Мистики всегда знали, что по ту сторону всех видимостей они уже стали со Христом одним целым. Да и богословы тоже это понимали, если сами были при этом мистиками. Св. Иоанн-евангелист «Богослов» (как его называют православные), учил тому же, что и апостол Павел, но другим языком, более образным, повторяя, вероятно, слова самого Христа: «Я есмь лоза, а вы ветви…» (Ин 15:5).

Но речь тут не только о том, что все мы образуем вокруг Христа круг, в котором правит такая любовь, такое взаимопонимание, что мы уже становимся в некотором смысле единым телом. Это и называют часто «мистическим Телом» Христовым. Примерно в том же духе говорят и о единстве «команды пожарников». Но, нет! Все гораздо глубже! Речь о том, что на определенном уровне реальности, ускользающем от моих чувств, моя плоть будет плотью самого Христа, той самой, в которой Он родился, которой спас меня на Кресте, той, в которой Он воскрес. Все мы сотворены во Христе, заключены в Нем.

Именно такое представление о нашем единстве со Христом было в древней, новорожденной Церкви. После апостолов Иоанна и Павла мы находим его у св. Иринея Лионского, во II веке, в его мысли о нашем единстве во Христе.

Мы находим его и у св. Афанасия, в IV веке. Даже забавно бывает наблюдать, насколько такое открытие смущает наших западных ученых, которые пытаются списать это на счет языческих и чуждых христианству влияний: «Афанасий порой выражается так, будто человечество Христа было не индивидуальным, но включало в себя человечество всех людей вообще. Мы видим здесь просто злоупотребление языком платоников, особенно явственное у св. Григория Нисского».

Вы уже сами видите, что я привожу здесь не редкие исключения, а характерные для того времени примеры. Св. Григорий Нисский, тоже, конечно, подпал, под такое «чуждое влияние». Но по мере того, как все глубже и глубже начинают изучать богословов первых веков христианства, прежде несправедливо забытых, сюрпризы все множатся и множатся.

Так, в 1935, отец Л. Малеве, изучив произведения св. Григория Нисского и св. Кирилла Александрийского, пришел в итоге к выводу, что для всех этих греческих богословов первых веков наша человеческая природа была во Христе «идеальной и одной реальностью, имманентной каждому человеческому индивиду по его неумножаемой и неделимой целостности». Мне кажется, что тут дано просто идеальное определение образа голограммы, а также того, что, как мы видели, происходит на евхаристии.

В XI веке еще один мистик выразил ту же мысль другими словами. Речь идет о св. Симеоне Новом Богослове. Этот греческий текст до Второй мировой войны вообще не подвергался серьезным исследованиям. И лишь после появления его перевода на французский язык в серии «Христианских источников» мы получили, наконец, доступ к этой жемчужине византийской мысли. Вот как в одном из гимнов Св. Симеон живо и образно описывает нашу физическую идентичность с Телом Христовым:

«Мы делаемся членами Христовыми, а Христос нашими членами. И рука (у меня) несчастнейшего и нога моя – Христос. Я же жалкий – и рука Христова, и нога Христова. Я двигаю рукою, и рука моя есть весь Христов, ибо Божественное Божество, согласись со мной, нераздельно; двигаю ногою, и вот она блистает, как и Он»

Я еще раз хочу обратить ваше внимание: поскольку Бог в своей божественности неделим, из этого следует, что единая с этой божественностью человеческая природа Иисуса Христа тоже неделима. И тогда в такой идентификации моего тела с Его Телом уже нельзя сказать, что моя правая рука совпадает с Его рукой, а левая нога с Его ногой, и т. п.

Моя правая рука, сама по себе, уже весь Христос, как и моя левая нога и т. п. Вам это ничего не напоминает? Но св. Симеон Новый Богослов все же прибавляет что-то новое к узнаваемому нами образу. Он настаивает на том, что все это остается истиной и в ином смысле: что каждый из нас и все мы вместе будем тогда рукой Христа, Его ногой и т. п.

Православные христиане остались верны такому богословию, так как это их собственная традиция. Но мы сейчас увидим, что и западные мистики, вопреки тому направлению богословской мысли, которое стало на Западе доминирующим, в каждую эпоху возвращались к этой традиции снова и снова. Каждый из них делал это по-своему и выражал на своем языке, порой более научном, порой насыщенном образами. Но все на собственном опыте сполна пережили свою идентичность с воскресшим Христом.

Так Майстер Экхарт, перечисляя все, что Бог-Отец дал Своему Сыну Иисусу Христу, ставшему человеком, объясняет, что все это принадлежит отныне и нам, поскольку находится теперь уже в самой человеческой природе:

«Все, что Он дал Ему в человеческой природе, все это мне уже не более чуждо, чем Ему, не дальше от меня… Итак, чтобы нам суметь что-нибудь получить от Него, нам нужно возрасти так, чтобы быть уже за пределами времени, в вечности. В вечности все будет присутствующим… И все дела, некогда совершенные Господом, настолько дарованы мне, что я могу уже похваляться ими, как своими собственными заслугами».

Здесь тоже, другим языком, говорится о некотором аналоге кармы. Свое спасение нам нужно «заслужить». Но вот, в нашем единении со Христом, Его «заслуги» вдруг становятся нашими и ведут нас ко спасению, как если бы это были нами приобретенные заслуги. По ту сторону пространства и времени Христи берет на Себя и нашу карму.

Предельно просто объясняет тождественность каждого человека со Христом Ангел Силезиус. И заметьте, что у него речь идет не только о христианах. «Христос первый и последний человек. Первый и последний человек – это один только Христос, ибо все рождается в Нем и содержится в Нем». Мы все воплощены во Христе, эта тайна преодолевает пространство. Она касается всех людей, от первого до последнего человека, эта тайна преодолевает время.