Утро отчего-то наступало медленно. Бледно-ванильный свет с трудом пробивался в отяжелевшую от духоты и смрада камеру и тут же тонул в ее сером убранстве. Эди, бодрствовавший почти весь остаток ночи, соблюдая условия договоренности с Бизенко, медленно прошел к окну и с удовольствием подставил лицо под льющиеся из форточки свежие струи воздуха.

– Можно присоседиться, а то голова разламывается от духоты? – услышал от приближающегося к нему молодого человека, что занимал соседнюю с Бизенко койку.

– Пожалуйста, воздуха свободы на всех хватит, – пошутил Эди, делая шаг в сторону, чтобы находиться к нему вполоборота.

– Спасибо, тут, действительно, свежо, – вполголоса промолвил тот, глубоко вздохнув. – Меня зовут Виктором, я здесь тоже случайный гость. Лопухнулся, как фраерок с мануфактурной фабрики, но ничего, отмажусь, помогут связи.

– Желаю успехов, – холодно заметил Эди, окинув его изучающим взглядом. Он еще вчера, сопоставляя анкетные данные заключенных, которые ему дал Карабанов с личными наблюдениями, признал в этом молодом человеке Жикова, арестованного за избиение продавца ювелирного магазина.

– Спасибо. Желаю и тебе скорой свободы. Не хочется, чтобы такой человек чах на нарах, – доброжелательно отметил Жиков, а потом, сделав небольшую паузу и придвинувшись почти вплотную, спросил: – Может попытаться найти ходы к ментам? За большие бабки они могут на все пойти. Это проверено на все сто процентов.

– Уж прямо на все сто? – недоверчиво изрек Эди, который уже понял, что неспроста к нему в столь раннее утро подвалил этот Жиков.

– У меня есть знакомый, который имеет к большому начальству прямые ходы. Это серьезный малый, по очень трудным делам находил возможности скостить срок или улучшить жизнь на зоне. А для тебя, если хочешь, я вывернусь наизнанку и все порешаю, очень ты по душе мне пришелся.

– А какой вам резон беспокоиться за меня? – спросил Эди, пристально глянув ему в глаза. – Ведь я вам, как говорится, не кум и не сват.

Виктор, спокойно выдержав взгляд, ответил:

– Хочу заработать деньги.

– Но откуда такая уверенность, что они у меня есть? – улыбаясь, спросил Эди.

– Эти рассказали, что ты очень богатый человек, – прошептал он, кивнув в сторону коек с блатными.

– И когда они это могли рассказать, ведь вы с ними не общаетесь? – вновь пошутил Эди. – Все время лежите на своей койке, ни во что не вмешиваясь.

– Вчера, когда ты был у следака. Долго говорил и не только с ними, но и с твоим соседом. Он все выспрашивал про тебя, мол, кто такой, действительно ли был случай с нападением на инкассаторов, известны ли мне подробности и тому подобное. Если коротко сказать, наводил справки.

– А вы ему, что в ответ? – улыбнулся Эди, внутренне напрягшись от последних слов Жикова.

– Чего врать-то, сказал то, о чем слышал.

– Наверно, как и мне, свою помощь предложили, – обронил Эди будто невзначай.

– Нет, у него же нет больших деньжат.

– А вы, оказывается, осведомленный человек, но отчего-то в камере вас не слышно.

– Не хочу проблем с этими, – произнес он, бросив быстрый взгляд в сторону блатных.

– Разумно, ничего не скажешь.

– Конечно, зачем мне с ними бодаться, когда все можно иначе устроить. И будешь: не клят и не мят. Понимаешь, надо уметь находить с ними общий язык, или, как ты, хряц-хряц по балде и – они перед тобой на задних лапках. Я так не смогу и потому веду себя тихо: меня этому научил мой знакомый, – на одном дыхании выпалил Виктор, а затем спросил: – Ну что, заряжать моего малого под твое дело?

– Даже не знаю, что и сказать, вроде я…

– А ты не рассуждай, – на полуслове оборвал его Виктор, – об условиях на марше договоримся, это не проблема, главное, твое принципиальное согласие, и мы начнем действовать. У нас здесь все схвачено.

