Чтобы понять, что же тут происходит на самом деле, нам придется сначала вынырнуть из того подхода, который нам предложен здесь как единственно верный и само собой разумеющийся. Тереза берет на себя здесь искушения другого человека, чтобы помочь тому побороть собственную слабость. Победить это искушение означает для нее: принять борьбу и страдание. Но видеть в этом «искупление», как это делает автор процитированного текста, значит совсем ничего не понимать в истинном механизме нашего спасения. Мы здесь остаемся все в том же поле представлений, в котором спасение воспринимается только как нечто, выданное нам извне. К тому же, во всех тех случаях, о которых я тут говорил, и речи не было о том, что совершенную оплошность обязательно надо компенсировать каким-нибудь новым страданием. Нет, речь шла о том, чтобы не дать человеку снова впасть в ту же самую ошибку, в тот же грех, а это не имеет ничего общего с «механизмом» упомянутого нами «искупления». Я решился все же привести вам именно эту цитату, потому что она прекрасно иллюстрирует собой ту пропасть, которая отделяет общепринятое на Западе богословие от той богословской картины, которою я вам здесь предлагаю. Хотя я должен признать, что и сама Тереза выражала свою мысль тоже в этих же режущих слух категориях. Правда, порой, она говорила о своих испытаниях и совсем другим языком.

То же самое происходит и со знаменитым понятием «епитимьи», в том числе и той епитимьи, которую священник налагает на человека на исповеди вместе с отпущением грехов. Здесь все время остается ощущение, что речь идет о каком-то наказании, которое накладывают на грешника, дабы он научился не впадать снова в этот же грех, или же о своеобразной компенсации божьего садизма. Но ведь все обстоит совсем не так! Речь идет о требовании, чтобы грешник предпринял что-то, что сделает его сильнее, в результате чего он уже не будет впадать в тот же самый грех.

Когда специалист по кинезитерапии просит человека, у которого атрофировался мускул, систематически совершать движения, задействующие этот самый мускул, пока он не восстановится и не станет снова таким, как был, то цель таких упражнений не в том, чтобы наказать мускул, или больного, или раненого. Речь идет лишь о том, чтобы укрепить и наладить механизм, который вышел из строя.

Когда Тереза берет на себя последствия алкоголизма несчастного пьяницы, она ничего не «искупает». Вряд ли Богу доставило бы удовольствие такое «искупление». Мы также не видим, чем ее победа над этой страстью и ее жертва могли бы помочь грешнику, как бы они могли изменить того человека, которому она хочет помочь, если бы между ними не существовало никакой связи. Все это не будет иметь никакого смысла, если мы не признаем, что существует взаимовлияние и связь душ, благодаря которой один человек может изнутри помочь другому совершить свободное усилие обращения. Все опять точно так же, как в дисковых тормозах.

К тем, кто лучше всего понял «механизм» таких страданий, относится аббат Делаж, Робер де Ланжеак:

«Иногда душа и в самом деле очищается… Всевозможные испытания, страдания и искушения, которых не миновать и после этого, носят уже не очистительный, но искупительный характер. С виду они похожи на искушения начинающих, если на них взглянуть поверхностно и снаружи, но носят они апостольский характер: души тут приносят себя в жертву за другие души и страдают так, как страдала бы в такой ситуации душа грешника или начинающего. Так святой Венсан де Поль два года испытывал страшные искушения против веры. Это было и последним испытанием святой Терезы Младенца Иисуса…»

Приняв такую богословскую установку, мы сразу поймем смысл тех парадоксальных испытаний, через которые пришлось пройти стольким святым в то время, когда их единство с Богом уже было признано и отмечено.

Примером тут может послужить и блаженная Анжела из Фолиньо (1248–1309). Она неудачно вышла замуж, родила пятерых детей, была богата и чувственна, любила роскошь, дорогие удовольствия, танцы, духи, кокетство, доходило порой аж до дебошей. Хуже всего, что при таком образе жизни прикидывалась она скромницей и святошей. Вот как позже она писала о себе тех времен: «В глазах людей я была добродетельна. Говорили, с моей подачи: она не ест ни мяса, ни рыбы.

