Глава 33
Джондалар закрыл глаза, боясь увидеть страшный конец Эйлы. Его собственная жизнь ничего не будет значить, если она умрет… Так почему же он стоит и боится копий, если жизнь для него не представляет ценности? Его руки связаны, но ноги свободны. Он может быстро подбежать и скинуть Аттароа.
Послышался какой-то шум возле ворот загона, в то мгновение Джондалар решил, невзирая на копья, попытаться помочь Эйле. Суета возле загона отвлекла его охранниц, и он, неожиданно вырвавшись, побежал к борющимся женщинам.
Внезапно темное пятно пронеслось перед толпой, коснулось его ноги и прыгнуло на Аттароа. Неожиданная атака опрокинула Аттароа навзничь, и острые клыки вонзились в горло женщины. Та, лежа на спине, сопротивлялась. Она умудрилась нанести удар кинжалом в тяжелое тело и тут же выронила его, так как в ответ на этот удар раздался ужасный рык и тиски сжались сильнее, лишив ее воздуха.
Аттароа, почувствовав, что падает во тьму, пыталась закричать, но в этот момент клык достиг артерии, и из глотки женщины вырвался ужасный хриплый клекот. Она ослабела и уже не сопротивлялась. Все еще рыча, Волк тряс тело…
— Волк! — крикнула Эйла, приходя в себя от шока. — Волк!
Волк разжал клыки, и кровь из артерии струей окатила его. Поджав хвост, извиняюще скуля и прося прощения, Волк пополз к ней. Женщина велела ему сидеть в укрытии, а он нарушил ее приказ. Когда он увидел нападение и понял, что Эйла в опасности, он бросился ее спасать, но сейчас сомневался, правильно ли он повел себя. Более всего он не любил, когда его ругала эта женщина.
Эйла развела руки и бросилась к нему. Быстро поняв, что он действовал правильно и что его простили, он радостно поспешил навстречу. Она обняла его, уткнулась в его мех, чтобы скрыть слезы облегчения.
— Волк, ты спас мою жизнь, — рыдала она. Он облизывал ее, пачкая лицо еще теплой кровью Аттароа.
Люди попятились, широко открыв рот от изумления; они смотрели, как белокурая женщина обнимает крупного волка, который только что яростно напал и убил другую женщину. Она называла животное мамутойским словом «волк», что на их родном языке обозначало собственное имя для охотника, который ест мясо, и они видели, что она разговаривает с ним, как если бы он понимал ее. Так же она разговаривала с лошадьми.
Ничего удивительного, что эта чужестранка не боялась Аттароа. Ее волшебная сила была столь могущественной, что она командовала не только лошадьми, но и волками! Мужчина тоже не боялся ничего, так как опустился на колени возле женщины и волка. Он даже не обратил внимания на копья Волчиц, — те отступили назад, с трудом переводя дыхание. Вдруг они увидели позади Джондалара мужчину, у него был нож! Откуда взялся нож?
— Разреши, я разрежу веревки, Джондалар, — сказал Ибулан.
Джондалар, почувствовав, что его руки свободны, оглянулся. Он увидел в толпе мужчин, остальные спешили к костру со стороны загона.
— Кто выпустил вас?
— Ты.
— Но я же был связан.
— Ты дал нам ножи… и смелость. Ардеман прокрался за спину охранницы у ворот и ударил ее своей палкой. Затем мы перерезали петли на воротах. Все смотрели, как они сражались… А затем появился волк. — Голос Ибулана осекся, и он затряс головой, глядя на волка и женщину. Он был слишком ошеломлен, чтобы продолжать говорить.
— Ты в порядке, Эйла? Она поранила тебя? — Джондалар обнял женщину и Волка. Волк лизнул его.
— Небольшая царапина на шее. Пустяки. Волку тоже досталось, но, кажется, рана его не беспокоит.
— Я никогда не разрешил бы тебе вернуться сюда, если бы знал, что она попытается убить тебя, да еще прямо на празднике. Мне следовало предвидеть это. Как глупо, что я не понимал, насколько она была опасна. — Он прижал ее к себе.
— Нет, ты не глуп. Я и сама не подозревала, что она нападет на меня, и не знала, как защищаться. Если бы не Волк…
Они с благодарностью посмотрели на зверя.
— Я должен тебе признаться, что за время пути были моменты, когда я хотел избавиться от Волка. Я думал, что это только лишняя обуза, а дорога и так тяжела. Когда ты ушла искать его после переправы через Сестру, я был просто вне себя от бешенства. Мысль о том, что ты подвергаешься опасности ради животного, приводила меня в неистовство.
Джондалар обхватил голову Волка и посмотрел ему прямо в глаза.
— Волк, обещаю, что никогда не брошу тебя. Я готов отдать жизнь за тебя, удивительный ты, славный зверь!
Волк облизал Джондалару шею и лицо и затем ласково укусил его.
Волк испытывал к Джондалару такие же чувства, как и к Эйле, он удовлетворенно ворчал от внимания и расположения к нему этих двух людей.
Люди со священным трепетом смотрели, как мужчина подставил горло волку. Только что они видели, как этот волк вонзил клыки в горло Аттароа и убил ее. Поступок Джондалара свидетельствовал о его невообразимо огромной власти над духом животного.
Джондалар и Эйла встали. Толпа с трепетом смотрела на них, не зная, что произойдет дальше. Кое-кто поглядывал на Ш'Армуну. Та подошла к гостям:
— Наконец мы свободны.
Эйла улыбнулась, заметив беспокойство женщины по поводу Волка.
— Волк не тронет тебя. Он напал, чтобы защитить меня. Ш'Армуна заметила, что Эйла не переводит слово «волк» на язык Зеландонии, слово использовалось как имя собственное.
— Не случайно, что ее смерть связана с волком. Я знала, что вы явились сюда с особой целью. Мы больше не пленники ее безумия. Но что нам нужно делать? — Вопрос был риторическим, обращенным скорее к себе, чем к окружающим.
Эйла посмотрела вниз на тело женщины, которая всего лишь за несколько мгновений перед этим была полна жестокости и злобы, и вдруг осознала, какой хрупкой является жизнь. Если бы не Волк, она сама бы могла лежать вот так на земле. Ее передернуло от этой мысли.
— Надо отнести эту женщину и приготовить все для похорон, — сказала она на языке Мамутои, так чтобы поняли побольше людей.
— Разве она заслуживает похорон? Почему не бросить ее тело на съедение пожирателям падали? — крикнул какой-то мужчина.
— Кто сказал это? — спросила Эйла.
Не очень решительно человек выступил вперед.
— Меня зовут Оламан. Эйла кивнула:
— У тебя есть право так думать, Оламан, но Аттароа стала такой, потому что так поступали и с ней. Зло в ее душе готово продолжать жить, и ты останешься с ним один на один. Оставь это. Не позволяй своему праведному гневу завести тебя в ловушку, которую устроил ее беспокойный дух. Пора разорвать порочный круг. Аттароа была человеком. Похороните ее доброжелательно и с достоинством, которое она не смогла обрести в жизни, и пусть ее душа отдохнет.