«Однако наглости ему не занимать, не дал даже договорить, – напрягся было Эди, слушая нагловатую речь Жикова. – Может, поставить на место говоруна, ведь лжет же, – мелькнула мысль, но последовавшая за ней другая: – Его кто-то прикрывает, поскольку так уверенно предлагает помощь по такому сложному делу, – остановила готовые сорваться с языка резкие слова. – Непонятно, отчего с ним блатные поделились информацией обо мне, этаком богатом бандите с большой дороги? – молнией сверкнула третья. – Может он их подсадная утка, перед которым поставлена задача попытаться развести меня на обещалках, мол, посмотрим, как он отреагирует, – вторила ей четвертая. – Все может быть, но это второстепенно, главное то, что с ним вступил в контакт Бизенко. Скорее всего, он делает очередные мазки к моему портрету или пытается прощупать его на предмет использования в своих целях. Поэтому с говоруном нужно будет и далее вести терпеливый разговор, как-никак польза от него есть, но на этот раз пора закругляться, а то он не в меру разошелся, – заключил Эди и холодно произнес:

– Я подумаю над вашим предложением, а сейчас, извините, мне нужно размяться.

– Понял, буду ждать сигнала о начале действий, – высокопарно выпалил Жиков и направился к своей койке.

Эди же, не спеша, приступил к своим упражнениям, но ворох мыслей, вызванных общением с Жиковым, не давал ему некоторое время сосредоточиться.

Скоро камера ожила шумами и движением заключенных, начавших проживать свой очередной день в неволе. Больше всех привычно шумел Слюнявый, который настойчивыми стуками о перегородку пытался согнать с унитаза задумавшегося на нем сокамерника, обвиняемого в расхищении социалистической собственности, отпуская в его адрес разные колкости, мол, запустил руки в государственный карман и оставил без питания сирот и пенсионеров, а сейчас захватил стратегически важный угол и не дает людям сходить по нужде… Одних это веселило, других напрягало, что проявлялось в откровенном смехе или бесстрастном молчании.

К тому времени Эди, уже успевший завершить зарядку и побриться, сидел на койке, не обращая никакого внимания на выкрутасы Слюнявого. Бритье и обтирание холодной водой внесли в его камерную жизнь некоторую обычность и улучшили настроение. «Так можно и привыкнуть к здешней обстановке», – подумал он, и еле заметная улыбка скользнула по его лицу, на что обратил внимание только что присевший на койку Бизенко.

– Вы находите силы улыбаться? – спросил он вместо приветствия.

– А что остается делать? – вопросом на вопрос ответил Эди, наблюдая за тем, как Бизенко начал умело разминать шею.

– Будь моя воля, я бы его удавил, – произнес Бизенко, кивнув в сторону продолжающего острить Слюнявого.

– Давайте не о нем, он не заслуживает этого. Лучше скажите, как вам спалось? – произнес Эди, легко улыбнувшись, тем самым пытаясь вновь окунуть его в переживаемые трудности.

– Признаюсь, не совсем, хотя и пытался, – ответил тот, глубоко вздохнув, а затем, сделав непродолжительную паузу, как бы раздумывая над тем, о чем будет говорить, продолжил: – Не дает мне покоя то, что сделал со своим приятелем, он все время стоит перед глазами… Так что еще раз убедительно прошу вас помочь, я в долгу не останусь, вы в этом сможете убедиться. При этом Бизенко просительно глянул Эди в глаза.

Эди ожидал такой просьбы, но несколько позже, после завтрака, очередных допросов, но так с утра… «Видимо, я своим вопросом подтолкнул его к этому», – подумал Эди, а вслух заметил:

– Если у меня появится возможность встретиться с Юрой, то обязательно попрошу его навестить пострадавшего, но, когда это произойдет, не знаю.

– Спасибо, понимаю, что несколько тороплюсь, но, кто знает, а вдруг сегодня состоится такая встреча… поэтому я лучше сейчас напишу записку, в ней будет и фамилия, и название больницы, – горячо выпалил Бизенко и тут же потянулся к тумбочке.

Минут через десять Бизенко дал Эди сложенные вчетверо два листочка бумаги со словами:

– Это записка Олегу и телефон дочери. В них все есть, можете прочитать. Только просьба звонок дочери сделать раньше того, как передадут записку Шушкееву.

