4
Апрель 2003 года
Конец засухе. Снегу зимой навалило по колено, а сейчас льет как из ведра, и уже который день. Река Кабул вернулась в свое русло. Весеннее наводнение смыло град Титаник, и следа не осталось.
Под ногами хлюпает грязь. Машины буксуют. Копыта осликов, запряженных в груженные яблоками тележки, скользят. Но никто не жалуется, не оплакивает исчезнувшую толкучку. Ведь Кабул опять зазеленел.
Теплый ливень в радость детям, Азиза и Залмай так и носятся по лужам. Лейла наблюдает за ними из окна кухни. В Дих-Ма-занге они сняли небольшой дом с двумя спальнями. Во дворе среди шиповника растет гранатовое дерево. Тарик залатал забор, поставил детям горку, качели, сделал выгородку для Залмаевой козы. Капли дождя скатываются по голому черепу мальчика — голова у него теперь бритая, как у Тарика. И молитву против Бабалу они теперь произносят вместе.
А у Азизы волосы мокрые, хоть выжимай. Тряхнет головой — и капли летят Зал-маю в лицо.
Залмаю скоро исполнится шесть. Азизе уже десять, на прошлой неделе отмечали ее день рождения, ходили в кино «Парк», где теперь любой, кто захочет, может посмотреть «Титаник».
— Поторопитесь, дети, опоздаем. — Лейла укладывает в пакет обед для Азизы и Залмая.
Восемь часов утра. Азиза подняла мать в пять, чтобы та совершила утренний намаз. Это у нее вроде дани памяти Мариам. Пока соблюдается строго.
Помолившись, Лейла вернулась в теплую постель и сладко заснула, даже почти не почувствовала, как Тарик поцеловал ее в щеку, когда уходил. Тарик теперь работает во французской благотворительной организации, предоставляющей протезы инвалидам войны и подорвавшимся на минах.
В кухню вслед за Азизой врывается Залмай.
— Тетрадки взяли? Карандаши? Учебники?
— Все тут. — Азиза потрясает в воздухе рюкзачком. Она уже почти не заикается.
— Тогда в путь.
Лейла пропускает детей вперед, закрывает дверь. На дворе прохладно, но дождя нет. Синеет небо, на горизонте клубятся белые облака. Держа детей за руки, Лейла идет к автобусной остановке. Движение на улицах оживленное: рикши, такси, автобусы, ооновские грузовики, военные джипы. Сонные торговцы поднимают жалюзи, открывают лавки. На лотках уже разложены упаковки жевательной резинки и пачки сигарет. Вдовы, выпрашивающие подаяние, заняли свои места на перекрестках улиц.
Лейла никак не привыкнет к Кабулу. Город очень изменился. Люди трудятся не покладая рук: сажают молодые деревца, красят дома, копают канавы и колодцы, восстанавливают разрушенное. Оказалось, из корпусов от ракет получаются отличные цветочные горшки. Недавно Тарик и Лейла водили детей в сады Бабура — там идут большие восстановительные работы. Теперь на каждом углу слышна музыка: рубаб и табла, дутар и гармоника, звучат старые песни Ахмада Захира.
Как жалко, что Баби и маме не довелось увидеть всего этого!
Лейла и дети собираются перейти улицу, как вдруг, чудом не сбив их, мимо проносится «тойота» с тонированными стеклами. Грязная вода из-под колес окатывает водопадом.
У Лейлы душа уходит в пятки.
«Тойота» как ни в чем не бывало катится дальше, дважды громко трубит и исчезает за углом.
Лейла сжимает руки детей. Ей никак не отдышаться. Наглость и хамство бесят ее. Полевые командиры опять в Кабуле — это тоже ее бесит. Как же так — убийцы ее родителей живут в роскошных особняках, занимают высокие посты, кто министр, а кто заместитель, носятся на своих бронированных джипах по ими же разрушенным кварталам?
Но Лейла старается не принимать это близко к сердцу. Так поступила бы Мариам. «Что толку зря расстраиваться, Лейла-джо?» — сказала бы она со своей наивной и мудрой улыбкой. И наверное, была бы права.
Мариам часто навещает Лейлу во сне, садится рядом (протяни руку — и вот она), учит терпению и надежде.
Заман стоит перед баскетбольной корзиной на линии трехочковых бросков, жестикулирует, мяч зажат между коленками. Целая толпа мальчиков в спортивных костюмах внимательно слушает его. Завидев Лейлу, Заман машет рукой.
— Салам, моалим-сагиб, — вежливо приветствуют ее мальчики.
Вдоль восточной стены спортивной площадки высажены яблони. Лейла хочет посадить деревья и вдоль южной стены — только сначала ее надо восстановить. Для самых маленьких установлены новые качели и гимнастические перекладины.
Лейла входит в здание, сверкающее снаружи и изнутри свежей краской. Тарик и Заман залатали крышу, оштукатурили стены, постелили ковры в спальнях и помещениях для игры. Прошедшей зимой Лейла купила новые кровати, подушки, одеяла, поставила чугунные печки.
С месяц назад в кабульской газете «Анис» появился репортаж о восстановлении приюта. Материал был снабжен фотографией — Лейла, Заман, Тарик и еще один воспитатель в окружении детей. Лейле сразу вспомнились школьные подружки Джити и Хасина. К двадцати годам мы с Джити родим штук по пять детей каждая. Но ты, Лейла... Мы, дуры, будем тобой гордиться. Из тебя-то уж точно выйдет знаменитость. Возьмем однажды газету — а на первой полосе твое фото.
