XXVI
Она застала Клер дома. В первые минуты сестры старались не касаться пережитого; затем Динни спросила:
— Ну, что хорошего?
— Ничего. Я рассталась с Тони, — мои нервы истрёпаны, его — тоже.
— Неужели он…
— Нет. Я просто сказала ему, что не в силах видеться с ним, пока всё это не кончится. Встречаясь, мы избегаем говорить о процессе, но эта тема неизбежно всплывает.
— Он, должно быть, страшно несчастен.
— Конечно. Но ведь осталось потерпеть всего три-четыре недели.
— А потом?
Клер рассмеялась. Смех был невесёлый.
— Я серьёзно спрашиваю, Клер.
— Мы проиграем, а тогда уже всё равно. Если Тони захочет меня, я ему уступлю. Я обязана сделать для него хоть это, — он ведь будет разорён из-за меня.
— Я думаю, — с расстановкой сказала Динни, — что не дала бы исходу дела повлиять на мою жизнь.
Клер, сидевшая на кушетке, посмотрела на сестру снизу вверх:
— Это звучит слишком рассудочно.
— Не стоит доказывать свою невиновность, раз ты не намерена держаться до конца вне зависимости от того, как повернётся дело. Если выиграешь, подожди, пока не разведёшься с Джерри; если проиграешь, подожди, пока он сам не разведётся с тобой. Крум от ожидания не умрёт, да и тебе оно полезно; выяснишь по крайней мере, что ты чувствуешь к Тони.
— Джерри умён и не даст мне улик против себя, пока сам этого не захочет.
— Значит, мы должны быть готовы к тому, что ты проиграешь. Но твои друзья по-прежнему будут тебе верить.
— Будут ли?
— Это уже моя забота, — ответила Динни.
— Дорнфорд советует все рассказать Джеку Масхему до суда. Что ты скажешь?
— Я должна сначала повидать Тони Крума.
— За чем же остановка? Возвращайся сюда к вечеру и увидишь его. Он приезжает в город на субботу и воскресенье и в семь вечера уже торчит у меня под окнами. Как нелепо!
— Напротив, вполне естественно. Что у тебя во второй половине дня?
— Верховая прогулка с Дорнфордом в Ричмонд-парке. Теперь я также выезжаю с ним по утрам на Роу. Почему бы и тебе не ездить с нами?
— У меня для этого нет ни туалета, ни сил.
— Дорогая! — воскликнула Клер, вставая. — Мы ужасно переживали, когда ты болела. Всем нам было не по себе, а Дорнфорд прямо с ума сходил. Но теперь ты выглядишь даже лучше, чем до болезни.
— Да, я стала пневматичнее.
— Ото, значит, и ты читала эту книгу?
Динни кивнула:
— Вечером зайду. До свиданья и желаю успеха.
Незадолго до семи Динни выскользнула из дома на Маунт-стрит и торопливо пошла пешком по направлению к Мьюз. Ещё не стемнело, но в небе уже встала полная луна и зажглась вечерняя звезда. Динни подошла к западному углу безлюдного Мьюз и сразу же заметила Крума, стоявшего под окнами дома N 2. Выждав, пока он, наконец, не двинется дальше, девушка пробежала по Мьюз и нагнала Тони в дальнем конце переулка.
— Динни? Вот замечательно!
— Мне рассказали, что вас легче всего поймать, когда вы стоите под окнами королевы.
— Да. Сами видите, до чего я дошёл.
— Могло быть хуже.
— Вы теперь совсем поправились? Во всём виноват тот злосчастный день в Сити, — вы тогда, наверно, и прозябли.
— Проводите меня до парка. Мне надо поговорить с вами насчёт Джека Масхема.
— Я боюсь сказать ему.
— Я могу сделать это за вас.
— Как!
Динни взяла его под руку:
— Мы с ним в родстве через дядю Лоренса. Кроме того, мне довелось лично познакомиться с ним. Мистер Дорнфорд совершенно прав: от того, когда и как Масхем обо всём узнает, зависит многое. Позвольте мне рассказать ему.
— Я не знаю… Право, не знаю…
— Словом, я поговорю с ним.
Крум посмотрел на неё:
— Мне просто не верится…
— Честное слово!
