4
Лондон. Посольство Советского Союза в Великобритании. 5 сентября 1944 г.
В кабинете посла СССР Федора Гусева идет бурное совещание. Вокруг большого стола разместились: военный атташе генерал-майор Васильев, его заместитель полковник
Горский, помощники, секретари.
– Товарищи! – откашлявшись, начал посол. – Проблема, с которой столкнулось посольство, настолько серьезна, что… я даже не знаю, как сказать… У меня чешутся руки. Да-да, генерал! – заметив улыбку Васильева, посол повысил голос. – У меня чешутся руки! А надо бы, чтобы они чесались у вас – ведь речь идет о ваших подопечных. Точнее, в основном о ваших подопечных, – сбавил он тон и потряс конвертом. – Вот письмо. Письмо от советских граждан! Его писали люди, прошедшие все круги ада в фашистских концлагерях. Уже одно то, что они выжили, подвиг и великое чудо! И вот теперь, здесь, в союзной Великобритании, с ними обращаются, как со скотами. И даже хуже! – загремел посол. – То, что произошло в Баттервике, вам известно. Официальный протест в английский МИД я уже направил, но это… это комариный писк. Никак не пойму, как мог английский офицер так изощренно издеваться над людьми! – трахнул он по столу. – Вот ведь тип, а?! Демократ и гуманист: в газовую камеру, мол, не пошлю, а на хлеб и воду посажу, под проливным дождем на четверо суток оставлю. Подыхайте, союзнички, от воспаления легких!
– Да его надо! Да я его! – вздулись желваки на лице Васильева.
– Ничего вы ему не сделаете, – устало вздохнул Гусев. – Он действовал с благословения начальства… Так вот, письмо, – посол надел очки. – Читаю. «Мы находимся здесь, в лагере для военнопленных, вместе с немцами, с членами Русской освободительной армии, другими злостными врагами и предателями. У нас силой забрали гражданскую одежду, и мы носим унижающее человеческое достоинство форму, украшенную ромбовидными заплатами на спине и штанах. С нами обращаются хуже, чем с немцами, и держат под усиленной охраной, как преступников. Условия содержания стали намного хуже. Пища плохая, не дают табака. Нас не слушают, нам не сообщают военных сводок. Мы просим вас, товарищ посол, выяснить наше положение и предпринять шаги по ускорению отправки на Родину, в Советский Союз».
Воцарившаяся тишина была такой напряженной и взрывоопасной – Гусев это видел по лицам – что он поспешил предоставить слово генералу Васильеву.
– И дернул же меня черт согласиться! – скрипнул зубами Васильев. – У вас на столе мой рапорт: Христом Богом молю, отправьте на фронт! Там я нужнее. Там я знаю, что и как делать. А здесь?! Не могу я этого слышать – ни писем, ни…
Полковник Горский, доложите!
Сухощавый, подтянутый полковник раскрыл папку, заглянул в бумаги и ровным голосом начал доклад:
– Из хорошо информированных источников нам стало известно, что в одном из лагерей, расположенном в графстве Сассекс, взбунтовались советские военнопленные. Для переговоров туда был направлен канадский офицер русского происхождения Джордж Юматов, прикрепленный к британскому Военному министерству. Вот что установил Юматов.
Когда администрация лагеря начала составлять списки для первоочередной отправки на Родину, сорок два человека закрылись в бараке; отказались принимать пищу и потребовали, чтобы британское правительство взяло их под свою защиту. Юматову они сказали следующее, – снова заглянул в папку Горский. – «Не важно, останемся ли мы в живых или погибнем – во всяком случае, мы будем вместе и не замараем себя общением с остальными». Всей группой они вступили в немецкую армию, чтобы бороться с коммунизмом, – и боролись успешно. Как только их переправили на Западный фронт, они тут же сдались в плен: у них, мол, счеты с большевистским режимом в России, а не с Англией и Америкой. Когда Юматов предложил им встретиться с кем-нибудь из советского посольства, эти русские заявили, что всякий советский представитель может приблизиться к ним лишь на собственный страх и риск. Так как они посвятили свою жизнь борьбе с коммунистическим чудовищем, то с радостью умрут за возможность отправить на тот свет кого-нибудь из коммунистов.
– И вы хотите, чтобы я общался с этой швалью?! – громыхнул Васильев. – Не-ет, на фронт! Завтра же – на фронт!