Снимок, правда, был не на первой полосе, но отчасти слова Хасины сбылись.
Лейла шагает по тому самому коридорчику, в котором два года назад передавала Азизу с рук на руки Заману. Лейле никогда не забыть, с каким отчаянием дочка цеплялась тогда за нее. Стены коридорчика густо залеплены плакатами — динозавры, персонажи мультиков, Будды из Бамиана — и работами самих детей. На рисунках черные палатки, танки, люди с автоматами, сцены боев.
Лейла сворачивает за угол. Ее ученики ждут ее у дверей класса. Лейла с радостью смотрит на платки, на бритые головы, прикрытые тюбетейками, на милые мордашки (некоторые такие чумазые... ну да ничего). Завидев учительницу, дети кидаются ей навстречу, толпой окружают ее, визжат, радостно улыбаются, пихаются, самые маленькие норовят забраться к ней на руки, называют мамой. Лейла не поправляет их.
Не сразу Лейле удается утихомирить детишек, построить в ряд и рассадить по местам.
Тарик и Заман сломали перегородку между двумя комнатами — получился класс. Пол — весь в трещинах и выбоинах — пока прикрыт брезентом. Тарик обещал сделать стяжку и постелить ковер.
К стене прибита классная доска — Заман лично ее отскреб и выкрасил в белый цвет. Над доской стихотворные строчки — своеобразный ответ скептикам, кто жалуется на вечную нехватку средств, на пробуксовку реформ, боится скорого возвращения талибов, пророчит неудачи во всех начинаниях. Это газель Хафиза — любимые стихи Замана.
Ступит вновь Юсуф на землю Ханаана, —
не тужи!
Сень печали сменят розы, тень платана, —
не тужи!
Было плохо, станет лучше, — к миру злобы
не питай,
Был низвергнут, но дождешься снова сана, —
не тужи!
На престол холма восходит с опахалом
роз весна, —
Что ж твоя, о пташка ночи, ноет рана?
Не тужи!
Друг! Не чудо ли таится за завесой, —
каждый миг
Могут радости нахлынуть из тумана, —
не тужи!
День иль два путем нежданным шел времен
круговорот.
Все не вечно, все добыча урагана, —
не тужи!
Коль стопы свои направишь ты к Каабе
по пескам
И тебя шипы изранят мугиляна, —
не тужи!
Если твой судостроитель — мудрый Ной,
не бойся бури.
Хоть струя ветров загробных злобно рьяна, —
не тужи!
Если путь опасный долог, будто нет ему
конца,
Все ж он кончится на радость каравана, —
не тужи!
Все нам свыше назначает снисходительный
Господь:
Час разлуки, ночь лобзаний, день обмана, —
не тужи!
Коль, Хафиз, проводишь время в доме бедном,
в тишине,
Постигая всю премудрость Аль-Корана, —
не тужи!
Пора начинать занятие. Дети достают тетрадки, переговариваются. Бумажный самолетик закладывает вираж над партами. Чья-то рука ловит его.
— Откройте учебники по фарси, дети, — просит Лейла и под шелест страниц подходит к окну.
Мальчики, выстроившись у трехочковой линии, отрабатывают свободные броски. Из-за гор встает солнце, обод баскетбольной корзины, цепи, на которых подвешены качели, свисток на груди Замана, его новые очки сверкают в его лучах. Лейла кладет ладони на теплые деревяшки оконной рамы и закрывает глаза, подставляя лицо блаженному теплу.
Когда они только прибыли в Кабул из Пакистана, Лейлу ждало огорчение. Где талибы погребли тело Мариам, никто не знал. А Лейле так хотелось посидеть на ее могилке, побыть с ней, принести цветы. Но теперь Лейла понимает: все это неважно. Мариам всегда будет рядом. Она в свежевыкрашенных стенах, в высаженных деревьях, в одеялах, под которыми детям тепло, в книжках и карандашах. Она в детском смехе. Она в стихах, которые Азиза заучивает наизусть, и в давно уже зазубренных ею молитвах. Она в сердце у Лейлы, и душа ее сияет тысячью солнц.
Кто-то окликает Лейлу. Голос далекий. Лейла невольно поворачивается тем ухом, которое слышит.
Это Азиза.
— Мама? Тебе нехорошо?
В классе тишина. Все глаза устремлены на учительницу.
Лейла хочет ответить, но что-то перехватывает ей горло. По телу пробегает теплая волна. Руки сами собой хватаются за низ живота. Лейла ждет.
Нет, все спокойно. Брыкнул ножкой — и будет.
— Мама?
— Не волнуйся, моя милая, — улыбается Лейла. — Мне хорошо. Даже очень.
Она идет к своему столу, в голове мельтешат имена. Вчера вечером они всей семьей опять придумывали имя для мальчика. С тех пор как Лейла объявила, что ждет ребенка, это стало своеобразным ритуалом. Причем каждый стоит на своем. Тарику нравится Мохаммад. Залмай, посмотревший недавно «Супермена», не понимает, почему мальчика-афганца нельзя назвать Кларком. Азиза бьется за Амана. Лейла предпочитает Омара.
Но обсуждаются исключительно мужские имена.
Потому что если будет девочка, Лейла знает, как ее назовет.
