1
Англия. Ставка Верховного главнокомандующего экспедиционными силами союзников в Западной Европе. Май 1944 г.
На стенах карты Северо-Западного побережья Франции. На столах – диаграммы, таблицы, схемы, справки. В кабинете сильно накурено, кто-то пытается открыть окно, но ему не разрешают, указав на плакат с лаконичной надписью: «Осторожно, враг подслушивает!».
– Итак, – подвел итоги затянувшегося совещания начальник штаба бригадный генерал Уолтер Беделл Смит, – подготовка вторжения в Нормандию в основном завершена. Для захвата стратегического плацдарма выделено тридцать две дивизии и двенадцать отдельных бригад. На наших аэродромах – одиннадцать тысяч боевых самолетов, в портах – около семи тысяч кораблей, транспортных и десантных судов. Но главное наше оружие не подавляющее превосходство в живой силе и технике, а внезапность. Мы провели целый ряд мероприятий по дезинформации противника и, как нам казалось, достигли успеха.
Гул мгновенно стих. Отложил трубку Эйзенхауэр. Насторожился Монтгомери. Кто-то, забыв прикурить, обжег пальцы, кто-то втиснул в пепельницу сигарету.
– Да, – откашлявшись, продолжил начальник штаба, – теперь у нас нет стопроцентной уверенности, что немцам неизвестен день и час начала операции «Оверлорд».
– Факты? – хрустнул сломанным карандашом Эйзенхауэр. – Какие переброшены дивизии? Сколько? На какой участок?
– Армии Рунштедта и Роммеля стоят на месте. Но, судя по всему, немцы решили использовать против нас живой щит.
– Живой щит? – оживился Монтгомери. – Как в Африке? Ах, Роммель, Роммель, хоть он и хитрая лиса, но я его побил – побил потому, что никогда не прибегал дважды к одному и тому же приему. В Африке он использовал наших пленных. А здесь?
– А здесь русских.
– Русски-и-их?!
– Так точно, сэр. По агентурным данным, немцы начали массовую переброску русских военнопленных из концлагерей Германии, Австрии и даже Польши. Их размещают в районе Атлантического вала; одних используют на строительстве оборонительных сооружений, других переодевают в немецкую военную форму и дают в руки оружие. Им говорят, что дома их ждет верная смерть или в лучшем случае Сибирь, а сражаясь против англо-американских империалистов, они могут стать гражданами Великого рейха.
– И что, есть желающие? – недоверчиво спросил Эйзенхауэр.
– Есть. Прежде всего власовцы. Но и не только они. Правда, желающих взять в руки оружие не так уж много, поэтому чаще всего им дают кирку и лопату. Но они в немецкой форме и их – десятки тысяч.
– Но это же… это значит, что я не могу сбросить ни одной бомбы! – вскочил генерал в форме летчика. – Вот карты, вот точки, которые я должен засыпать фугасами, а там – русские! Они же… от них ничего не останется. Одно дело – убивать немцев, и совсем другое – союзников.
– Эти точки – доты, дзоты и опорные пункты обороны бошей, – рассудительно заметил пехотный генерал. – Не превратив их в пыль, вы обрекаете на смерть моих парней.
– Но при чем здесь русские военнопленные?
– Надев немецкую форму и взяв в руки немецкое оружие, они перестают быть военнопленными. С этого момента они соратники нацистов. Не станем же мы жалеть венгров, итальянцев или румын, сражающихся на стороне бошей!
– К тому же Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию, – заметил начальник штаба. – Сталин считает пленных предателями, и дома их действительно ждет казнь или Сибирь. Надо отдать должное немцам – они очень умело используют этот беспрецедентный случай.
– Но ведь есть и гражданские лица, угнанные в Германию с оккупированных территорий, – снова подал голос летчик. – Я видел кинохронику: они работают на фермах, на строительстве дорог и даже на оборонных заводах. Мы не раз бомбили эти заводы, и, конечно же, среди жертв были и русские. Нас это беспокоило? Мы об этом говорили? Где была наша совесть тогда и почему проснулась сейчас?