Джондалар подивился ее ответу, похожему на тот, что дал бы умудренный Зеландонии.
Оламан неохотно кивнул в знак согласия:
— Но кто будет хоронить ее? Кто приготовит ее? У нее нет родственников.
— Это долг Той, Кто Служит Матери, — сказала Ш'Армуна.
— Возможно, помогут те, кто шел с ней рядом по жизни. — Эйла видела, что Ш'Армуне не справиться с этим в одиночку.
Все посмотрели на Ипадоа и Волчиц, которые сгрудились вместе, как бы ища поддержки.
— И пусть сопроводят ее и в другой мир, — послышался мужской голос. Раздались крики одобрения. Ипадоа, размахивая копьем, для лучшего упора расставила ноги пошире.
Вдруг одна из Волчиц отошла от группы:
— Я никогда не хотела быть Волчицей. Я просто хотела научиться охотиться, чтобы не умереть с голоду.
Ипадоа посмотрела на нее, но молодая женщина ответила ей решительным взглядом.
— Пусть Ипадоа узнает, что такое голод, — опять прозвучал мужской голос. — Пусть поживет без пищи, пока не достигнет другого мира. И душа ее тоже будет голодной.
Толпа стала надвигаться на охотниц и на стоявшую рядом Эйлу. Волк угрожающе зарычал. Джондалар встал на колени, чтобы успокоить его, и это движение своеобразно подействовало на людей: они попятились, глядя на женщину и зверя с благоговейным трепетом.
Эйла не стала спрашивать, кто высказался последним.
— Дух Аттароа все еще бродит среди нас, призывая к исступлению и мести.
— Но Ипадоа должна поплатиться за зло, которое она принесла людям. — Мать Кавоа вышла вперед. Ее юная беременная дочь стояла чуть позади нее, придавая ей сил.
Джондалар шагнул к Эйле. Он тоже полагал, что у женщины есть право потребовать возмездия за смерть сына. Он посмотрел на Ш'Армуну, которая должна была ответить, но та ждала, что скажет Эйла.
— Женщина, которая убила твоего сына, уже на пути в иной мир, — сказала Эйла. — Но Ипадоа должна заплатить за зло, сотворенное ею.
— Этого недостаточно. Как насчет двух искалеченных мальчиков? — Ибулан отступил в сторону, чтобы Эйла увидела двух подростков, прислонившихся к смертельно бледному старику.
Эйла просто испугалась при виде этого человека: на мгновение ей показалось, что перед ней стоит Креб! Хотя этот был высоким и худым, а Мог-ур Клана — коренастым и крепким, у него было такое же четко вырезанное лицо и такие же глаза, полные сострадания и чувства собственного достоинства, он невольно внушал к себе уважение.
Вначале Эйла хотела, как было принято в Клане, сесть у его ног в знак уважения и ждать, когда он притронется к ее плечу, но ее поняли бы неверно. Она решила совершить необходимый ритуал знакомства.
— Джондалар, я не могу говорить с этим человеком, не будучи представленной.
Он сразу же понял ее состояние, потому что и сам испытывал благоговейный трепет перед этим человеком. Он подвел Эйлу к нему:
— Ш'Амодан, наиболее уважаемый среди людей Шармунаи, я представляю тебе Эйлу из Львиного стойбища племени Мамутои, дочь Дома Мамонта, избранную духом Льва и охраняемую Пещерным Медведем.
Эйла удивилась, что Джондалар добавил последние слова. Никто еще не говорил, что Пещерный Медведь был ее защитником, но, подумав, она решила, что это правда, по крайней мере благодаря Кребу. Пещерный Медведь выбрал его — это был тотем Мог-ура, — и Креб слишком часто присутствовал в ее снах, так что она была уверена, что он вел ее и защищал, возможно, с помощью Великого Пещерного Медведя Клана.
— Ш'Амодан из племени Шармунаи приветствует дочь Дома Мамонта. — Пожилой человек протянул обе руки. Он был не единственным, кто выделил Дом Мамонта как наиболее знаменательное явление в ее жизни. Большинство понимали важное значение Дома Мамонта для народа Мамутои, и это означало, что она равна Ш'Армуне — Той, Кто Служит Матери.
«Конечно, Дом Мамонта! — подумала Ш'Армуна. Это проясняло многие возникшие у нее вопросы. — Но где же ее татуировка? Разве те, кто был принят в Дом Мамонта, не носят ее?»
— Я счастлива видеть тебя, многоуважаемый Ш'Амодан, — произнесла Эйла слова языка Шармунаи.
Он улыбнулся:
— Ты хорошо знаешь наш язык, но сейчас ты повторилась. Меня зовут Амодан. Ш'Амодан и означает «многоуважаемый Амодан». Этот титул дало мне стойбище. Не знаю, заслужил ли я его.
Она знала, что заслужил.
— Благодарю тебя, Ш'Амодан. — Эйла в знак признания склонила голову.
Вблизи он еще больше напоминал Креба: глубокие темные светящиеся глаза, выдающийся вперед нос, тяжелые брови и четкие мощные линии лица. Ей нужно было преодолеть запрет Клана: там женщины не имели права смотреть прямо на мужчин — приличия требовали говорить с ними, опустив глаза.
— Я хотела бы задать тебе вопрос. — На этот раз она говорила на языке Мамутои, поскольку владела им лучше.
— Я отвечу, если смогу.
Она указала на мальчиков, стоящих рядом с ним.
— Люди этого стойбища хотят, чтобы Ипадоа поплатилась за зло, которое причинила. Эти мальчики больше всех пострадали от нее. Завтра я посмотрю, что могу сделать для них, но какое наказание должна понести Ипадоа за то, что исполняла приказы вождя?
Невольно все посмотрели на раскинувшееся тело Аттароа, затем все взглянули на Ипадоа. Женщина стояла прямо, готовая бесстрашно принять наказание. В душе она давно знала, что когда-нибудь ответит за все.
С некоторым трепетом Джондалар посмотрел на Эйлу. Она поступила правильно. Ведь любые слова чужака, даже если он и внушает уважение, никогда не будут восприняты так, как слова Ш'Амодана.
— Ипадоа должна быть наказана за содеянное зло, — заявил Ш'Амодан. Многие согласно закивали головами, особенно Кавоа и ее мать. — Но в этом мире, а не в другом. Ты была права, сказав, что пора разорвать круг. Слишком много было насилия и зла в стойбище. В последние годы страдали мужчины, но перед этим они заставляли страдать женщин. Пора положить этому конец.
— Тогда какое же наказание понесет Ипадоа? — спросила женщина, у которой погиб сын. — Как ее накажут?
