Когда они подъехали к постоялому двору, где им предстояло провести ночь, Суизин не спешил выйти из кареты, рассчитывая проскользнуть в дом без "сцены", но когда он наконец вылез наружу, обе девушки ожидали его в дверях, и Маргит приветствовала его восхищенным щебетанием, однако Суизину показалось, что он различает в нем иронические нотки. Бледная и дрожащая Рози с испуганным видом подала ему руку и, быстро отняв ее, спряталась за спину сестры. Когда обе девушки ушли в свою комнату, Суизин разыскал Болешске. Настроение его значительно поднялось, и он сказал:

— Велите хозяину подавать ужин, а мы пока разопьем бутылочку за будущие успехи.

Окна комнаты выходили в сторояу соснового леса. Деревья подступали так близко, что до них почти можно было дотянуться рукой. Комнату наполнял запах хвои. Но Суизин отвернулся от душистой темноты за окном и принялся раскупоривать бутылку. Хлопнула пробка, и словно по волшебству появился Болешске. Он вошел весь забрызганный грязью и пахнущий конюшней. Следом за ним вошла Маргит, свежая и спокойная, как всегда. Рози не показывалась.

— А где ваша сестра? — спросил Суизин.

Рози сказалась усталой.

— Но ей надо подкрепиться, — настаивал Суизин.

— Она должна выпить за родину, — пробормотал Болешске и пошел за дочерью.

Маргит последовала за ним, а Суизин стал разрезать курицу. Вскоре они вернулись без нее. У Рози была "мигрень".

Суизин помрачнел,

— Ну, ладно, — сказал он. — Я пойду и попытаюсь уговорить ее. Начинайте без меня.

— Да, да, — печально отозвался Болешске, опускаясь в кресло. — В самом деле, брат, попытайтесь уговорить ее.

Суизин шел по коридору, и сердце странно и сладко падало и замирало у него в груди. Он постучался в дверь, через минуту выглянула Рози и удивленно посмотрела на него. Волосы у нее были распущены.

Суизин неуверенно проговорил:

— Рози, почему ты боишься меня теперь, когда…

Рози смотрела ему прямо в глаза, но молчала.

— Почему ты не хочешь выйти к ужину?

Все так же молча она вдруг протянула к нему обнаженную руку. Суизин прижался к ней лицом. Вздрагивая, как от озноба, Рози прошептала у него над ухом: "Сейчас приду", — и тихо закрыла дверь.

Суизин, бесшумно ступая, подошел к дверям гостиной и, чтобы овладеть собой, на минуту остановился у входа. Вид Болешске, сидевшего с бутылкой в руке, успокоил его.

— Она сейчас придет, — сказал Суизин, и действительно Рози вскоре вошла. Ее густые волосы были небрежно заплетены в косу.

Суизин сидел между девушками, но разговаривал мало: он был очень голоден. Болешске тоже молчал, погруженный в мрачное раздумье. Рози сидела как немая, и только Маргит щебетала без умолку:

— Правда, вы едете с нами? В наш город? Мы все, все вам покажем. Правда ведь, покажем, Рози?

Рози сделала рукой жест, как бы приглашая его, и проговорила:

— Мы все вам покажем!

После этих слов к ней как бы вернулся дар речи, и обе девушки, с горящими щеками и ярко блестящими глазами, не переставая жевать, затараторили о своем "милом родном городе", "о милых друзьях" и о "милом родном доме".

"Наверное, какая-нибудь дыра", — невольно подумал Суизин. Восторженность всегда казалась ему вульгарной, однако он притворился заинтересованным и был вознагражден за это быстрыми взглядами сияющих глаз Рози.

По мере того как пустела бутылка, Болешске все больше мрачнел, и только изредка лицо его светлело. Наконец он встал и заговорил.

— Не надо забывать, — сказал он, — что мы идем, может быть, на лишения и нищету, а может быть, и на смерть… Идем, потому что это нужно родине… Для меня и для вас, мои дочери, это не заслуга. Я говорю об этом достойном англичанине… Поблагодарим бога за то, что он даровал ему такое благородное сердце! Он едет не к себе на родину, не за славой, не за деньгами, а чтобы помочь слабым и угнетенным. Выпьем за него! Поднимем бокалы за героя Форсайта!

Наступила мертвая тишина, и Суизин взглянул на Рози. В ее глазах светилась едва заметная усмешка. Он посмотрел на венгра. Не издевается ли он над ним? Но Болешске, осушив бокал, опять опустился в кресло и, ко всеобщему удивлению, захрапел.

Маргит встала и, склонившись над ним, как мать, прошептала: "Он так устал с дороги". Своими сильными руками она подняла его на ноги. Болешске, опираясь на ее плечо и пошатываясь, вышел из комнаты. Рози и Суизин остались одни. Он протянул руку к ее руке, что лежала так близко на грубом полотне скатерти. Ее рука как бы ждала его прикосновения. Все, что сковывало его, исчезло, и он начал говорить; слова лились сами, словно вода, прорвавшая плотину. На какой-то миг Суизии забыл о себе, забыл обо всем, кроме того, что он рядом с ней. Головка Рози упала ему на плечо, и он вдыхал аромат ее волос. Как поцелуй, прозвучал шепот: "Спокойной ночи!", — и не успел он опомниться, как она исчезла…

Давно затихли ее шаги в коридоре, а Суизин все сидел и глядел не отрываясь на маленькую каплю вина, блестевшую на столе. В эту минуту Рози с ее беспомощностью и ее любовью была для него всем на свете; вся его прежняя жизнь обратилась в ничто. Все, что было его жизнью — привычки, традиции, убеждения, воспитание, он сам, — все отошло, скрылось в тумане страсти и неведомого ему рыцарского чувства. Кусочком хлеба Суизин осторожно подобрал сверкающую каплю и подумал: "Это потрясающе!" Потом он долго стоял у раскрытого окна перед темными соснами.