересен, а вот сценка из жизни артистической богемы той поры весьма любопытна. Видимо, желая доказать, что она ничем не хуже других, Лидия Андреевна приоткрыла наглухо зашторенное для простых людей оконце.
— Этим занималась не только я. Картины и драгоценности скупали и другие артисты. Например, на квартире Екатерины Васильевны Гельцер я видела богатую коллекцию картин, а также очень крупные бриллианты и изумруды. Большое количество драгоценностей у Антонины Васильевны Неждановой. Среди артистов даже ходит анекдот, что когда Нежданова надевает свои бриллианты, ее муж Голованов ходит за ней с совком, боясь, как бы она их не растеряла.
Хенкин скупает картины и золотые часы. Очень богатым человеком слывет Ирма Яунзем. Имеются ценные бриллианты у Леонида Утесова, я сама их видела на его дочери. Большие деньги нажила Любовь Орлова, в основном за счет «левых» концертов. А Исаака Дунаевского в нашей среде называют советским миллионером: у него тоже большое количество картин и бриллиантов. Занимаются скупкой драгоценностей Шульженко и Коралли.
Что касается меня, то я признаю, что картины, бриллианты, платиновые и золотые изделия приобретала нелегально, с рук, в целях наживы. И все же я бы не хотела, чтобы меня считали обыкновенной валютчицей и спекулянткой, хотя не отрицаю, что была не прочь перепродать ту или иную вещь. В стяжательстве и незаконных поступках признаю себя виновной, — закончила Лидия Андреевна.
Расправа
Судя по всему, история с картинами и бриллиантами для майора Гришаева была неожиданной и несколько сбила с толку, но, приняв от Лидии Андреевны заявление о разделе имущества со своим последним мужем: все, что в квартире, — мое, а то, что на даче, — его, — он вернулся к основной теме следствия. Время от времени стращая Лидию Андреевну ее личными антисоветскими высказываниями, он выпытывал главное:
— А что говорил Жуков в Свердловске, когда к нему ездила его давняя подруга Лидия Захарова? А о чем он говорил с драматургом Погодиным, когда последний решил писать пьесу об обороне Москвы? Не приписывал ли себе лишних заслуг в этой битве? Не окружал ли себя людьми, которые курили ему фимиам? Не жаловался ли на то, что после войны его отстраняют на задний план?
— В Свердловске он заявил, что скоро вернется в Москву и станет начальником Генштаба. Что касается пьесы, то Погодин ее вроде бы написал, но ставить ее запретили. А то, что его затирают и отстраняют на задний план, это и так ясно — иначе бы его не сослали на Урал.
Как видите, во всем, что касается Жукова, Лидия Андреевна была как кремень и никакого компромата следователю не давала. А вот ее муж Крюков, поняв, чего от него хотят, раскололся довольно быстро.
— На всем протяжении моего знакомства с Жуковым я знаю его как человека исключительно властолюбивого, тщеславного, ревниво относящегося к славе и в то же время жестокого. Солдаты его не любили.
Стремительная карьера Жукова во время Отечественной войны окончательно вскружила ему голову, и он вообразил себя новоявленным Бонапартом. При этом Жуков учитывал, что его грубое и порой жесткое обращение с личным составом не создавало ему популярности в войсках, и потому, стремясь к власти, после окончания войны он стал усиленно создавать вокруг своего имени ореол славы, используя для этого преданных ему лиц.
— Вы входили в этот круг?
— Конечно! Всей своей карьерой, всеми продвижениями по службе, не говоря уже о наградах, я обязан лично Жукову.
— И звание Героя Советского Союза вы получили благодаря Жукову?
— Особых доблестей мой корпус при штурме Берлина не проявил, но Героем Советского Союза я стал. А еще раньше Жуков спас меня от неминуемой кары. В декабре 1942-го в бою под Сычевкой я потерял почти весь корпус. Наказание за это могло быть самым суровым, но Жуков ограничился лишь внушением. Как вы понимаете, за это надо было платить — и я стал одним из самых преданных ему людей.