— Вы страшно любезны и, конечно, сделаете это лучше меня, но…
— Ну, и довольно.
Они добрались до парка и пошли вдоль решётки в сторону Маунтстрит.
— Часто встречаетесь с адвокатами?
— Да. Они перебрали все наши аргументы, — прямо перекрёстный допрос.
— Мне кажется, он не так уж страшен, если говоришь правду.
— Они переворачивают каждое слово на все лады. А тон какой!.. На днях я зашёл в бракоразводный суд, послушал одно дело. Дорнфорд говорил Клер, что ни за какие деньги не согласится выступать в таких процессах. Хороший он человек, Динни.
— Да, — согласилась Динни, заглянув в бесхитростное лицо Тони.
— По-моему, наши адвокаты не слишком интересуются этим делом. Оно не по их части. Исключение составляет только "очень молодой" Роджер: он немножко спортсмен и к тому же верит, что мы говорим правду, так как чувствует, насколько я жалею о том, что это правда. Ну, здесь вам сворачивать. А я поброжу по парку, иначе не засну. Луна-то какая!
Динни пожала ему руку.
Подойдя к дому, она оглянулась и увидела Крума на прежнем месте. Он приподнял шляпу — не то прощаясь с девушкой, не то здороваясь с луной…
По словам сэра Лоренса, Джек Масхем собирался в город в концу недели. Сейчас он снимает квартиру на Райдер-стрит. В своё время, когда дело шло об Уилфриде, Динни, не задумываясь, помчалась к Масхему в Ройстон; теперь, когда дело идёт о Тони Круме и она явится на Райдер-стрит, придётся задуматься Масхему. Поэтому на другой день, во время завтрака, она позвонила в Бэртон-клуб.
Голос Масхема мгновенно напомнил ей тот день, когда она в последний раз слышала его у Йорке кой колонны.
— Говорит Динни Черрел. Вы не могли бы встретиться со мной сегодня?
Голос медленно процедил:
— Э-э… разумеется. Когда?
— В любой час, который вас устроит.
— Вы звоните с Маунт-стрит?
— Да, но я предпочла бы заехать к вам.
— Э-э… прекрасно. Приходите к чаю на Райдер-стрит. Я снимаю ту же квартиру. Номер вам известен?
— Да, благодарю вас. Значит, в пять?
Когда Динни подходила к дому Масхема, ей пришлось собрать все силы. В последний раз она видела его в вихре схватки с Уилфридом. К тому же он олицетворял для неё ту скалу, о которую разбилась её любовь к Дезерту. Ненавидеть Масхема ей мешало лишь сознание того, что его вражда к Уилфриду проистекала из его своеобразного отношения к ней, Динни. Так, шагая быстро и медленно размышляя, она добралась до его квартиры.
Дверь ей открыл человек, всем своим видом наводивший на мысль, что он обеспечивает свою старость, сдавая комнаты тем, у кого когда-то служил. Он провёл девушку на третий этаж.
— Мисс… э-э… Черрел, сэр.
В довольно уютной комнате около открытого окна стоял Джек Масхем, высокий, стройный, томный и, как всегда, изысканно одетый.
— Чаю, пожалуйста. Родни.
Он приблизился к Динни и протянул руку.
"Словно замедленный кинофильм", — подумала она. Он, видимо, был удивлён её желанием встретиться с ним, но ничем этого не обнаруживал.
— Бывали на скачках с тех пор, как мы виделись на дерби Бленхейма?
— Нет.
— Я помню, вы ставили на него. На моей памяти это самая большая удача новичка.
Он улыбнулся, морщины на его загорелом лице стали особенно явственны, и Динни заметила, что их очень много"
— Прошу садиться. Вот чай. Не откажите разлить сами.
Она подала ему чашку, налила себе и спросила:
— Ваши арабские матки уже прибыли, мистер Масхем?
— Я жду их к концу следующего месяца.
— Вы поручили надзор за ними Тони Круму?
— О! Разве вы знакомы с ним?
— Через сестру.
— Приятный юноша.
— Да, — отозвалась Динни. — Я пришла к вам по поводу него.
— Вот как?