— Никакого наказания. Она должна отдать обратно то, что взяла, и даже больше. Ей нужно начать с Добана. Не имеет значения, что может сделать для него дочь Дома Мамонта, но похоже, что Добан никогда не излечится полностью. Он будет до конца жизни страдать от боли. Одеван тоже будет страдать, но у него есть мать и родные. У Добана нет родственников, никто не сможет отвечать за него и заботиться о том, чтобы он чему-нибудь научился. Пусть Ипадоа несет за него ответственность. Возможно, она никогда не полюбит его, и он, возможно, будет ее ненавидеть, но с нее можно будет спросить.
В толпе согласно закивали. Не каждый разделял это мнение, но кто-то должен был заботиться о Добане. Хотя теперь все сочувствовали его страданиям, но его очень не любили, еще с тех пор, когда он жил с Аттароа, и никто не хотел брать его к себе. Многие боялись, что если выскажутся против решения Ш'Амодана, то им придется самим распахнуть двери для Добана.
Эйла улыбнулась. Это было мудрое решение. Поначалу отношения вряд ли сложатся из-за взаимной ненависти. Но может быть, впоследствии появится доверие. Она убедилась, что Ш'Амодан был мудрым. Идея возврата долга гораздо лучше идеи наказания. Но тут в голову ей пришла еще одна мысль.
— У меня есть предложение. Это стойбище не очень хорошо подготовилось к зиме, и весной наступит голод. Мужчины слабы и не охотились уже несколько лет, потеряв всю свою сноровку. Ипадоа и ее женщины — охотницы этого стойбища. Было бы разумно с их стороны продолжать охотиться, но они должны делиться добычей со всеми.
Люди согласно закивали. Всех тревожил грядущий голод.
— Как только мужчины смогут приступить к охоте, Ипадоа будет обязана помочь им. Единственный способ избежать голода — договориться, что мужчины и женщины будут работать вместе. В каждом стойбище необходимо трудиться совместно, чтобы выжить. Остальные женщины и более слабые мужчины должны собирать все съедобное, что найдут.
— Сейчас зима! Нечего собирать, — сказала одна из Волчиц.
— Да, это правда. Зимой трудно отыскать пищу, но все же можно.
— Это правда, — сказал Джондалар. — Я сам ел то, что Эйла собрала зимой. Кое-что вы сегодня пробовали сами. Она нарвала кедровых орехов возле реки.
— И лишайник, который любят северные олени, тоже съедобен, если его приготовить хорошо, — откликнулась пожилая женщина.
— Пшеница, просо и другие злаки все еще не сбросили колосья, — сказала Ипадоа.
— Да, но будьте осторожны с рожью. Она может иногда быть просто ядом. Если у нее плохой вид и запах — значит, она заражена спорыньей. Избегайте брать это, — посоветовала Эйла. — Но некоторые съедобные ягоды и фрукты можно найти и зимой. Я даже нашла яблоню с несколькими яблоками на ветках. Кроме того, внутренняя пленка коры тоже может быть съедобной.
— Нам нужны ножи, чтобы резать, — сказала Ипадоа. — Те, которые есть, плохие.
— Я сделаю для вас несколько штук, — пообещал Джондалар.
— Ты научишь меня делать ножи, Зеландонии? — внезапно спросил Добан.
— Да, я покажу, как делать ножи и другие инструменты.
— Мне тоже хотелось бы об этом узнать побольше, — сказал Ибулан. — Нам нужно оружие для охоты.
— Я покажу всем, кто захочет научиться или по крайней мере начать учиться. Требуются многие годы, чтобы достичь настоящего мастерства. Возможно, в следующем году вы пойдете на Летний Сход племени Шармунаи и там найдете кого-нибудь, кто поможет вам усовершенствовать свое умение.
Подросток помрачнел: он понял, что высокий человек не останется здесь.
— Я помогу вам всем, чем могу, — заявил Джондалар. — Нам приходилось делать немного охотничьего оружия в Путешествии.
— А как насчет этих деревяшек, которые бросают копья… Она использовала похожее, чтобы освободить тебя? — спросила Ипадоа, и все посмотрели на нее. Слова Волчицы напомнили им точный бросок копья, с помощью которого Эйла освободила Джондалара. Это показалось таким чудом, что люди даже не представляли, что этому можно научиться.
— Копьеметалка? Я покажу всем, как этим пользоваться.
— И женщинам? — спросила Ипадоа.
— Женщинам тоже. Когда вы научитесь пользоваться хорошим охотничьим оружием, вам не нужно будет ходить к реке Великой Матери, чтобы загонять лошадей на скалу. У вас можно отлично охотиться прямо здесь, у реки.
— Да, я помню, как охотились на мамонтов, — сказал Ибулан. — Когда я был мальчиком, ставили сторожевой пост и разжигали костры, когда что-то видели.
— Я так и думал, — сказал Джондалар. Эйла улыбалась:
— Похоже, что кольцо рвется. Я не чувствую больше духа Аттароа. Ипадоа, я научилась когда-то охотиться на четвероногих хищников, в том числе и волков. Волчьи шкуры теплые, они хороши для капюшонов. Конечно, волк, который представляет опасность, должен быть уничтожен. Но тебе нужно научиться наблюдать за их поведением. Это лучше, чем ловить их в западню, убивать и съедать.
Волчицы виновато переглянулись. Как она узнала об этом? Среди народа Шармунаи есть волчье мясо было запрещено, и особенно женщинам.
Начальница охотниц изучающе смотрела на Эйлу, гадая, последует ли еще какое-нибудь наказание. Сейчас, когда Аттароа была убита, а ее саму помиловали, Ипадоа почувствовала облегчение. Она была рада, что все кончилось. Под воздействием Аттароа она выполняла многие приказы, чтобы только угодить ей, о чем потом не любила вспоминать. Это было противно ей самой, хотя она боялась признаться в этом. Когда она увидела во время охоты на лошадей высокого мужчину, она решила, что если доставит его Аттароа в качестве игрушки, то и сама может заняться каким-нибудь мужчиной из загона.
Она не хотела калечить Добана, но боялась, что если она не сделает этого, то Аттароа убьет его, как убила собственного ребенка. Почему эта женщина из Дома Мамонта выбрала Ш'Амодана, а не Ипадоа, чтобы вынести ей приговор? Этот выбор спас ей жизнь. Конечно, жить в стойбище будет нелегко. Многие ненавидели ее, но она была благодарна, что есть возможность искупить свои грехи. Она будет заботиться о мальчике, как бы он к ней ни относился. Она так обязана ему.
Но кто эта Эйла? В самом ли деле она явилась в стойбище, чтобы покончить с гнетом Аттароа, как думали многие? И кто этот мужчина? Какой волшебной силой он обладает, что даже копья против него бессильны? И как мужчины в Удержателе раздобыли ножи? Не он ли был причиной этого? Что, если они приехали верхом на лошадях специально, так как знали, что Волчицы охотились именно на них, хотя остальные Шармунаи в основном были Охотниками на Мамонтов, как и Мамутои. А не был ли этот Волк духом волка, который явился, чтобы отомстить им? Одно ей стало ясно: она больше никогда не будет охотиться на волков и перестанет звать себя Волчицей.