– Мне-то зачем, не я же буду передавать и звонить, хотя не прочь бы и сам, если бы выпустили, но разве от этих горе-сыщиков дождешься быстрого разбирательства, – ухмыльнулся Эди. И специально не стал обращать внимания на вторую часть его просьбы, чтобы он сделал необходимые пояснения относительно очередности выполнения его поручений.

Но вместо этого он взволнованно произнес:

– Не дай бог, быстрое разбирательство уже было в нашей истории – один допрос для порядка – и к стенке.

– Я не в том смысле.

– Понимаю, конечно не в том, я так, для связки слов, – небрежно обронил Бизенко, глянув в глаза Эди, – но, как говорил мой отец, цитируя одного немецкого поэта, истина всегда полезнее обмана.

– Мне тоже нравится это изречение, – произнес Эди, удивив своим признанием собеседника.

– Вы знакомы с немецкой литературой? – спросил он, несколько оживившись.

– На уровне внеклассного чтения, но фразу Гёте: «если истина верна, она полезнее обмана, и если ранит вас она, поверь, целебна эта рана» хорошо запомнил, потому что у меня был прекрасный учитель. Его звали Максом Эвальдовичем. Он смог пробудить во мне интерес не только к литературе, но в целом к жизни в те тяжелые годы.

– Он немец? – заинтригованно спросил Бизенко.

– Да, из поволжских. Отбывал трудовую повинность на какой-то северной стройке, а когда дошел до физического изнеможения, его отбраковали и отправили умирать в казахстанскую степь. А он, вопреки всему, выжил, набрался сил и начал работать.

– Мой отец прекрасно знал немецкий, мать – мировую литературу, а я увлекся английским и немецким языками, на остальное хронически не хватало времени, и потому нахватался лишь вершков, – дрогнувшим голосом произнес Бизенко.

– Но вы рассказывали, что много ездили по миру… – начал было Эди.

– Да, это было, но сейчас все изменилось и, главное, ничего нельзя исправить, вот в чем проблема, – прервал его Бизенко.

– Если вы о своем знакомом, то зря расстраиваетесь, ведь он же не умер, а рана заживет, и вы снова будете на коне. Главное, чтобы он простил вас.

– Я очень надеюсь, что он поймет меня, ведь я не хотел. Все от горячности, будь она неладна.

– Вот и хорошо, тогда все остальное помаленьку наладится.

– Возможно, но, как говорится, время покажет, – согласился он, а затем, сделав непродолжительную паузу, как бы решая, говорить или не говорить, неожиданно спросил:

– А что от вас мой сосед-молчун хотел? Я даже удивился, увидев вас шепчущимися у окна.

– Да собственно ничего, хочет контачить, а что за этим кроется пока неясно.

– Я с ним тоже разговаривал: ни с того ни с сего начал хвастаться, что у него в милиции все схвачено, и потому решил, что он пустышка, а тут вы с ним с раннего утра ведете тихий разговор.

– Он меня веселил своими байками, но, что касается пустышки, вы, кажется, попали в точку, – заметил Эди. – Будь он серьезным парнем, то вел бы себя иначе.

– Вот и я об этом же подумал, – согласился Бизенко. – Скорее всего, он подсадная утка, – заключил он, вопросительно взглянув на Эди.

– Вполне возможно, но из-за меня наград он не получит.

– Из-за меня тоже, – коротко произнес Бизенко, повернув голову в сторону открывшейся форточки на входной двери, и тут же добавил: – вот и наша бурда подоспела. Если бы вы только знали, как меня воротит от нее, но, увы, желудок требует свое. Так что предлагаю и вам не отпираться, а то ослабните, да и политику могут пришить. Голодовку, как вам должно быть известно, в нашей стране не приемлют и воспринимают в качестве молчаливого бунта.

– Я уже созрел, придется и через это пройти, – с грустью в голосе промолвил Эди, что вызвало у Бизенко эмоциональную фразу:

– Ни в коем случае, это тупик для вас, а не свобода. Ради бога, поберегитесь.