Послушайте, я знала толк в еде и много пила. Я притворялась, что довольствуюсь лишь самым необходимым, играла во внешнюю бедность: я украшала свою кровать коврами и одеялами, но утром убирала все это подальше от глаз посетителей. Послушайте меня: я лицемерие, дочь дьявола. Я считаю себя мерзостью перед Богом. Я притворялась дочерью молитвы, а была дочерью гнева и ада, и гордыни. Смертный грех, вот мое имя!»

Насколько ее жизнь известна нам по другим источникам, тут, если оставить в сторону издержки стиля, по существу ничего не преувеличено.

Но иногда великие грешники становятся великими святыми. Мы не знаем точно, когда именно она обратилась. Похоже, на первой исповеди она не осмелилась рассказать всего, а потом ее замучили угрызения совести, и однажды в приступе отчаяния она призвала святого Франциска Ассизского. Он тотчас же предстал перед ней и обещал свою помощь. Позже, во время паломничества к его святой гробнице, она услышала голос, «столь сладчайший, что, когда он умолк, Анжела в припадке сожаления забилась с криками перед церковными вратами». Анжела тут же оставила роскошь и все свои богатства раздала бедным. Полнейшая перемена образа жизни. Я вас уверяю, что чтение ее текстов стоит многих и многих романов. Попробуйте за биографией угадать то, что удалось пережить святым, попытаться угадать, в чем же тайный двигатель их жизни, это будет просто чудесно, обещаю.

Итак, уже очень скоро Анжела познала и мистическое вознесение. Ее очищение к тому времени уже практически завершилось, и вдруг, к ее великому изумлению, к ней возвращаются прежние языки пламени:

«Я страдаю теперь от другого мучения: в меня вернулись все пороки; конечно, восстали они ненадолго, и все же вызывают они во мне острую боль». До этого момента еще можно было подумать, что пороки эти просто не до конца угасли в ней, несмотря на все уверения, или же что описанные выше привычки просто обязательно влекут за собой еще большую, чем у других, уязвимость, вроде зависимости у наркоманов, пристрастившихся к сильным наркотикам. Продолжение же текста показывает, что феномен гораздо сложнее, чем нам показалось. «Даже пороки, которых прежде я никогда не знала, гнездятся в моем теле и преследуют меня. Живут они не вечно, и каждый раз, как они умирают, я радуюсь, потому что вижу, что была жертвой демонов, оживлявших во мне старые грехи и добавлявших к ним новые». Дальше она снова возвращается к этой теме и описывает «эту жуткую темную ночь Бога… когда воскресают пороки, давно умершие во мне, но демоны вводят их в меня наряду с другими, такими, которых я прежде никогда не знала».

Меня здесь, конечно, интересуют как раз эти новые пороки, даже не соответствующие ее физическому темпераменту, как он проявлялся, когда она давала ему волю, ведь тогда она их не испытывала. Вот по этой важной детали и становится понятно, что речь здесь идет вовсе не о новом падении грешника, не о возврате к старым грехам. Тайна тут глубже.

В своей первой книге, к которой я тут в примечаниях то и дело отсылаю читателя, я лишь бегло затронул этот случай. Там я сосредоточился в основном на других примерах. В этот раз все ровно наоборот. Но не поленитесь прочитать сами эти тексты и увидеть за текстами жизни всех тех святых, которым довелось испытать этот феномен на собственном опыте. Размер книги не позволяет мне привести вам здесь все эти примеры. Но если мы ничего не знаем о них самих, об их жизни, тогда и их свидетельство теряет силу. Вот поэтому я и решил на этот раз ограничиться лишь несколькими случаями, но зато с подробными цитатами. Но ведь есть и множество других примеров!

Какая тайна! И какое впечатляющее зрелище – видеть, как великих святых обуревают великие трудности и жесточайшие искушения. Я часто использую это выражение: «великие святые», но я надеюсь, что вы правильно меня поняли. Не бывает «малых» святых. Они все великие. Это мы оказываемся малыми. Поэтому-то я и называю их «великими».