Эйла вернулась к телу Аттароа и увидела Ш'Армуну. Та, Кто Служит Матери, видела все, но говорила мало. Эйла помнила, как она мучилась, и доверительно сказала ей:
— Ш'Армуна, даже если дух зла окончательно покинет стойбище, не так легко будет изменить жизнь здесь. Теперь мужчины уже на свободе. Я рада, что они освободились сами и будут вспоминать об этом с гордостью, но пройдет много времени, прежде чем они забудут Аттароа и годы, проведенные в загоне. Только ты можешь помочь им, но это тяжелая задача.
Женщина неохотно кивнула, соглашаясь. Она чувствовала, что у нее появилась возможность исправить злоупотребление властью Великой Матери; она и не надеялась на это. Но прежде всего нужно было похоронить Аттароа. Она повернулась к толпе:
— Еще осталась пища. Давайте закончим праздник вместе. Пора разобрать частокол, разъединивший мужчин и женщин этого стойбища. Будем вместе делить пищу, костер и теплоту общины. Вы — единый народ. У каждого есть умение и способности, и если каждый вложит свою долю в общий труд, это стойбище выживет.
Мужчины и женщины согласно кивнули. Многие уже нашли своих спутников, с которыми так долго были разлучены, и все вместе принялись за еду, греясь у костра.
— Ипадоа! — позвала Ш'Армуна и, когда та подошла, сказала: — Пора отнести тело Аттароа и приготовить к погребению.
— Нам нужно отнести тело в ее дом?
— Нет. Отнесите ее в загон и положите под навесом. Жилище Аттароа сегодня потребуется мужчинам. Многие из них больны и слабы. У тебя есть место, где можно переночевать?
— Да. Когда я имела возможность уйти от Аттароа, я шла к Унавоа.
— Ты сейчас можешь идти туда, если она согласна.
— Думаю, что мы обе согласны.
— Позднее мы подумаем о Добане.
— Да. Подумаем.
Джондалар смотрел, как Эйла, Ипадоа и охотницы уходили, неся тело Аттароа, и гордился и в то же время удивлялся своей спутнице. Каким-то образом Эйла восприняла мудрость и образ мышления самой Зеландонии. Раньше он видел, как она умело управляет ситуацией в случае чьего-либо ранения, заболевания, где требовались ее специальные знания. Подумав, он решил, что эти люди тоже больны и изранены. Возможно, не было ничего странного в том, что Эйла знала, что делать.
* * *
Утром Джондалар взял лошадей и привез груз, который они оставили возле реки Великой Матери, когда отправились на поиски Уинни. Казалось, с тех пор прошло так много времени, и вдруг он понял, что их Путешествие сильно затянулось. У них был такой задел времени, что они могли остановиться где-то, но уже наступила зима, а до ледника было все еще далеко.
Это стойбище нуждалось в помощи, и он знал, что Эйла не уедет, пока не сделает все, что считает нужным. Он тоже обещал помочь и радовался, что может обучить Добана и других работе с кремнем, а желающих — обращению с копьеметалкой, но все же внутри зрело беспокойство. Они должны были перебраться через ледник прежде, чем начнется весеннее таяние, и он хотел побыстрее отправиться в дальнейший путь.
Ш'Армуна и Эйла вместе осматривали и лечили мальчиков и мужчин. Но одному из них помощь уже не потребовалась: он умер в первую же ночь после освобождения. Умер от гангрены обеих ног. Многие нуждались в лечении ран и недугов, и всем было необходимо хорошее питание. Заключенные в загоне пропахли насквозь и были невообразимо грязными.
Ш'Армуна решила отложить разжигание ритуального огня. У нее для этого не было времени, хотя это могло стать мощным целительным ритуалом. Вместо этого они использовали внутреннее помещение с костром и котлом для нагрева воды для мытья и лечения ран, хотя всем недоставало в первую очередь пищи и тепла. После того как целительницы установили, какую помощь необходимо оказать, тех, кто не был серьезно болен, отправили к родственникам.
Вспышку гнева у Эйлы вызвал вид замученных подростков. Даже Ш'Армуна содрогнулась от ужаса.
Вечером Эйла и Ш'Армуна вместе с другими обсудили стоящие перед ними проблемы. Разговор можно было бы продолжать бесконечно, но день выдался трудным, и Эйла сказала, что хочет отдохнуть. Как только она встала, чтобы уйти, кто-то задал вопрос об одном из подростков. Другая женщина, обвинив Аттароа во всех грехах, сняла с себя всю ответственность за случившееся. И тут копившаяся весь день ярость Эйлы нашла выход.
— Аттароа была сильной женщиной, — сказала Эйла, — с сильной волей, но, как бы ни сильна была личность, двое или пятеро возьмут над ней верх. Ели бы вы хотели воспротивиться ей, она бы уже давно остановилась. Тем более вы все, мужчины и женщины стойбища, повинны в страданиях детей. И я скажу, что любой из этих подростков и даже мужчин, кто страдал так долго, есть результат… этой мерзости… И все стойбище должно заботиться о них. Вы все виноваты перед ними и будете отвечать за них до конца их жизни. Они страдали и благодаря мучениям стали избранниками Муны. Если кто-либо откажется помочь им, этот человек будет отвечать перед Муной.
Эйла повернулась и вышла. Джондалар последовал за ней. Ее слова оказались более вескими, чем она предполагала. Большинство и так считало ее необыкновенной женщиной, а многие думали, что она — воплощение Великой Матери, живая Мунаи в человеческом облике, которая явилась убрать Аттароа и освободить мужчин. А как еще можно объяснить, что лошади приходили к ней по ее свисту? Или то, что волк, огромный даже для своей породы, следовал за ней повсюду? Не было ли это воплощением Великой Земной Матери, которая дала рождение духам всех животных?
Согласно легендам, Мать создала мужчину и женщину с особой целью и дала им Дар Наслаждения. Чтобы возникла новая жизнь, нужен был и дух женщины, и дух мужчины, и вот явилась Муна, чтобы выяснить, почему кто-то пытается создать Ее детей каким-то другим способом? И это было противно Ей. Разве не привела она с собой Зеландонии, чтобы показать им, как надо жить? Мужчину, который был ее возлюбленным и другом? Более высокого и более красивого, чем другие мужчины, светлого и чистого, как луна?
Джондалар заметил, что в стойбище к нему относятся по-особому, и не очень радовался этому.
* * *
В первый день надо было сделать так много, что Эйла отложила лечение искалеченных мальчиков, а Ш'Армуна перенесла похороны Аттароа. Но на следующее утро было выбрано место и выкопана могила. Простой ритуал, совершенный Той, Кто Служит, окончательно вернул умершую в лоно Великой Земной Матери.