– Спасибо за заботу, но я как раз и имел в виду, что придется есть эту бурду, – в прежнем тоне заметил Эди, потянувшись к тумбочке, чтобы достать из нее свою чашку. При этом отметил для себя, что Бизенко пытается уберечь его от ошибки, по всему, сделав на него ставку в своей игре на выживание.

– Вот это правильное решение, – улыбнулся Бизенко.

После завтрака, мытья посуды и последовавшей за этим уборкой камеры, осуществленной одним из лакеев блатных под контролем вездесущего Слюнявого, заставлявшего бедолагу вновь и вновь протирать влажной тряпкой обеденный стол, наступило некоторое затишье, что могло означать лишь одно: пришло время вызовов на допросы. И потому в ожидании предстоящих встреч со следователями каждый углубился в свои мысли. Лишь только из угла, где ютились блатные, доносился редкий смех, который должен был свидетельствовать об их безразличии к личной судьбе и готовности нести свой крест в любых условиях.

– Удивительные люди, их ничто не волнует и не заботит, – промолвил Бизенко, кивнув в их сторону. – В то время, когда нужно бы подумать над тем, о чем будут спрашивать и как отвечать, они гогочут. Хотя, что с них, с моральных уродов, взять. По всей вероятности, классик, сказавший, что так хочет время, а мы его рабы, был прав.

«Надо же, человек, который за три сребреника продал Родину, о морали заговорил. Считает возможным кого-то осуждать за нарушение правил общежития, норм закона, – больно ударила в виски Эди возмущенная мысль. – Неужели он не понимает глубину своего падения как с точки зрения той же морали, так и причиняемого им вреда обществу, частью которого сам является. Скорее всего, понимает, но не хочет признаться даже самому себе, возможно, находя оправдание совершенной им измене местью государству за насилие над своими близкими, а может быть, и иными соображениями. И, главное, изречением Шекспира: «так хочет время…» пытается объяснить происходящее», – рассуждал Эди, прислушиваясь к тому, что говорил Бизенко.

– … Вне всякого сомнения, он был прав, – заключил Бизенко, ведь и в его время такого сброда тоже было полно, вы понимаете, о чем я, и, главное, так хотело время.

– Отчего же не понять, коль все это на поверхности нашего бытия лежит и легко обозреваемо. А этих пацанов с их волчьими повадками породило наше время, наше общество, которое еще не достигло необходимого совершенства. Но, слава богу, в последние годы хоть что-то начали делать, – произнес Эди.

– Вы бы с этими выводами поаккуратнее, Эди, – посоветовал Бизенко, перейдя почти на шепот. – По крайней мере думайте, о чем будете говорить.

– Думать об этом не хочется: времена настали скоротечные. К тому же ваш классик говорил, что трусами нас делает раздумье. Правда, иногда голову посещает мысль, а не есть ли все это повторение «шестидесятых».

– Эди, я именно сейчас окончательно убедился, что вы образованный, но не совсем осторожный молодой человек.

Неожиданно шум открывшейся кормушки прервал их разговор… Надзиратель зычным голосом назвал фамилии трех заключенных, которым предстояли встречи со следователями. В их числе был и Бизенко.

– Ну, я пошел, – промолвил он, нехотя вставая с койки. – Вы же не забудьте о моих просьбах.

– Не забуду, я же обещал, – твердым голосом ответил Эди.

Спустя каких-то полчаса на допрос вызвали и Виктора. Перед тем как направиться к выходу, он подошел к Эди и спросил:

– Ну что, я начинаю действовать?

– За меня уже впрягся один дядя, поэтому пока не надо.

– Из блатных что ли?

– Сказано вам, пока не надо, значит не надо.

– Может быть, хоть в принципе перетереть?

– В принципе можно, но не более того.

– Заметано, вернусь и расскажу, что и как.

– Хорошо, – бесстрастно произнес Эди и лег на койку, давая тем самым понять, что разговор окончен.

Виктор, готовый еще что-то сказать, тут же умолк и медленно вразвалочку зашагал к выходу.