Когда мы видим, как святая Тереза Младенца Иисуса и Святого Лика, побежденная неопровержимостью того, что она считала всего лишь дуновением и иллюзией, пишет свой Символ веры собственной кровью и затем носит написанное всегда при себе, то мы начинаем догадываться, через какую внутреннюю борьбу пришлось ей пройти.

Когда мы видим, как знаменитый кюре из Арса настолько охвачен тоской от недостижимости святости Бога, что он даже не может поставить подпись, так дрожит его рука. И это человек, к которому устремлялись толпы людей со всего света, так что пришлось даже проложить к нему линию железной дороги и построить рядом гостиницы, чтобы можно было принять всех желающих его повидать, человек, который читал у них в сердцах, который совершал чудеса.

Когда мы видим, что столько святых испытывают потерянность, тоску, смятение, при том что, я настаиваю на этом, их очищение к тому моменту уже завершено, то нам остается лишь согласиться с аббатом Делажем, свидетельство которого я вам уже приводил. Это уже не искушения самих святых, это искушения других людей, ближних или дальних, знакомых им или незнакомых.

Вот еще одно свидетельство, все о том же. Речь пойдет о человеке, о котором я вам немножко уже рассказывал, о той обычной английской учительнице с необычной жизнью, все еще недостаточно хорошо известной широкой публике. Но это не так важно. Пусть вас здесь снова не смущает упоминание «демонов». То, что обозначается здесь этим словом, можно интерпретировать по-разному, и в этом нет ничего смешного. Проявления этого феномена мы можем найти в жизни у очень многих святых и в так называемых «паранормальных» явлениях. Но в этом случает обратите внимание на саму суть этого свидетельства, на сам факт взятия на себя того, что выпало на долю другим людям. Итак, вот что говорит Тереза-Елена Хиггинсон:

«Когда Господь испытывал меня тем огромным разочарованием, о котором я говорила, предо мною предстал демон с прочими чертями и искушал меня точно так, как он искушал те бедные души, чьи грехи я взяла на себя. Искушения были тут всевозможные и на любой вкус: искушения против милосердия, искушения ревностью, завистью, даже ненавистью, а также искушения против святого целомудрия, против веры, а также против надежды.

«Когда в ходе такой беспрерывной борьбы я была, наконец, уже совсем на исходе сил и уже не понимала, поражение это или еще нет, тогда я взмолилась к Богу, я кричала и умоляла о жалости, о милосердии…»

Вот еще одно свидетельство: польской монахини, святой Фаустины Ковальска. Сестра Фаустина родилась в бедной крестьянской семье, где было десять детей: она была третьим ребенком. Родители были очень верующими людьми, но рвение дочери поразило даже их: с девятилетнего возраста девочка просыпалась по ночам и вставала на молитву. «Со всеми этими молитвами ты, малышка, совсем потеряешь голову!» С четырнадцати лет она ходила на службу в соседнее село. И уже тога мечтала стать монахиней. То, как она реализовала свою мечту, очень похоже на волшебную сказку. Я уверен, что эта история не уступит Золушке или Спящей красавице. С одной только разницей: эта история произошла на самом деле! Итак, в итоге она стала монахиней в конгрегации, ставившей перед собой задачу помочь «павшим девицам вернуться на путь добродетели» и «воспитывать девушек, которым нужна специальная защита от опасностей мира сего». Т. е. задача, на сегодняшний день распространимая уже на всех девушек. Монахини называли таких «пансионерками». Это уточнение поможет нам лучше понять контекст следующей цитаты:

«Однажды я взяла на себя одно из тех жутких искушений, которые мучили одну из наших пансионерок из Варшавы. Это было искушение самоубийством. Я мучилась семь дней. По истечении семи дней Господь Иисус Христос излил на нее благодать, и я перестала страдать. Это было очень тяжелое страдание. Я часто беру на себя мучения наших пансионерок. Иисус дозволяет мне это, Ему вторят и наши духовные отцы, когда я им исповедуюсь». Вы, конечно, заметили, что она излагает ход событий в соответствии с привычной западной теологической схемой: она страдает, и от этого страдания Христос наделяет грешницу «благодатью», способной ее изменить. В такой схеме не остается места для прямой связи между действиями сестры Фаустины и искушаемой девочки. Механизм «дисковых тормозов» тут не работает. Тут появляется третья фигура (Христос) в положении судьи, причем, несколько произвольного судьи, который и устанавливает связь между двумя другими фигурами, помимо этого никак между собой не связанными.