– Успокойтесь, генерал, – поднял руки посол. – Вы не хуже меня знаете, что подобные вопросы решаю не я. А что касается рапорта, обещаю ближайшей почтой отправить его в Москву. Кстати, – обернулся он к секретарю, – этой же почтой надо отослать и копию письма, которое я зачитал, и информацию полковника Горского… Так какие же будут предложения? – обратился посол к присутствующим. – Что будем делать?
– Разрешите? – привстал один из секретарей. – Я думаю, надо заявить официальный протест.
– И поговорить с Иденом, – подхватил другой. – На любое письмо, в том числе и на официальный протест, можно так ответить, что черное станет белым и – наоборот.
– А я считаю, что надо добиться разрешения на посещение лагерей, – вступил Горский. – В конце концов, там находятся советские граждане.
– Вот именно! – поддержал генерал Васильев. – Мы, и только мы имеем право решать судьбу бывших пленных. Среди них есть отпетые мерзавцы, вроде тех сорока двух, а есть и честные патриоты. Мы должны требовать скорейшей отправки всех, я подчеркиваю, всех до единого бывших пленных в Советский Союз. А там разберутся…
– Согласен, – подвел итог Гусев. – На том и будем стоять. Думаю, Москва нас поддержит.
Это совещание положило начало оживленной и порой довольно резкой переписке.
«Министру иностранных дел Великобритании господину Энтони Идену.
От имени правительства Союза Советских Социалистических Республик настоятельно требую передачи военнопленных и прошу правительство Великобритании как можно скорее подготовить все для их транспортировки.
Посол СССР в Великобритании Ф. Гусев».
«В Военное министерство.
Здесь ничего не сказано о том, что если эти люди не поедут назад в Россию, то куда они денутся? Нам они здесь не нужны.
Энтони Иден».
«Дорогой Энтони.
Мы стоим перед очевидной дилеммой. Если выдадим русским, как они хотят, всех их военнопленных, невзирая на нежелание последних, то мы пошлем некоторых из них на смерть. И хотя, как Вы не раз отмечали, мы не можем во время войны позволить себе быть сентиментальными, признаюсь, я считаю такую перспективу отвратительной и думаю, что общественное мнение испытает то же самое чувство.
Старший министр Министерства обороны П.Дж. Григ».
«Эти люди служили в немецких войсках, и у нас нет иных доказательств, кроме их собственных утверждений, что они это делали против своего желания. Я думаю, что мы не можем быть сентиментальными в этом вопросе.
Кристофер Вернер. Отдел по советским делам Министерства иностранных дел».
«Дорогой Энтони!
Я думаю, что мы рассматривали этот вопрос в Кабинете министров слишком общо…
Даже если мы пойдем на компромисс с советским правительством, следует пустить в ход машину всевозможных проволочек. Я думаю, на долю этих людей выпали непосильные испытания.
У. Черчилль».
«Министру военной экономики лорду Селборну.
Я понимаю, что многие из этих людей, очевидно, очень страдали в руках немцев, но факт остается фактом: их присутствие в немецких войсках ослабляло наши силы… С моей точки зрения, эти люди должны объяснить свое присутствие в немецкой армии своим властям, и мы не можем отказать союзникам в праве поступать с их подданными в соответствии с собственными правилами.
Искренне Ваш Э.Иден».
«Премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю.
В последнее время я неоднократно обдумывал этот трудный вопрос и пришел к заключению, что жизненно необходимо придерживаться твердого решения и отослать русских домой, хотят они этого или нет, и насильно, если понадобится. Они были взяты в плен во время службы в немецких частях, чьи действия во Франции зачастую были отвратительны.
Мы не можем быть постоянно обремененными этими людьми. Отказ вернуть их возможно приведет к серьезным осложнениям в наших отношениях с советским правительством.
К тому же в восточной части Германии и в Польше находится довольно много английских и американских военнопленных, которые, судя по всему, в ближайшее время будут освобождены Красной Армией. Очень важно, чтобы с ними хорошо обращались и вернули на родину как можно скорее. Поэтому мы должны во многом положиться на добрую волю советских властей, ибо если будем чинить препятствия возвращению их граждан, я уверен, это подстегнет нежелание Советов помочь нам получить собственных военнопленных.
Энтони Иден».
«Министру иностранных дел Великобритании господину Энтони Идену.
Как нам стало известно, русские люди, находящиеся в английских лагерях, подвергаются усиленной антисоветской пропаганде. Волнения среди них возникают только потому, что англичане допускают разжигание таких беспорядков. Мы настаиваем на том, что Великобритания не должна больше обращаться с этими русскими как с военнопленными.
Кроме того, мы по-прежнему требуем разрешить посещение лагерей офицерам Красной Армии, работающим при советском посольстве в Лондоне.