Надзиратели, обычно подгонявшие резкими командами каждого выводимого из камеры, в данном случае проявили неслыханную терпимость по отношению к Виктору, что не осталось незамеченным для заключенных, в том числе и для Эди, который взглядом провожал его до самой двери. Благосклонность надзирателей к Виктору можно было объяснить лишь тем, что он в силу каких-то причин имеет влияние на них, иначе они не стали бы с ним церемониться, и это следовало учитывать в дальнейшем общении с ним. «Надо сегодня же навести справки о нем у Карабанова, по всему, этот ловкий парень участвует в чьей-то игре, и с этим нужно разобраться, чтобы ненароком он не испортил нашу игру, может быть, даже порекомендовать убрать из камеры», – рассуждал Эди, но щелчки замка двери вернули его к действительности.

Открылась дверь, и в камеру прежним вальяжным шагом зашел Виктор.

– А вот и наш молчун, явился, не запылился, – донесся голос Слюнявого, который, переваливаясь с ноги на ногу с театрально разведенными руками, вышел на середину камеры. – А ну-ка, фазан, выкладывай, чего так рано от следака обернулся? Отчего он не уважил тебя допросом и не поделился долбанчиком, или ты все успел сделать за пятнадцать минут, или…?

– Ему не до меня было, его понос пробил, отчего на толчке безвылазно сидит, если не веришь, пойди проверь, – выпалил громко Виктор, перекрывая голос Слюнявого, и под хохот зэков прошел к своей койке и лег, что-то бурча себе под нос.

Слюнявый же некоторое время постоял в прежней позе, кидая буравящие взгляды то в одну, то в другую стороны, призывая тем самым смеющихся к спокойствию. Когда, наконец, смех прекратился, он, даже не поворачиваясь в сторону Виктора, раздраженно бросил:

– Ты чё, фаршмак, надо мной, фартовым, надумал смеяться? Ты чё, не знаешь, что за это бывает? – и, медленно развернувшись, направился к Виктору, выпучив глаза и вытянув вперед руки, словно желая дотянуться до его шеи.

Виктор ждать, когда он до него доберется, не стал, а со словами: «Это не для меня, бодайся с кем-нибудь другим», ловко перевалился через кровать Бизенко и сел напротив продолжающего лежать Эди, вызвав тем самым очередной хохот наблюдавших за происходящим зэков.

Слюнявый собрался было последовать за Виктором, но его остановил окрик Долговязого, и он, продолжая высказывать угрозы в адрес своего обидчика, вернулся к себе.

Виктор, проводив Слюнявого взглядом с деланной улыбкой на лице, вполголоса произнес, обращаясь к Эди:

– Я его не боюсь, просто не хочу никакого бодания, это не мой конек, я действую тоньше, и этот шаромыга, корчащий из себя фартового вора, вскоре на себе почувствует мой метод воздействия, мне только нужно будет кое с кем переговорить.

– Если вы против боданий, зачем надо было обострять ситуацию? – отреагировал Эди, который также обратил внимание на то, что Виктор быстро вернулся с допроса.

– Я не был у следователя, меня вызывал Справедливый, который толковал с тобой на прогулке, – произнес Виктор, наблюдая за тем, как Эди отнесется к его словам.

– Так надо было об этом сказать Слюнявому, и он не лез бы к вам с угрозами, а то создали себе проблему на ровном месте, ведь он и на самом деле может ударить, так что теперь ждите от него пакостей, – заметил Эди, улыбаясь.

– С ним я как-нибудь разберусь, а вот тебя ждут серьезные неприятности, – прошептал Виктор, наклонившись к Эди.

– Куда уж серьезнее, я и так ни за что, ни про что наказан под завязку этой камерой, – отшутился Эди.

– Ты не смейся, Справедливый сказал, что тебе нужно быть осторожным, так как надзиратели задумали тебе сегодня темную устроить.

– Им что, больше делать нечего, как мне темную устраивать?

– Это из-за инкассатора, которого ты завалил, он приходился родственником одному из них.

– Откуда они могут знать, кто кого убил, не страшите, такого не может быть, чтобы ни с того, ни с сего темную устроили, – спокойно произнес Эди не столько для Виктора, сколько для операторов слухового контроля.

– Бывает, и тебе это, наверняка, должно быть известно. Вспомни, как тебя задерживали, как хотели избить в обезьяннике.

– Вообще-то, да, но откуда вам об этом известно? – удивленно спросил Эди.

– Откуда, откуда? Я тебе говорил, что у меня есть связи и в милиции, и среди блатных. Так что мне многое известно.