– А как быть с теми, кто ненавидит Сталина и большевистский режим? Они надели немецкую форму, чтобы бороться не против России и своего народа, а против диктатора, – постепенно вступали в разговор всё новые и новые лица.
– Раз они враги Сталина, то и наши враги! И относиться к ним нужно так же, как и к немцам!
– И даже хуже! Они – предатели!
– Но почему? Мы же знаем, как много среди русских раскулаченных, репрессированных и едва не умерших от голода. Есть и поклявшиеся отомстить за арестованных родителей. Они – не преступники и не враги, они – правозащитники.
– Нет, нет и нет! Одно дело – борьба против режима и его главы, и совсем другое – активная поддержка вермахта, который воюет не против режима, а против народа. Недаром же Москва назвала эту войну Отечественной!
– Все это так… Но можете ли вы себе представить батальоны, состоящие из английских или американских пленных, которые бы сражались на стороне бошей? Нет? Я – тоже. Тогда почему на это пошли русские? Как хотите, джентльмены, но я в этом ничего не понимаю и не пойму, пока не поговорю с этими… бывшими русскими.
– Надо попросить Черчилля, чтобы он написал по этому поводу Сталину.
– Ни в коем случае! Это только разозлит «дядюшку Джо». А за несколько дней до начала «Оверлорда» дразнить его нельзя: он может ослабить натиск на немцев, и те перебросят свои дивизии во Францию, – решительно возразил Эйзенхауэр.
– Тогда – Молотову. Может быть, этот вопрос удастся решить на уровне министров иностранных дел? – предложил Монтгомери. – Сегодня же попрошу Идена, чтобы он связался с нашим послом в Москве.
– Прекрасная мысль. Итак, подводим, итог, – поднялся Эйзенхауэр. – Начальнику штаба: прикажите нашей агентуре во Франции и даже в Берлине в кратчайшие сроки выяснить, чем вызвана переброска русских военнопленных в район Атлантического вала. Что это – оживление приостановленных работ или «живой щит»? Это – во-первых. Во-вторых, рад был узнать, что среди моих генералов так много гуманистов. Да, мы занимаемся самым грязным и самым противоестественным делом, какое только существует на свете, – убиваем людей. Уверен, что ни один из нас не поднимет руку на человека только потому, что он немец или японец. Но если он по уши в крови? Если он убил сотни наших соотечественников и теперь на очереди остальные? Что тогда? Выяснять, каковы его идеалы и почему он взял в руки оружие? Можно не успеть. Поэтому мы должны обезвредить бандита! Сложит оружие сам – хорошо, не сложит – убьем. А каково его вероисповедание и кто он по национальности, нам абсолютно все равно: взялся за оружие, значит, враг. Если же враг не сдается, его уничтожают. Так, кажется, говорит «дядюшка Джо»? И в этом он абсолютно прав.Москва. Кабинет В.М. Молотова. 28 мая 1944 г.
– Посол Великобритании Арчибальд Кларк Керр, – доложил секретарь. – По его просьбе.
– Просите, – кивнул Молотов и встал из-за стола.
Посол Великобритании и нарком иностранных дел СССР обменялись любезностями, справились о здоровье друг друга, а потом Керр перешел на официальный тон:
– Выполняя поручение министра иностранных дел Великобритании господина Идена, я обращаюсь к вам со следующим письмом:
«Многоуважаемый господин Молотов. Как я узнал из Лондона, Главный англо-американский Объединенный штаб располагает сведениями, доказывающими, что значительные силы русских вынуждены вместе с немецкой армией сражаться на Западном фронте. Верховное командование экспедиционными войсками союзников считает, что следовало бы сделать заявление с обещанием амнистии этим русским или справедливого к ним отношения при условии, что они при первой же возможности сдадутся союзным войскам. Это обещание не должно распространяться на тех, кто по доброй воле совершил акт предательства, а также на добровольцев, сотрудничающих с войсками СС. Амнистию следует обещать только тем советским гражданам, которые действовали по принуждению. Сила такого заявления заключается в том, что оно побудило бы русских дезертировать из немецкой армии. В результате немцы стали бы с большим недоверием относиться ко всякого рода сотрудничеству с русскими».