Однако, то, что видит Фаустина, этой схеме не соответствует. И она это выражает, сама того не замечая: она «берет» на себя искушения другого человека, и случается с ней такое довольно часто. По сути, это становится настоящим ее призванием, особенно помощь умирающим в последние мгновения их земной жизни. Иногда это люди, которые находятся от нее за сотни километров и которых она прежде никогда не встречала. Вот еще несколько строк, они напомнят нам то, что мы уже видели у аббата Делажа:

«В тот вечер я вдруг внезапно поняла, что чья-то душа нуждается в моих молитвах. Я начала усиленно молиться, но не оставляло чувство, что этого недостаточно. Итак, я продолжала молиться. На следующий день утром в какой-то миг я вдруг внезапно поняла, что уже в тот момент, когда накануне я почувствовала тревогу, у этого человека началась агония, и что продлилась она до утра. Я поняла, как сильно пришлось бороться этой душе. Вот как Господь Иисус Христос ставит меня в известность: я чувствую, очень четко и ясно, что чья-то душа просит меня за нее молиться. Я не знала прежде, что наше общение с душами может быть настолько тесным! Иногда меня об этом извещает мой ангел-хранитель…»

Тут те же мысли выражены уже гораздо яснее. Вы заметили уже, и это принципиально важно, что умирающий не был освобожден от борьбы, ему пришлось бороться и бороться сильно. Сестра Фаустина тут не заступает на место человека, подвергающегося искушению. Она ему помогает. И роль Христа тут не в том, чтобы измерить соответствие между мучениями, на которые идет Фаустина, и поданным облегчением. Он лишь «предупреждает» сигналом тревоги Фаустину. А порой за Него это делает ангел-хранитель.

Часто бывало, что сестра Фаустина не ждала, пока ее уведомят таким образом о строчном и драматическом случае. Она работает, сама не зная, для кого именно, для облегчения тех, кому это надобно: «За чувственные грехи я умерщвляю тело и держу пост, когда мне это дозволено. За грехи гордыни я молюсь на коленях, лбом в пол. За грехи ненависти я молюсь о тех, кто мне внушает антипатию, и пытаюсь оказать им хоть какую-то помощь».

Я закончу все это четким указаниемна то, какова роль нашей воли в искупительной работе по восстановлению равновесия и переориентации всей нашей жизни к Богу. Цитирую аббата Делажа: «Заботящийся о нас Бог ни в коей мере не похож на земных хирургов, которым приходится приводить больных в бессознательное состояние. Он же, наоборот, не усыпляет, а часто делает еще больнее и острее этот укол страдания в самые глубины нашего сердца. Он не может нас усыпить. В этом нет нужды. Иисус на Кресте не спал». Все дело в том, что, если бы Бог из жалости уменьшил наше испытание, то мы бы оказались неспособны расти и совершенствоваться. Чтобы мы могли возрастать в любви, учиться любить, должны быть препятствия, которые нам предстоит преодолевать, нужно, чтобы нам это чего-то стоило! И, похоже, что это усилие с нами могут таинственным образом разделить, помочь нам его совершить. Но не могут просто взять и упразднить.

Я ограничусь здесь только этими несколькими примерами. В своей первой книге я привел и множество других примеров, дал ссылки и на другие свидетельства. Чтение таких свидетельств во всем их многообразии показывает нам, до каких степеней может доходить такое общение с «душами». Но я надеюсь, что вы и так уже убедились, что я ничего не выдумываю. Это все тот же «механизм» дисковых тормозов, даже если порой нужно суметь разглядеть его сквозь ту стилистку и язык, которые используют авторы, придерживаясь общепринятых на Западе богословских установок.