Посол Советского Союза в Великобритании Ф. Гусев».
Вскоре настоятельные требования Федора Гусева увенчались успехом – британские военные власти разрешили советским офицерам посещение лагерей.
Англия. Графство Сарри. Лагерь Кемптон Парк
На довольно большой площади сооружен высокий помост. На помосте – щит с прикрепленной к нему картой боевых действий как на Восточном, так и Западном фронтах. Под бурные аплодисменты и крики «ура!» на помост поднимается полковник Горский.
– Дорогие друзья! Соотечественники! Земляки! – перекрывая шум, начал он. – Вы не представляете, как я рад этой встрече! Если бы вы знали, как трудно было ее организовать! Но мы вместе, и это главное! Прежде всего об обстановке на фронтах.
Горский взял указку и подошел к карте. Он рассказал о боях в Польше, Венгрии, Чехословакии, об освобождении Парижа, о продвижении союзников к Рейну. Стоящие перед ним совершенно по-разному реагировали на эти сообщения.
– Во дают, а! – восхищенно хлопнул соседа по спине молоденький паренек. – Вся Беларусь наша! Моя Гомелыцина – тоже! Эх, помочь бы братве! Я же механик-водитель «тридцатьчетверки». С первого дня мечтал на танке въехать в Берлин.
– На танке… В Берлин, – ворчливо заметил сосед. – А доты, а укрепрайоны… Сперва надо дорогу расчистить, а для этого нужен я, летчик-штурмовик.
– Танки, самолеты… Много вы понимаете, – скептически бросил немолодой коренастый усач. – Приехал-уехал, прилетел-улетел – вот что такое ваши танки, самолеты. Пока на землю не ступит нога пехотинца, моя нога, ни город, ни село, нельзя считать освобожденными.
– Это точно, – обнялись все трое.
А чуть в сторонке – совсем другие разговоры:
– Плохо дело. Так и до Берлина дойдут.
– Не дойдут. Кишка тонка. Скоро выдохнутся.
– А все союзники, мать их!.. И чего полезли? Чего им не сиделось за проливом? Их же не трогали.
– Как это «не трогали»? А бомбежки?
– Да ну, разве это бомбежки? Ты бы видел, как бомбили союзники! Я однажды попал под такой налет, «ковер» называется. Ужас!
– Ужас в другом. Слушайте, что говорит полковник. У-у, ссуки!
– Вы сейчас в Англии, – продолжал между тем Горский, – и, конечно, должны делать то, что велят английские власти. Вы находитесь на их земле и должны быть благодарны за то, что они вырвали вас из рук немцев. А бунтовать и колобродить – это не дело, этим ничего не докажешь. Вы жаловались на «бубновые тузы»: понимаю, не очень-то приятно ходить с такой отметиной. Мы поговорили с комендантом лагеря, и вот результат: в течение трех дней вы получите новую форму коричневого цвета, без всяких «тузов»!
– Ура-а! – загремело вокруг. – Качать полковника!
– Качать коменданта!..
– Товарищи! – снова взял слово Горский. – Родина считает вас полноправными советскими гражданами. Даже тех, кто был вынужден носить фашистскую форму и вступить в немецкую армию.
– Что-о?! – раздались возмущенные голоса. – Даже их? Да здесь до хрена подонков, у которых руки в русской крови!
У Горского передернулось лицо. Он понимал, что лжет, лжет беззастенчиво и нагло. Но что делать? Иного пути, чтобы заманить в страну власовцев и прочую нечисть, просто нет.
– Идет война, а на войне всякое бывает, – продолжал Горский. – Еще и еще раз говорю: Родина ни на кого не держит зла и ждет вас с распростертыми объятиями.
– Ура-а! – закричали одни.
– Черта с два ты нас получишь! – отошли подальше другие.
– Знаем мы смертельные объятия Родины. Объятия в ежовых рукавицах.
– До-мой! До-мой! – скандировала одна часть толпы.
– Будь прокляты большевики! – перекрывала их другая.
Растерянный Горский спустился с помоста. А комендант лагеря развел руками:
– Я же вам говорил. Здесь есть и друзья, и враги. Но это не мое дело. Забирайте всех скопом и разбирайтесь с ними сами.
– Забере-ем! – многозначительно кивнул Горский. – Всех заберем. И разберемся! – жестко закончил он.