– Вот теперь начинаю верить тому, что вы говорили, а то мало ли ловких парней в изоляторе околачивается.

– Вот и хорошо, – широко улыбнулся Виктор. – Это приятно будет узнать и Справедливому. Ну а что касается того надзирателя, он мне лично сказал, что его родственника ты замочил, и потому будет темная.

– Что еще хорошего ваши приятели сказали? – спросил Эди, присаживаясь на койке.

– А того, что сказал, разве мало? – произнес Виктор, удивленно глянув ему в глаза.

– Мало, Виктор, мало, утром же наобещал целый короб, а тут только про темную, советы пахана и ни слова об облегчении участи.

– Еще он дал понять, что у него в отношении тебя есть планы. Да, о нашем утреннем разговоре не говори ему, а то он может что-то не так понять.

– Не буду, если оставите попытки играть со мной в прятки. И еще, имей в виду, я не Слюнявый – бью без предупреждения.

– Усек, но будь уверен, я не отказался от своих утренних слов, у меня во всем этом имеется свой интерес, – вновь прошептал Виктор, положа правую руку на грудь.

– Посмотрим, к чему он приведет, но, смотри, только не ошибись, – твердо произнес Эди, приподнимаясь, чтобы пойти к умывальнику сполоснуть лицо холодной водой. Но не успел сделать и нескольких шагов, как из открывшейся форточки донеслась команда: «Атбиеву на выход».

Через десять минут он уже был сопровожден двумя надзирателями к следователю. По пути никаких эксцессов не произошло: лишь звучали обычные команды «стоять», «вперед», «лицом к стене», которые Эди выполнял беспрекословно, не теряя при этом бдительности, чтобы избежать неожиданного нападения. Он не исключал такой возможности с того самого момента, когда вчера «грозный надзиратель» толкнул его в бок, угрожая расправой.

В кабинете следователя находился только Артем, который, дождавшись, когда надзиратель закроет за собой дверь, шагнул к Эди и со словами:

– Рад видеть тебя, дружище, – крепко пожал протянутую ему для приветствия руку.

– Взаимно, – улыбнулся Эди, бросив при этом вопросительный взгляд на свободные стулья у стола.

– Николай за Юрой поехал, а следователь работает с «Иудой», вот-вот все должны подойти, а я тем временем поделюсь с тобой новостями с воли и горячими пирожками, которые по нашему спецзаказу изготовила супруга Николая, – произнес Артем, присаживаясь за стол.

– Спасибо, что не забываете о моем желудке, но сначала давай о насущном, – заметил Эди и сел напротив Артема, облокотившись на столешницу. Ему хотелось поскорее узнать, как развивается разработка Бизенко и его связей.

– Хорошо, – согласился Артем, ставя на стол пищевой термос. – Шушкеев пришел в себя и завтра будет готов давать показания. Правда, нет уверенности в том, что они будут выходить за рамки покушения на него со стороны Бизенко.

– Вполне возможно, тем более, «Иуда» принимает настойчивые меры к примирению с ним, в частности, попросил меня посодействовать ему в этом через Юру, – произнес Эди, передавая Артему записку.

– Прекрасно, Юра в один момент стал парнем нарасхват: на него вчера ночью выходили блатные с расспросами о тебе, мол, кто такой и откуда, из чего мы поняли, что твоя встреча с местным паханом состоялась, – медленно произнес Артем, пробегая глазами записку.

– Да, первые шаги сделаны, – согласился Эди и, в подробностях рассказав о своих беседах со Справедливым и Жиковым, заметил: – Завидную оперативность проявил этот Справедливый по установке Юры, ведь в разговоре с ним я назвал лишь его фамилию и имя.

– По данным Николая, у этого пахана в милиции имеются свои люди, которые снабжают его необходимой информацией, а что касается второго, то он обычная подсадная утка, услугами которого пользуются и угрозыск, и блатные, так что не теряй времени на него, а вот что касается пахана, то можно бы поиграть с ним. Не исключено, что через него удастся получить какие-нибудь зацепки по делу инкассаторов. На этот счет я советовался с Маликовым, и он дал добро, но при условии, если ты посчитаешь возможным выполнение такой работы без ущерба для разработки «Иуды», – промолвил Артем, медленно кладя на стол развернутую записку.