Арчибальд Керр захлопнул папку, коротко поклонился и передал ее Молотову.
– Нам кажется, – добавил посол, что такого рода заявление имело бы наибольший эффект, если бы оно исходило от маршала Сталина.
По мере чтения письма гостеприимно-мягкий Молотов все больше напрягался, а когда речь зашла о Сталине, стекла его пенсне сверкнули таким холодом, что посол внутренне содрогнулся.
– Мы подумаем, – бесстрастно кивнул Молотов, брезгливо кладя папку на стол. – И ответим… Желаю здравствовать.
Москва. Кремль. Кабинет И.В. Сталина. 29 мая 1944 г.
– Значит, англичане утверждают, что на Западном фронте значительные силы русских сражаются на стороне немецкой армии, – раскуривая трубку, продолжил Сталин начатый разговор. – Спрашивается, что это за «значительные силы»? И самое главное, против кого сражаются? Может быть, мы прозевали открытие второго фронта? Нехорошо, товарищ Молотов, очень нехорошо, – лукаво прищурился он. – Я-то думал, что у нас толковый нарком иностранных дел, а он, оказывается, ничего не знает об активных действиях англо-американских войск в Европе и об их сражениях не только с немцами, но еще и с какими-то «русскими».
– Виноват, – подыграл ему Молотов. – Недоглядел. То ли десант настолько мал, что немцы его не заметили, то ли до Нормандии он вообще не доплыл.
– Три года! – назидательно поднял трубку Сталин. – Три года говорильни, объяснений, посланий – и ни одного солдата на обещанном втором фронте. Сколько жизней, сколько русских людей можно было бы спасти, отвлеки союзники хотя бы малую толику немецких сил с Восточного фронта! Да и сейчас против нас сто семьдесят девять дивизий, а там, на Западе, в три раза меньше. «Значительные силы» – это сколько? Батальон, полк, дивизия?
Пройдясь по кабинету, Сталин остановился напротив Молотова.
– Русские. Что это за русские? Власовцы? О них беспокоятся союзники?
– О них, – кивнул Молотов. – В основном о них.
– О них пусть не беспокоятся. Отношение народа к этим мерзавцам известно. Их ждет суд. Думаю, что гнев народа выльется в справедливый и суровый приговор. Но вы сказали «в основном». Значит, есть кто-то кроме них? Кого еще смогли завербовать эти отщепенцы?
– Там есть простая рабочая сила. Из концлагерей берут самых сильных, дают дополнительный паек и заставляют укреплять Атлантический вал. Кое-кого направляют и на заводы. Есть сведения, что немцы активно ищут квалифицированных рабочих, инженеров и даже ученых.
– Да? – вскинул бровь Сталин. – Хороший признак. Очень хороший признак! Это значит, что Гитлер выдохся: все, резервов нет! Англичанам же ответьте, что советское правительство не видит особой причины делать рекомендованное ими заявление. Рановато. Пусть сперва переплывут Лa-Манш. А там посмотрим…
Москва. Кабинет В.М. Молотова. 31 мая 1944 г.
– Чрезвычайному и Полномочному послу Великобритании в СССР господину Арчибальду Кларку Керру, – диктует Молотов стенографисту. – Согласно информации, которой располагает советское руководство, число подобных лиц в немецких вооруженных силах крайне незначительно и специальное обращение к ним не имело бы политического смысла. Руководствуясь этим, советское правительство не видит особой причины делать рекомендованное в Вашем письме заявление ни от имени И.В. Сталина, ни от имени советского правительства.
