Кто-то сказал по-английски: "Спасибо, брат мой!" Оглянувшись, Суизин увидел венгра, который протягивал ему руку. Суизин пожал ее, думая: "Какого я cвалял дурака!" Своим жестом венгр как бы давал понять: "Мы с тобой ровня!" Это было досадно, но в то же время почему-то лестно. Незнакомец показался ему еще выше ростом: у него была рассечена щека, и кровь каплями стекала по бороде.

— Англичане? — сказал он. — Я видел, как вы забрасывали камнями Гейнау, и видел, как вы приветствовали Кошута. Свободолюбивый дух вашего народа близок нам. — Оглядев Суизина, он добавил: — Вы большой человек, и душа у вас большая. И вы сильный, как здорово вы их расшвыряли! Ха!

Суизину захотелось бежать без оглядки.

— Моя фамилия — Болешске, — сказал венгр. — Вы — мой друг.

По-английски он говорил хорошо. "Балешске, Белешске, — подумал Суизин. — Вот так фамилия!"

— А моя — Форсайт, — сказал он мрачно. Венгр повторил фамилию.

— У вас здорово поранена щека, — пробормотал Суизин. Спутанная, мокрая от крови борода венгра вызывала у него отвращение.

Тот потрогал щеку, посмотрел на пальцы, испачканные кровью, и с равнодушным видом приложил клок бороды к ране.

— Фу! — сказал Суизин. — Вот возьмите платок.

— Благодарю! — сказал венгр, поклонившись. — Я не смел и подумать об этом. Тысяча благодарностей!

— Да берите же! — проворчал Суизин. Почему-то сейчас это казалось ему самым важным. Он сунул платок венгру и почувствовал боль в руке. "Ну вот! подумал он. — Наверное, растянул сухожилие".

Венгр продолжал что-то бормотать, не обращая внимания на прохожих:

— Свиньи! Как вы их расшвыряли! Двум или трем мы, кажется, проломили головы. Трусливые свиньи!

— Послушайте, — сказал вдруг Суизин, — как мне добраться до "Золотых Альп"?

— Как, разве вы не зайдете ко мне выпить вина? — сказал венгр.

Опустив глаза, Суизин про себя решил: "И не подумаю".

— А! — произнес венгр с достоинством. — Значит, вы отвергаете мою дружбу?

"Гордый малый, хоть и нищий!" — подумал Суизин и, заикаясь, нерешительно начал:

— Конечно, если вы так ставите вопрос…

Венгр поклонился и пробормотал:

— Простите меня!

Не успели они пройти и десяти шагов, как их остановил безбородый юноша с впалыми щеками.

— Ради Христа, помогите мне, господа! — сказал он.

— Ты немец? — спросил Болешске.

— Да, — ответил юноша.

— Так подыхай же!

— Господин, посмотри на меня! — И, распахнув пальто, юноша показал голое тело, туго перетянутое ремнем.

Суизин снова почувствовал желание бежать. Его не покидало ужасное чувство, что он слишком близко соприкоснулся с тем, с чем не подобает иметь дела истинному джентльмену.

— Брат, пойдем с нами! — перекрестившись, сказал венгр юноше.

Суизин недоверчиво покосился на своих спутников, но пошел за ними. Почти в полной темноте, ощупью они поднялись по лестнице и очутились в большой комнате, освещенной лунным светом, проникавшим через окно. Тускло горела лампа. В комнате стоял запах спирта и табака, смешанный с легким ароматом роз. В одном углу лежала кипа газет, в другом — стояли цимбалы. На стене висели старинные пистолеты и янтарные четки. Мебель в комнате была аккуратно расставлена, но всюду лежала пыль. Около камина стоял стол, заваленный объедками. Потолок, пол и стены были из темного дерева. Но, несмотря на случайно подобранную мебель, в обстановке все же было некоторое изящество. Венгр достал из буфета бутылку, наполнил стаканы и предложил один из них Суизину. "Если б знать, где упасть, да уж ладно, была не была!" подумал он и медленно поднес стакан к губам. Вино было густое, приторно сладкое, но букет хорош.

— Ваше здоровье, братья! — сказал венгр, вновь наполняя стаканы.

Юноша не заставил себя ждать и опрокинул стакан. Суизин последовал его примеру; теперь ему стало жаль беднягу.

— Зайдите завтра, — сказал он. — Я дам вам пару рубашек.

Но, когда юноша ушел, Суизин с облегчением вспомнил, что забыл дать ему свой адрес.

"Так лучше, — подумал он. — Конечно, это какой-нибудь мошенник".

— Что вы ему сказали? — спросил он у венгра.

— Я сказал ему, — ответил венгр: — "Ты сыт и выпил вина, а теперь ты мой враг".

— Верно! Совершенно верно! Нищие — враги каждого из нас, — сказал Суизин.

— Вы не поняли меня, — вежливо возразил венгр. — Пока он был просто нищим и голодным… Мне ведь тоже приходилось просить милостыню. (Суизин подумал: "Бог мой! Это становится невыносимым"). Но теперь, когда я его накормил, что он такое? Обыкновенный немецкий пес. Я не позволю ни одной австрийской собаке осквернить мое жилище!