— А как он относился к другим военачальникам?
— Очень ревниво. Он внимательно следил за военными успехами тех высших командиров, в которых видел своих соперников по славе, и при случае не останавливался перед клеветой и оговорами. Мои же отношения с Жуковым строились на стремлении к личному благополучию, на расчете с его помощью сделать карьеру. Именно поэтому я стал послушным орудием Жукова в его честолюбивых замыслах и покрывал его враждебное отношение к партии и Советскому правительству.
— Приведите примеры его наиболее характерных высказываний.
— Ну, например, он не раз называл себя спасителем Родины. Он говорил, что Родина ему обязана всем, а не он ей. В своем зазнайстве он дошел до того, что стал противопоставлять себя Верховному Главнокомандующему товарищу Сталину, бесстыдно заявляя, что заслуга в разгроме немцев принадлежит только ему, Жукову, и больше никому. И к разгрому немцев под Москвой Верховный не имеет никакого отношения, поручив все Жукову. Это он рассказал и Погодину, который писал об этом пьесу. Не могу не сказать и о том, что Жуков всегда враждебно относился к политаппарату и партии.
— Какую цель преследовал Жуков, пытаясь захватить руководство в армии? — уточнил следователь.
— Этого я не знаю.
— Не хитрите. Вы же сами показали, что знали о враждебном отношении Жукова к партии и Советскому правительству.
— Мне его планы не были известны, — поняв, что зашел слишком далеко, замкнулся Крюков.
А теперь представьте такую картину: Берия получает протокол допроса, подписанный Крюковым, присовокупляет к нему кое-что из высказываний Руслановой и кладет эти бумаги на стол Сталину. Что дальше?… А дальше было заседание ЦК, на котором гремели такие громы и молнии, что только чудом можно объяснить, почему не арестовали и не расстреляли Георгия Константиновича Жукова. Но выволочку он получил серьезную, и от руководства армией его фактически отстранили. Само собой, он оставался под бериевским колпаком и его агенты отслеживали каждый шаг опального полководца.
В принципе цель, поставленная первыми лицами руководства МГБ, была достигнута: Жуков, за плечами которого армия и непререкаемый авторитет в народе, от власти отстранен, и теперь всеми делами в стране будут заправлять генералы с Лубянки.
Осталось совсем немногое — подчистить хвосты и упрятать в лагеря арестованных, которые хоть раз упомянули имя Жукова. Прежде всего надо было разобраться с Руслановой — не на волю же ее выпускать. А сколько дать? Этот вопрос решался просто. Но самое странное, срок заключения определял не суд, а следователь. Суд, а вернее, Особое совещание, как правило, утверждало предложенный следователем срок.
Но сперва запросили справку о состоянии здоровья Лидии Андреевны: а как же, надо знать, на сколько ее хватит, выдержит ли морозы и работу на лесоповале. Вот она, эта совершенно секретная справка, выданная санчастью Лефортовской тюрьмы:
«При освидетельствовании здоровья заключенной Руслановой Лидии Андреевны оказалось, что она имеет хроническое воспаление желчного пузыря и печени, катар и невроз желудка, вегетативный невроз. Годна к легкому труду».
А раз годна, то получайте, Лидия Андреевна, 10 лет, исправительно-трудового лагеря, само собой, с конфискацией имущества. С выпиской из протокола № 56 ознакомили Лидию Андреевну и предложили, как это и положено, расписаться на обратной стороне. Но они плохо знали заслуженную артистку РСФСР Русланову! Поняв, что все позади и больше нечего жаться и осторожничать, Лидия Андреевна послала всех этих деятелей куда подальше и расписываться отказалась. Это подтверждено подписью начальника тюрьмы и заверено печатью.