Некоторые даже опечалились. Ипадоа, не ожидавшая, что как-то отреагирует на эту смерть, чувствовала некую горечь. Но из-за того, как многие относились к Аттароа, она не могла выразить свою боль. Эйла заметила это по скованности ее тела и рук, по выражению лица. Добан тоже боролся с комплексом своих чувств. Большую часть жизни он считал Аттароа матерью. Он счел себя преданным, когда она выставила его вон, но ее любовь всегда была странной, и он не мог полностью избавиться от сыновних чувств к ней.
Горе и печаль требовали облегчения. Эйла знала это по собственному опыту. Она хотела заняться лечением мальчика сразу же после похорон. Правильно это или нет, но и тянуть нельзя. На обратном пути она подошла к Ипадоа:
— Я хочу вправить ногу Добана, и мне нужна помощь. Ты не поможешь?
— А это не будет больно? — Ипадоа помнила, как он кричал, и к тому же уже начинала чувствовать себя ответственной за него. Он не был ее сыном, забота о нем стала ее обязанностью, и к ней она отнеслась серьезно. От этого зависела ее жизнь.
— Я усыплю его. Он ничего не почувствует, ему будет больно, когда он проснется, но не так сильно. И некоторое время ему надо двигаться очень осторожно, хотя, вероятно, он вообще не сможет ходить.
— Я буду носить его.
Когда они подошли к большому дому, Эйла объяснила мальчику, что хотела бы выпрямить ему ногу. Он отпрянул от нее, когда увидел Ипадоа, входящую в жилище, глаза его наполнились страхом.
— Нет! Она собирается сделать мне больно! — закричал Добан при виде Волчицы. Если бы он мог убежать, то сделал бы это тут же.
Ипадоа выпрямилась и с непреклонным видом подошла к кровати, где он сидел.
— Я не сделаю тебе больно. Обещаю, что никогда больше я не сделаю тебе больно. И никому не разрешу сделать тебе больно. Даже этой женщине.
Он взглянул на нее, желая поверить ее словам.
— Ш'Армуна, пожалуйста, убедись, что он понял то, что я скажу, — попросила Эйла.
Она нагнулась, глядя прямо в его испуганные глаза.
— Добан, я дам тебе кое-что выпить. Это не очень вкусно, но я хочу, чтобы ты выпил все до капли. Немного погодя тебя потянет в сон. Тогда ты можешь лечь. Пока ты будешь спать, я попытаюсь сделать так, чтобы твоей ноге стало получше, то есть я верну кости на место. Ты не почувствуешь ничего, потому что будешь спать. Когда проснешься, будет немного больно. Если будет сильно болеть, то скажи мне, Ш'Армуне или Ипадоа… Кто-нибудь из нас будет с тобой все время. Тебе дадут выпить настой, и тебе станет легче. Ты понимаешь?
— А Зеландонии может навестить меня?
— Да. Я приведу его, если ты хочешь.
— И Ш'Амодана?
— Да, обоих.
Он посмотрел на Ипадоа:
— Ты не разрешишь причинить мне боль?
— Обещаю. Я не позволю делать тебе больно. Ни ей и никому другому.
Он взглянул на Ш'Армуну, затем на Эйлу:
— Дайте мне это питье.
Операция мало чем отличалась от выправления руки Рошарио. Напиток расслабил его мышцы и заставил уснуть. Пришлось применить немалую силу, чтобы вытянуть ногу, но, когда она затем скользнула на место, стало понятно, что все в порядке. Кость сустава была слегка обломана, и нога никогда полностью не станет прежней, но она выпрямилась, и тело теперь выглядело почти как прежде.
Когда родственники забрали мужчин и мальчиков к себе, Ипадоа вернулась в большой дом и почти постоянно находилась возле Добана. Эйла заметила, что между ними появились первые ростки доверия. Ш'Амодан все верно предусмотрел.
То же самое они проделали и с Одеваном, но Эйла боялась, что заживление у него пойдет медленнее и что нога может опять выскочить из сустава.
На Ш'Армуну произвело большое впечатление искусство Эйлы, и она даже ощутила перед ней некий священный трепет. Эйла казалась обычной женщиной: спала, говорила, делила Наслаждение с высоким белокурым мужчиной, — словом, все как у других женщин, но ее знания растений и их лечебных свойств были просто необъятными. Об этом говорили все. Престиж Ш'Армуны, работавшей вместе с ней, поднялся. И хотя пожилая женщина приучилась не бояться Волка, было невероятно странно видеть, как тот крутится вокруг Эйлы. Нельзя было не поверить, что она властвует над его духом. Если он сам не шел за ней, шли его глаза. Так же вел себя мужчина, хотя и не столь открыто.
Пожилая женщина еще не разглядела лошадей, потому что они паслись за селением.
Эйла сказала ей, что рада, что они могут отдохнуть. Но Ш'Армуна видела, как эти двое скакали на них: мужчина на каштановом жеребце, женщина на кобыле, — так, что казалось, они сливаются с лошадью в единое целое.
Ш'Армуна относилась к этому все же скептически. Ее учили в Зеландонии, и она знала сама, что иногда такие вещи внушаются. Она изучила и часто применяла способы отводить внимание в другом направлении, то есть внушала людям веру в то, во что они хотели бы верить. Она не считала это обманом, она просто использовала средства, имеющиеся в ее распоряжении, чтобы сгладить путь и убедить других идти по нему. Эти средства часто помогали людям, особенно тем, у кого проблемы или болезнь не имели видимых причин, кроме заклятия могущественных сил зла.
Хотя Ш'Армуна сама и не верила всем слухам, но и не опровергала их. Люди стойбища считали: что бы ни сказали Эйла и Джондалар, все это есть откровения Великой Матери, и старая женщина использовала их веру, чтобы совершить необходимые перемены. Например, Эйла говорила о Совете Сестер и Совете Братьев у народа Мамутои. Ш'Армуна организовала в стойбище такие же Советы. Когда Джондалар упомянул о том, что надо найти кого-нибудь, кто помог бы продолжить обучение камнерезному делу, которое он начал, она сразу же решила послать людей в другие стойбища племени Шармунаи, чтобы обновить связи с родичами и восстановить дружбу.
Та ночь была холодной и ясной. В небе сверкали звезды. Возле большого дома собрались несколько человек, и рассуждали они о таинственных огнях в небе. Ш'Армуна отвечала на вопросы. Она так много времени проводила в доме, где лечили, где созывали разные собрания — кстати, дом стал центром общественной деятельности, — что понемногу приносила сюда свои вещи, часто оставляя Эйлу и Джондалара одних в маленьком жилище. Жизнь в стойбище стала напоминать жизнь в других стойбищах и пещерах.
После того как гости вместе с Волком покинули любителей звезд, кто-то спросил Ш'Армуну о Волке. Та, Кто Служит Матери, указала на одну из ярких звезд:
— Это Звезда Волка.