Суизин заметил, что у Болешске при этом почему-то охрип голос и неприятно раздулись ноздри. А тот продолжал:

— Я изгнанник. Весь мой род в изгнании. А все из-за них, из-за этих проклятых псов!

Суизин поспешно согласился с ним. В это время в комнату кто-то заглянул.

— Рози! — крикнул венгр.

Вошла молодая девушка. Она была невысокого роста, хорошо сложена, кругленькая, с толстой косой. Широко поставленными блестящими серыми глазами она поглядывала то на одного, то на другого и улыбалась, показывая ровные белые зубы. Лицо у нее было тоже круглое, брови слегка приподняты, скулы широкие, на щеках играл нежный румянец, похожий на цвет дикой розы. Увидев кровь, девушка испуганно приложила руку к щеке и позвала: "Маргит!" Вошла еще одна девушка, постарше и повыше ростом. У нее были красивые руки, большие глаза и прелестный рот, а нос "утиный", как после называл его Суизин, вспоминая Маргит. Нежно воркуя, девушки занялись раной своего отца. Суизин повернулся к ним спиной. У него болела рука.

"Вот что бывает, когда суешься, куда не следует, — мрачно размышлял он. — Так недолго и шею сломать!" И вдруг он ощутил в своей руке чью-то мягкую ладонь, и глаза его встретились с глазами девушки — в них было восхищение, смешанное с робостью. Но кто-то позвал: "Рози!" — дверь хлопнула; Суизин, взволнованный ощущением неясной тревоги, опять остался наедине с венгром.

— Вашу дочь зовут Розой? — спросил он. — У нас в Англии тоже есть такое имя. Роза — это цветок.

— Ее зовут Рози, — поправил венгр. — Английский язык очень трудный. Труднее французского, — немецкого или чешского, труднее даже русского или румынского, других я не знаю.

— Что? — сказал Суизин. — Вы знаете шесть языков?! — и подумал: "Здорово же он врет".

— Вы бы не удивлялись, если бы вам довелось жить в такой стране, где все против вас, — прошептал венгр. — Мы свободный народ, мы умираем, но еще не умерли!

Суизин никак не мог понять, о чем он говорит. Лицо этого человека с белой повязкой и черная растрепанная борода, его угрюмый взгляд, яростное бормотание и глухой кашель — все это было неприятно Суизину. Он казался помешанным. Его смелая манера открыто выражать свои чувства была неприлична, но чувства эти были так глубоки и, вне всякого сомнения, искренни, что Суизин невольно испытывал благоговейный трепет. У него даже появилось непонятное ощущение, какое бывает у человека, когда его заставляют заглянуть в пылающий горн. Болешске перестал шагать взад и вперед по комнате и сказал:

— Вы думаете, что все кончено? Знайте же… в душе каждого мадьяра горит огонь. Что дороже жизни? Что драгоценнее воздуха, воздуха, которым мы дышим? Родина!..

Он произнес это так медленно и так торжественно, что Суизин даже рот открыл, но тут же поспешил изобразить зевок.

— Скажите, что вы стали бы делать, если бы вас победили французы? спросил Болешске.

Суизин улыбнулся, а потом крикнул, как будто его ударили:

— Что? Лягушатники? Пусть только сунутся!

— Пейте! — сказал Болешске. — Такого вина нигде не найдете. — Он наполнил стакан Суизина. — Я вам расскажу о себе.

Суизин торопливо поднялся.

— Уже поздно, — сказал он. — А вино замечательное. У вас много его?

— Это последняя бутылка.

— Как? И вы угощали им нищего?

— Меня зовут Стефан Болешске, — сказал венгр, гордо подняв голову. — Я из рода Коморонских Болешске.

Простота этих слов говорила сама за себя — какие еще нужны были объяснения; они произвели большое впечатление на Суизина, и он не ушел. А Болешске все говорил и говорил. Низкий голос его рокотал.

— Сколько было издевательств, сколько несправедливости… трусости!.. Я видел, как собирались на небе моей родины тучи и клубились над ее полями… Австрийцы хотели задушить нас, отнять у нас даже тень свободы. Тень — это все, что мы имели… Два года назад, в сорок восьмом году… брат, будь они прокляты! В тот год с оружием в руках поднялись на защиту родины все — и стар и млад. Весь мой род, а я… Я должен был сражаться пером! Таков был приказ. Они убили моего сына, бросили в тюрьму моих братьев, а меня выгнали, как собаку. Но я продолжал писать. Я писал кровью сердца… всей своей кровью.

Болешске казался гигантской тенью. Он стоял посередине комнаты, исхудавший и измученный, устремив гневный и мрачный взгляд в одну точку.

Суизин поднялся и пробормотал:

— Очень вам признателен. Это было так интересно…

Болешске, задумавшись, все смотрел прямо перед собой и не задерживал его.

— До свидания! — сказал Суизин и, тяжело ступая, начал спускаться по лестнице.