Но этим дело не ограничилось. Оказывается, очутившись в лагере города Тайшет Иркутской области, Русланова «распространяет среди своего окружения антисоветские клеветнические измышления, и вокруг нее группируются разного рода вражеские элементы из числа заключенных. На основании изложенного полагал бы войти с ходатайством о замене 10 лет ИТЛ на тюремное заключение на 10 лет», — пишет капитан Меркулов. Генерал-лейтенант Огольцов в мгновенье ока удовлетворил эту просьбу. А как же, ведь по всем бумагам Русланова проходит как «особо опасный государственный преступник».
В июне 1950-го Лидию Андреевну переводят в печально известную Владимирскую тюрьму. Говорят, что тюремное начальство, намекая на возможные послабления, не раз просило Русланову спеть на праздничном вечере, посвященном очередной годовщине Октября, на что Русланова, выразительно глядя на решетку, отвечала: «Соловей не поет в клетке».
Прошло три года… Многое изменилось в стране за это время, и прежде всего, не стало Сталина и не стало Берии. На дворе заметно потеплело, люди раскрыли глаза и заговорили вслух о том, о чем раньше только шептались. Но впрямую с судьбой Руслановой это не связано. Думаю, что здесь главную роль сыграло другое: в марте 1953-го Георгий Константинович назначается первым заместителем министра обороны СССР. Первое, что он делает, — принимает меры к освобождению оказавшихся за решеткой друзей. Сперва он вытаскивает из лагеря Крюкова, которому, кстати, влепили 25 лет. Крюков же, обращаясь в ЦК, просит пересмотреть не только свое дело, но и дело его жены Лидии Руслановой. Жуков подключается к этому сам, потом подключает Хрущева — и в результате на свет появляется «Заключение по архивно-следственному делу на Крюкову-Русланову Лидию Андреевну», в котором говорится, что материалов причастности Руслановой к деятельности какой-либо антисоветской группы не имеется, что ее высказывания носят обывательский характер и не могут быть квалифицированы как проведение антисоветской агитации; не установлена и ее виновность в присвоении государственного имущества. А вот и главный документ, венчающий эту печальную историю.
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА № 30-а
Особого совещания при министре внутренних дел Союза ССР от 31 июля 1953 года.
Постановление ОСО при МГБ СССР от 28 сентября 1949 года и 7 июня 1950 года в отношении Крюковой-Руслановой Лидии Андреевны отменить, дело прекратить, из-под стражи ее освободить и полностью реабилитировать.
14 августа Лидия Андреевна была освобождена. Она мчится в Москву и… в самом прямом смысле слова оказывается на улице — квартира-то конфискована, прямо хоть на вокзал иди. Но на вокзал идти не пришлось, о ней позаботились: в гостинице Центрального дома Советской Армии ее ждал вполне приличный номер. Жила она там, кстати, довольно долго, во всяком случае в письме, отправленном 4 февраля 1954 года в Министерство внутренних дел, обратный адрес — гостиница ЦДСА.
А письмо это, между прочим, тоже небезынтересно и добавляет еще одну, немаловажную деталь к характеру Лидии Андреевны. Помните Алексеева и Максакова, которые на допросах весьма нелестно отзывались о Руслановой? Она этого, естественно, не знала и по-прежнему считала их друзьями. Русланова не была бы Руслановой, если бы бросила друзей в беде! Едва придя в себя после заключения, она отправляет заместителю министра внутренних дел письмо, в котором просит его пересмотреть дела Алексеева и Максакова, так как «оба осуждены в связи и на основании моих вынужденных показаний».
* * *
В принципе на этом можно было бы поставить точку, но, листая дело Лидии Андреевны Руслановой, я снова и снова убеждался в справедливости старой русской поговорки: «От сумы да от тюрьмы не отрекайся, как раз и угодишь».
Ну разве могло Лидии Андреевне прийти в голову, что она окажется за решеткой, что целых пять лет будут вычеркнуты из жизни, что в 53 года ей практически с нуля придется начинать свою певческую карьеру?! Но она перешагнула через пропасть забвения, снова вышла на сцену и так запела, что умолкли сплетники, поджали хвосты злопыхатели, а народ еще 20 лет валом валил на ее концерты.