Англия. Лагерь Баттервик
Среди группы военнопленных – облаченный в парадный китель генерал Васильев. Едва сдерживая гнев, он рубит короткими фразами:
– О том, что произошло в бане… и потом, знаю. Некрасиво. Жестоко. Но и вы хороши! Надо же до такого додуматься: встать в строй в кальсонах. Я бы не смог! – неожиданно хохотнул он.
– Другого выхода не было. Идея родилась спонтанно, – объяснил подполковник Ковров.
– Как, как? – переспросил Васильев.
– Спонтанно… неожиданно.
– Я так и думал, – кивнул Васильев. – Неожиданно. Но больше никаких неожиданностей! Вы не дома! А дома вас, кстати, ждут. В советском отечестве найдется место для каждого.
– Знаем, какого рода это место… – выступил из-за спины Коврова человек с каким-то значком на мундире.
– Кто такой? – отшатнулся Васильев. – На что намекаешь?
– А то вы сами не знаете, на что я намекаю?! На лагерь я намекаю, на Колыму, на Воркуту, на Соловки.
– При чем здесь Колыма? Там враги народа, а вы – военнопленные.
– Или гражданские лица, угнанные в Германию, – дополнил Ковров.
– Вот именно. Советская власть никогда не преследовала людей без разбора, – втолковывал генерал Васильев. – Мы разберемся: кто виноват перед народом, а кто – нет. А эти немецкие мундиры, – ткнул он в человека со значком, – выбросим в печку.
– И нас вместе с ними, – усмехнулся тот.
На лице генерала заиграли желваки.
– Мундиры мы вам не отдадим, – продолжал смельчак. – И в Союз не поедем. Так и передайте!
– Кто это – мы? – вспылил Васильев.
– Мы – это офицеры и солдаты Русской освободительной армии, – показал храбрец на значок. – И мы хорошо знаем, что нам уготовано.
– Уготовано вам то же, что и всем, – сам того не ведая, проболтался Васильев. – А власовцы ведь тоже разные: многие шли в РОА не по своей воле и не столько воевали, сколько делали вид, что воюют. Так что не переживайте, компетентные органы во всем разберутся.
– Мы не верим ни вам, ни органам! Лучше быть рабом здесь, чем трупом там! – закончил власовец и под одобрительный гул приверженцев отошел в сторону.
Лондон. Посольство Советского Союза в Великобритании. Кабинет генерала Васильева.
– Ну что ж, поездки в лагеря многое прояснили, – заявляет генерал сидящим за столом офицерам. – Там, как говорится, всякой твари по паре. Самое главное: англичане не прочь избавиться от всех наших граждан, попавших в их руки. Это устраивает и нас. Но я предпринял еще один шаг: на прошлой неделе направил письмо начальнику лагерей для военнопленных генералу Геппу. В письме я настаивал на том, чтобы со всеми советскими подданными обращались так же, как с гражданами других союзных государств. Гепп с готовностью согласился, и я понимаю, почему – это освобождает англичан от неприятной необходимости сортировать пленных. Они ведь по-прежнему склонны считать германскими солдатами всех, кто в немецкой форме.
Сидящие за столом офицеры протестующе загудели.
– Спокойно, товарищи, я еще не закончил, – повысил голос Васильев. – Кроме того, я предложил генералу Геппу, чтобы всех наших людей держали под охраной советских офицеров, а в самих лагерях организовали нечто вроде самоуправления, но на основе наших уставов. Юридические основания для этого есть: Договор о боевом союзе 1940 года. Гепп согласился и с этим. Единственное, о чем он просил, – не выносить смертных приговоров без предварительной консультации с английскими властями. Для других наказаний, предусмотренных советскими законами, таких консультаций не требуется… Ну, что скажете? – обратился он к присутствующим.
– Такой победы мы и предположить не могли, – заметил один.
– А где взять офицеров для охраны? – спросил другой.
– И как быть с наказаниями? Ведь для этого нужен военный трибунал.
– И тюрьма.
– Представьте себе, – усмехнулся генерал, – правительство Великобритании берет на себя снабжение лагерей тюремным оборудованием.
– Тогда – другое дело.
– Под действие Договора о боевом союзе подпадают только те, кто служил в Красной Армии. А как быть с людьми, которые не надевали военную форму? Я говорю о женщинах, подростках, короче, о рабочих, угнанных в Германию, – уточнил полковник Горский.
– Сложный вопрос, – потер подбородок Васильев. – Но думаю, договоримся. Буду настаивать на том, чтобы действие Договора распространялось на всех! Англичане стали понятливее и куда сговорчивее, чем месяц назад. Не сомневаюсь, что на нужное нам толкование этого пункта они закроют глаза.