"Он слишком много мне должен, чтобы отказать", — мелькнуло в голове у девушки. Она откинулась назад, положила ногу на ногу и в упор посмотрела на Масхема:
— Я хочу, разумеется конфиденциально, сообщить вам, что Джерри
Корвен вчинил моей сестре бракоразводный иск и привлёк Тони Крума в качестве соответчика.
Джек Масхем слегка повёл рукой, державшей чашку.
— Он её любит, они действительно проводили время вместе, но обвинение не соответствует истине.
— Понятно, — уронил Джек Масхем.
— Дело будет слушаться на днях. Я убедила Тони Крума позволить мне рассказать вам обо всём этом. Ему было бы неловко говорить о себе самом.
Масхем по-прежнему смотрел на неё. Лицо его было непроницаемо.
— Я знаком с Джерри Корветом, — сказал он. — Но я не знал, что ваша сестра ушла от него.
— Мы не предаём это огласке.
— Разрыв произошёл из-за Крума?
— Нет. Они впервые встретились на пароходе, когда она уже возвращалась в Англию. Клер порвала с Джерри по совсем другим причинам. Конечно, они с Тони Крумом вели себя неосмотрительно, за ними следили и видели их при так называемых компрометирующих обстоятельствах.
— Что вы конкретно имеете в виду?
— Однажды поздно вечером они возвращались из Оксфорда. У них отказали фары, и они провели ночь в машине.
Джек Масхем слегка приподнял плечи. Динни, не спуская с него глаз, наклонилась вперёд:
— Я уже сказала, что обвинение не соответствует истине. Это действительно так.
— Но, дорогая мисс Черрел, мужчина никогда не признается, что…
— Вот почему вместо Тони к вам пришла я. Моя сестра не станет мне лгать.
Плечи Масхема снова слегка приподнялись.
— Я, собственно, не понимаю… — начал он.
— Почему это касается вас? Вот почему: я не надеюсь, что им поверят.
— Вы хотите сказать, что, прочитав об этом деле в газетах, я стал бы недоброжелателем Крума?
— Да. Мне кажется, вы решили бы, что он нарушил "правила игры".
Динни не сумела скрыть лёгкой иронии в голосе.
— А разве это не так? — спросил он.
— По-моему, нет. Он горячо любит Клер и всё же сумел держать себя в руках. А что касается любви, то от неё никто не застрахован.
При этих словах воспоминания опять нахлынули на неё, и она потупилась, чтобы не видеть этого бесстрастного лица и насмешливо изогнутых губ. Затем, повинуясь внезапному наитию, объявила:
— Мой зять потребовал денежного возмещения ущерба.
— Вот как? — удивился Джек Масхем. — Я не знал, что так делается и в наши дни.
— Он требует две тысячи, а у Тони Крума ничего нет. Он заявляет, что ему всё равно, но если они проиграют, он разорён.
Затем наступило молчание. Джек Масхем опять отошёл к окну, сел на подоконник и спросил:
— Что же я могу сделать?
— Не отказывать ему от места — вот и все.
— Муж на Цейлоне, а жена здесь. Знаете, это…
Динни поднялась, шагнула к нему и остановилась:
— Мистер Масхем, вам не кажется, что вы в долгу передо мной? Разве вы забыли, как отняли у меня возлюбленного? Знаете ли вы, что он умер там, куда бежал из-за вас?
— Из-за меня?
— Да. Он отказался от меня из-за вас и того, что вы защищали. А теперь я прошу вас не добивать Тони Крума, как бы ни повернулось дело. До свиданья.
И, прежде чем Масхем успел открыть рот, Динни вышла.
Она почти бежала по направлению к Грин-парку. Всё вышло совсем не так, как она предполагала! Может быть, её вмешательство сыграет роковую роль. Но что поделаешь — слишком уж сильно закипел в ней былой протест против глухой стены внешних форм, против незримых, но беспощадных традиций, о которые разбилась её любовь. Иначе и быть не могло! Весь вид этого долговязого денди, звук его голоса непреодолимо вернули её к прошлому. А, будь что будет! Ей всё-таки легче: горечь, которую она так долго таила в душе, наконец излилась.
На другой день утром она получила записку:
"Райдер-стрит.
Воскресенье.
Дорогая мисс Черрел,
Можете рассчитывать на меня в известном вам деле.
С искренним уважением
Ваш Джек Масхем".