* * *
Дни летели быстро. Как только больные стали выздоравливать и больше не нуждались в помощи, Эйла отправилась в поле и лес, чтобы показать другим, какие растения и плоды можно собирать сейчас. Джондалар же продолжал учить тому, как изготовить инструменты, а также как делать копьеметалки и охотиться с ними. В стойбище стали накапливаться припасы самой разной пищи, и в частности мясо, которое было легко сохранить, особенно в морозную погоду. Поначалу было трудно привыкать к новому укладу жизни, к тому, что мужчины поселились в домах, которые женщины считали своими, но постепенно все приходило в норму.
Ш'Армуна почувствовала, что наступило время обжечь фигурки, и стала говорить о том, что нужно устроить Огненный Ритуал в присутствии гостей. Они побывали у обжиговой печи, принесли туда топливо, собранное летом и осенью. Ш'Армуна сказала, что придется потрудиться, так как потребуется много топлива.
— Джондалар, ты можешь сделать инструменты, чтобы рубить деревья? — спросила Ш'Армуна.
— Можно сделать несколько топоров, молот, клинья, — в общем, все, что ты хочешь, — но растущие деревья плохо горят.
— Я буду также жечь мамонтовую кость, но для этого надо развести хороший, жаркий костер, и он должен долго гореть. Для Огненного Ритуала требуется огромное количество топлива.
Когда они вышли из маленького строения, Эйла посмотрела на загон. Хотя люди уже использовали планки и щепки, все же он не был разрушен. Эйла как-то сказала, что бревна можно использовать для строительства охотничьего загона, где можно было бы держать животных. Но люди стойбища избегали подходить к частоколу; они настолько привыкли к нему, что перестали замечать.
Эйла вдруг сказала:
— Не нужно рубить деревья. Джондалар поможет наколоть дров вот из этих стволов частокола.
Они посмотрели на него с новой точки зрения, но Ш'Армуна увидела в этом нечто большее. Она представила это как еще один момент ритуала.
— Великолепно. Разрушение места заточения ведет к рождению нового ритуала! Все могут принять в этом участие, и все будут рады, если это продолжится. Это будет означать для нас начало нового, и вы тоже примете в этом участие.
— Я не уверен, — сказал Джондалар. — Сколько времени потребуется для этого?
— Это не тот случай, когда надо торопиться. Это очень важное дело.
— Я согласен. Но нам давно пора в дорогу.
— Но вот-вот наступит самое холодное время зимы.
— И вскоре после этого начнется весеннее таяние. Ты сама переходила ледник, Ш'Армуна. Ты знаешь, что по нему можно пройти только зимой. К тому же я обещал одному человеку посетить пещеру Лосадунаи на обратном пути. Мы остановимся там ненадолго — это хорошее место для краткого отдыха и подготовки к дальнейшему пути.
Ш'Армуна кивнула:
— Тогда я использую ритуал, чтобы облегчить расставание с вами. Многие из нас надеялись, что вы останетесь, и будут остро переживать ваш отъезд.
— Мне интересно было бы посмотреть на Обжиг, — сказала Эйла, — и я хотела увидеть, кто родится у Кавоа, но Джондалар прав. Пора уезжать.
Джондалар немедленно приступил к изготовлению инструментов для Ш'Армуны. Ему удалось обнаружить залежи кремня рядом с селением, и, взяв двоих помощников, он пошел туда, чтобы набрать материал для топоров и других орудий труда. Эйла же пошла в дом, чтобы собрать вещи и посмотреть, чего им еще не хватает. Она разложила все, когда у входа послышался шум. То была Кавоа.
— Я не помешала тебе, Эйла?
— Нет, входи.
Юная женщина села на постель напротив Эйлы.
— Ш'Армуна сказала, что ты уезжаешь.
— Да, через день или два.
— Я думала, что ты останешься на Обжиг.
— Я хотела, но Джондалар очень беспокоится. Он говорит, что нам нужно перейти ледник до весны.
— Я кое-что сделала и хотела подарить тебе после Обжига. — Кавоа вынула из-под рубашки кожаный сверток. — Я все же хочу дать это тебе, но если это намокнет, то разрушится. — Она подала сверток Эйле.
Внутри находилась великолепно вылепленная из глины голова львицы.
— Кавоа! Это прекрасно! Более того, это сама суть пещерной львицы. Не знала, что ты такая искусница.
Молодая женщина улыбнулась:
— Тебе понравилось?
— Я знала одного человека из племени Мамутои, который был резчиком по кости. Замечательный художник. Он показывал мне, как надо воспринимать резьбу и рисунок, и уверена, что он высоко оценил бы это.
— Раньше я вырезала фигурки из дерева, кости, рога. И делала это всю мою жизнь. Вот почему Ш'Армуна взяла меня к себе в обучение. Она так хорошо относится ко мне. Она пыталась помочь нам… И к Омел она хорошо относилась. Она позволила Омел хранить свой секрет и никогда не задавала вопросов. А многие так любопытны. — Кавоа опустила глаза и, казалось, с трудом удерживала слезы.
— Ты скучаешь по друзьям. Тебе не хватает твоих друзей, — мягко сказала Эйла. — Должно быть, Омел было трудно сохранить свой секрет?
— Омел не должна была открывать эту тайну.
— Из-за Бругара? Ш'Армуна говорила, что он грозился сильно наказать ее…
— Нет, не из-за Бругара или Аттароа. Мне не нравился Бругар, я помню, хотя была ребенком, как он ругал Аттароа за Омел, но я думаю, что он боялся Омел больше, чем она его, и Аттароа знала почему.
Эйла поняла, что беспокоило Кавоа.
— И ты знала тоже? Молодая женщина нахмурилась.
— Да, — шепнула она и посмотрела прямо в глаза Эйле. — Я надеялась, что вы будете здесь, когда наступит время. Я хочу, чтобы с моим ребенком было все в порядке, не как…
Не было необходимости продолжать или подробно объяснять. Кавоа боялась, что ее ребенок может родиться с физическими недостатками.
— Я еще не уезжаю, и кто знает? Мне кажется, что роды уже скоро. Возможно, мы еще будем здесь.
— Надеюсь. Вы сделали так много для нас. Жаль, что вы не приехали прежде, чем Омел и другие…
Эйла увидела, как в ее глазах заблестели слезы.
— Тебе не хватает друзей, но вскоре у тебя будет твой собственный ребенок. Это поможет тебе. Ты подумала об имени?
— Сначала я не думала об этом. Не стоило думать об имени мальчика, и я не знала, разрешат ли мне назвать девочку. А сейчас, если будет мальчик, то не знаю, дать ему имя в честь брата или… другого человека, которого я знала. Но если родится девочка, я хочу назвать ее в честь Ш'Армуны. Она помогала мне видеть… его. — Она горестно зарыдала.
Эйла обняла молодую женщину. Пусть горе выплеснется наружу… Кавоа все еще переполнена печалью, и этому чувству надо дать выход. Эйла надеялась, что ритуал, который собиралась провести Ш'Армуна, поможет этому. Справившись с рыданиями, Кавоа вытерла глаза тыльной стороной ладони. Эйла оглянулась в поисках чего-нибудь, чем можно было вытереть мокрое от слез лицо. Она развязала сверток и протянула женщине мягкую кожу. Но когда Кавоа увидела, что находилось в свертке, она широко раскрыла глаза. Это была мунаи — маленькая фигурка женщины, вырезанная из кости, но у этой мунаи было лицо. Лицо Эйлы!
Она отвела взгляд, как если бы увидела нечто недозволенное, вытерла глаза и быстро ушла. Нахмурившись, Эйла опять завернула статуэтку, вырезанную Джондаларом. Она знала, что напутало Кавоа.
Пытаясь выбросить все это из головы, она взяла мешок с огненными камнями и высыпала их, чтобы посмотреть, много ли осталось серовато-желтых камней железистого пирита. Эйла собиралась дать один Ш'Армуне, но не знала, хватит ли на подарки родным Джондалара. Она решила расстаться с одним куском и выбрала довольно большой камень.
Покинув помещение, Эйла заметила Кавоа, выходящую из большого дома. Поймав ее взгляд, Эйла улыбнулась ей. Кавоа тоже улыбнулась, но немного нервно. Эйла вошла, Ш'Армуна встретила ее как-то странно. Оказывается, работа Джондалара вызвала некоторое замешательство. Эйла дождалась, когда они с Ш'Армуной остались одни.
— Я хочу кое-что дать тебе, прежде чем мы уедем. Я обнаружила это, когда жила в Долине. — Она раскрыла ладонь, показывая камень. — Думаю, это пригодится тебе для Огненного Ритуала.
Ш'Армуна вопросительно посмотрела на камень.
— Непохоже вроде бы, но внутри он таит огонь. Хочешь — покажу.
Эйла подошла к кострищу, достала веточки, стружки, обложила крутом тростником, приготовила еще дров и, нагнувшись, ударила пиритом по кремню. Вылетела большая горячая искра и попала на веточку. Эйла стала раздувать дымок, и вдруг чудесным образом появился огонь. Она добавила веточек, чтобы поддержать пламя. Ошеломленная, Ш'Армуна с изумлением глядела на нее.
— Кавоа сказала мне, что видела мунаи с твоим лицом, а сейчас ты сотворила огонь. Кто… кто ты?
Эйла улыбнулась:
— Эту фигурку вырезал Джондалар, потому что любит меня. Он сказал, что хотел уловить мою душу. Затем он подарил ее мне. Это не дони и не мунаи. Это просто выражение его чувств. А насчет огня… Я покажу, как это делается. Это не я творю огонь, а вот этот камень.
— Можно войти? — Женщины обернулись и увидели Кавоа. — Я забыла варежки и вернулась за ними.
Ш'Армуна и Эйла переглянулись.
— А почему нет? — сказала Эйла.
— Кавоа — моя помощница, — заметила Ш'Армуна.
— Тогда я покажу вам обеим, как действует огненный камень.
Когда она вновь высекла огонь и дала им возможность сделать то же самое, у них стало легче на душе, но они не переставали удивляться свойствам странного камня. Кавоа даже осмелела настолько, чтобы спросить Эйлу о мунаи:
— Эту фигурку…
— Джондалар вырезал ее для меня, после того как мы встретились. Этим он хотел показать свое чувство ко мне.
— Ты хочешь сказать, что если бы я захотела показать, как важно то, что я думаю об этом человеке, то могла бы вырезать его лицо?
— А почему бы и нет? Когда ты делаешь мунаи, ты знаешь, почему ты делаешь это. У тебя есть где-то внутри особое ощущение, не так ли?
— Да, и соответственно совершаются определенные ритуалы.
— Именно чувство, вкладываемое в это, определяет разницу.
— Таким образом, я могу вырезать или слепить чье-либо лицо, если чувство, которое я вложу в работу, будет верным.
— Я вообще считаю, что ничего плохого не случится. Ты очень хорошая художница.
— Но, возможно, будет лучше, — предостерегла Ш'Армуна, — если не вырезать фигурку целиком. Вреда не будет, если ты сделаешь только голову.
Кавоа согласно кивнула, и обе посмотрели на Эйлу, как бы ожидая одобрения. Втайне обе женщины все еще задавали себе вопрос: кто же на самом деле была Эйла?
Наутро Джондалар и Эйла точно решили ехать, но снаружи гудела такая пурга, что в нескольких шагах ничего не было видно.
— Не думаю, что нам удастся сегодня уехать, по крайней мере не в такой буран, — сказал Джондалар, отбрасывая саму мысль о задержке. — Надеюсь, что вскоре поутихнет.
Эйла пошла в поле и свистом подозвала лошадей. Она очень обрадовалась, когда из снежной пелены перед ней возникли Уинни и Удалец. Она отвела их поближе к стойбищу, в более защищенное от ветра место. Возвращаясь, она думала об обратном пути к реке Великой Матери, поскольку она одна знала дорогу.
— Эйла!
Она оглянулась и увидела у дальней стены маленького дома Кавоа.
— В чем дело, Кавоа?
— Я хочу показать тебе кое-что. — Она сняла варежку. В ее руке оказался маленький круглый предмет из мамонтовой кости. Она осторожно положила его на ладонь Эйлы. — Я закончила.
Эйла подняла ладонь и удивленно улыбнулась.
— Кавоа! Я знала, что ты способная, но не знала, что настолько. — Она внимательно рассмотрела маленькое изображение Ш'Армуны.
Это была только голова женщины. Никакого намека на тело, но, без сомнения, это была Ш'Армуна. Волосы пучком стянуты на макушке, узкое лицо слегка перекошено: одна сторона больше другой, но красота и достоинство женщины были очевидными. Маленький шедевр просто излучал это.
— Ты считаешь, что это хорошо? Ей понравится? Я хотела сделать для нее что-нибудь особенное.
— Мне бы понравилось. Это ясно выражает твои чувства к ней. У тебя редкий и чудесный Дар, Кавоа, но ты должна им умело пользоваться. В нем кроется огромная сила. Ш'Армуна мудро поступила, взяв тебя в ученицы.
* * *
К вечеру буран совсем разбушевался: стало опасно удаляться от жилища даже на несколько шагов. Ш'Армуна достала сушеные травы, чтобы добавить их к напитку, который она варила для Огненного Ритуала. Костер горел ровно. Эйла и Джондалар улеглись спать. Шаманша тоже собиралась вскоре ложиться.
Внезапно в помещение ворвался холодный воздух и облачко снега. Открылась вторая дверь, и появилась расстроенная Исадоа.
— Ш'Армуна! Быстрее! Кавоа! Пришло время. Эйла уже одевалась.
— Она выбрала неплохую ночь для этого. — Ш'Армуна сохраняла самообладание, чтобы как-то успокоить взбудораженную будущую бабушку. — Все будет хорошо, Исадоа. Она не родит, пока мы не придем в твой дом.
— Она не у меня в доме. Она настояла, чтобы перейти в большой дом. Не знаю почему, но она хочет родить там. И еще хочет, чтобы пришла Эйла. Только тогда она уверится, что с ребенком будет все в порядке.
Ш'Армуна в раздумье нахмурилась:
— Там никого нет, и было неумно с ее стороны идти туда в такую погоду.
— Знаю, но я не могла остановить ее. — Исадоа бросилась обратно.
— Подожди, — сказала Ш'Армуна. — Мы должны пойти все вместе. Можно потеряться в такую пургу.
— Волк не даст нам потеряться. — Эйла жестом позвала Волка, который, свернувшись клубком, лежал возле постели.
— Ничего, если и я пойду с вами? — спросил Джондалар. Он не так хотел присутствовать при родах, как волновался за Эйлу: ведь на улице был такой буран! Ш'Армуна посмотрела на Исадоа.
— Я не возражаю. А может мужчина присутствовать при родах? — спросила Исадоа.
— Нигде не сказано, что нельзя, — ответила Ш'Армуна. — Может быть, и хорошо, что рядом будет мужчина, поскольку у нее нет спутника.
Они все вместе смело стали пробиваться сквозь ветер и снег к большому дому. Молодая женщина, скрючившись, лежала возле холодного пустого кострища и мучилась от боли. Глаза Кавоа были полны страха, но сразу же просветлели, когда увидели мать и остальных. В считанные мгновения Эйла развела огонь, чем удивила Исадоа, а Джондалар набрал снега, чтобы натопить воды. Исадоа отыскала спальные принадлежности и сделала постель. Ш'Армуна отобрала нужные травы из заранее принесенного сюда запаса.
Эйла устроила молодую женщину так, чтобы та могла и лежать, и сидеть. Затем они вместе с Ш'Армуной осмотрели роженицу. Успокоив Кавоа и оставив ее с матерью, они прошли к костру и тихо переговорили между собой.
— Ты заметила? — спросила Ш'Армуна.
— Да. Ты знаешь, что это значит?
— Я догадываюсь, но сейчас, думаю, надо ждать, позже увидим.
Джондалар, стараясь не мешать, медленно подошел к костру. Что-то в выражении лиц женщин насторожило и взволновало его. Он сел куда-то и, не сознавая, что делает, стал гладить Волка. Он хотел, чтобы время побежало побыстрее, или чтобы наконец кончился буран, или чтобы ему дали какое-нибудь поручение. Он немного поговорил с молодой женщиной, стараясь приободрить ее, но чувствовал себя абсолютно бесполезным. Наконец он задремал под шум пурги, которая своим жутким воем лишь подчеркивала тишину внутри дома.
Он проснулся от звука возбужденных голосов. Дневной свет уже проглядывал через дымовое отверстие. Он встал, потянулся и протер глаза. Вышел на улицу и обрадовался, что буран прекратился, хотя в воздухе еще кружились снежные вихри.
Перед тем как войти в помещение, он услышал крик новорожденного, не похожий ни на какой другой. Он улыбнулся и остался снаружи, не зная, удобно ли войти в такой момент. Вдруг, к своему изумлению, он услышал другой крик, к которому тут же присоединился первый. Двое! Этого он не мог перенести и должен был пойти.
Эйла, держа спеленутого ребенка, улыбнулась:
— Мальчик, Джондалар! Ш'Армуна подняла второго ребенка:
— Девочка. Двойняшки! Это благое предзнаменование! Так мало детей родилось во время Аттароа, но сейчас все изменится. Таким образом Великая Мать доводит до нас, что стойбище Трех Сестер скоро будет полным жизни.
* * *
— Когда ты вернешься? — спросил Добан высокого мужчину. Он уже чувствовал себя лучше, хотя все еще опирался на костыль, который ему сделал Джондалар.
— Не уверен, что вернусь, Добан. Одного длинного Путешествия вполне достаточно. Пора возвращаться к своим, обосновываться, создавать свой очаг.
— Я хотел бы жить поближе к тебе, Зеландон.
— И я тоже. Ты станешь хорошим камнерезом, мастером по изготовлению инструментов из кремня. Я хотел бы и дальше учить тебя. Кстати, почему ты зовешь меня Зеландоном? Ты можешь называть меня просто Джондаларом.
— Нет. Ты Зеландон.
— Ты имеешь в виду — Зеландонии?
— Нет, я говорю — Зеландон. Ш'Амодан улыбнулся:
— Он не имеет в виду имя твоего народа. Он придумал для тебя имя Еландон. А если очень уважительно, то З'Еландон.
Джондалар покраснел от удивления и радости:
— Спасибо, Добан. Может быть, я буду тебя звать Ш'Ардобаном?
— Пока рано. Когда я научусь обращаться с камнем, как ты, тогда только меня могут звать Ш'Ардобаном.
Джондалар тепло обнял его, похлопал по плечам остальных и поговорил с ними. Лошади уже были нагружены и готовы тронуться в путь. Волк, лежа, смотрел на мужчину. Он поднялся, когда увидел, как Эйла и Ш'Армуна выходят из жилища. Джондалар тоже обрадовался им.
— …Это прекрасно, — говорила пожилая женщина. — Я просто ошеломлена тем, что она приложила столько усилий, но… это не опасно?
— Пока ты держишь свое изображение при себе, как может быть это опасным? Это позволит тебе стать ближе к Великой Матери, даст тебе более глубокое понимание, — сказала Эйла.
Они обнялись. Затем Ш'Армуна крепко обняла Джондалара. Она отступила назад, когда они позвали лошадей, но тут же подошла и дотронулась до его руки.
— Джондалар, когда увидишь Мартону, скажи ей, что Ш'Арму… скажи ей, что Бодоа с любовью вспоминает о ней.
— Я скажу. Это обрадует ее, — сказал он, влезая на лошадь.
Обернувшись, они помахали всем, но Джондалар вздохнул с облегчением, когда селение осталось позади. Он никогда не будет вспоминать об этом стойбище без смешанных чувств.
Снова пошел снег. Люди стойбища махали им вслед и желали доброго пути.
— Счастливого пути, З'Еландон! Счастливого пути, Ш'Эйла!
Они исчезли в белых хлопьях, и не было ни одного человека, который бы не верил, что Эйла и Джондалар прибыли сюда избавить их от Аттароа и освободить мужчин. Как только эти двое совсем скрылись из виду, люди подумали, что они опять превратились в Великую Земную Мать и Ее Прекрасного Небесного Друга, и вот уже они скачут в небесах, сопровождаемые верным защитником — Звездой Волка.