– Справедливый дядька сложный, с ним ухо надо держать востро.

– Вне всякого сомнения, если он убедится, что ты не тот, кто ему нужен, то примет меры к наказанию за несбывшиеся надежды разбогатеть и, особенно, за избиение блатных.

– Разговор с Юрой даст дополнительную пищу для размышлений по этому поводу, а там и посмотрим, что и как делать. Сейчас давай лучше по существу послания «Иуды» в больницу и просьбы позвонить дочери, – предложил Эди, положив рядом с запиской листок бумаги с московским номером.

– С телефонами проще, мы все как надо обыграем, – сказал Артем, бросив взгляд на листок с телефоном.

– Имей в виду, звонок должен быть из Минска.

– Несомненно, но после соответствующей подготовки. Это не сложно сделать, меня, откровенно говоря, настораживает записка. Нельзя исключать, что ею он пытается передать Шушкееву какую-нибудь зашифрованную в словах информацию, например, инструкцию, как себя вести и о чем говорить следователю.

– Конечно, записку необходимо всесторонне исследовать, но не учитывать того, что она адресована человеку, которого он пытался убить, тоже нельзя. В любом случае, объект вынужденно дал нам возможность прямого контакта со своей преступной связью. При этом необязательно записку адресату доставлять, можно на словах передать извинения «Иуды».

– Интересная мысль, мы подработаем ситуацию.

– По всем этим вопросам Юру нужно всесторонне проинструктировать.

– Сделаем это вместе, – предложил Артем, медленно приподнимаясь из-за стола. – Задействуем былой опыт. Плохо то, что до настоящего времени не обладаем однозначной информацией о том, что практически связывает «Иуду» и Шушкеева – шпионаж или валюта.

– Пока очевидно лишь то, что объект хотел вывести Шушкеева из игры, по всей вероятности, почувствовав с его стороны какую-то реальную угрозу. Иначе не стал бы пускать в ход нож.

– Вчера этот негодяй отрицал даже свое знакомство с Шушкеевым, напирал на то, что содержится в СИЗО незаконно, за что организаторам его задержания придется отвечать по всей строгости советского закона. Но когда ему предъявили минские фотографии, сначала впал в ступор и некоторое время не мог даже слово вымолвить, а затем взял себя в руки и заявил, что вспомнил о встрече с ним, но к его ранению не имеет никакого отношения.

На сегодняшнем допросе вначале пытался придерживаться той же линии. Но когда ему предъявили остальные фотографии и сообщили о том, что Шушкеев сотрудничает со следствием, заявил, что не признавался в содеянном, потому что ему стыдно за свой поступок, в котором раскаивается и думает лишь о том, как замолить свой грех перед пострадавшим. При этом в наглую пытался получить у следователя информацию о происхождении этих фотографий, задавая различные вопросы, мол, вы что следили за Шушкеевым, что он такое сделал, почему его фотографировали вместе с ним.

– Такое развитие ситуации многое проясняет, – оживился Эди. – Только нужно спокойно сопоставить имеющуюся у нас информацию.

– Не хочешь ли ты сказать, что у тебя вырисовывается вариант, могущий объяснить истинную причину появления этой записки? – спросил Артем, слегка потирая виски пальцами рук.

– Как главное, я выделил бы, во-первых, стремление «Иуды» известить Шушкеева о том, что он находится в тюрьме из-за нанесенного ему ножевого ранения, но при этом не растерян и располагает возможностью сноситься со своими связями на воле, отслеживать их действия через надежных людей. Иначе говоря, оказать на Шушкеева психологическое воздействие, мол, смотри, у меня длинные руки. Во-вторых, как уже говорил, не исключаю попытку передачи ему в зашифрованном виде какой-нибудь инструкции, но это только в случае, если Шушкеев замешан в шпионских делах.

– Логично, согласен, – произнес Артем, опершись руками о стол. – Но отчего он не остерегается того, что записка может попасть не только в руки Шушкеева?

– Думаю, что даже после вчерашнего допроса у него не осталось иллюзий относительно себя и Шушкеева, иначе не стал бы так настойчиво просить о помощи. По всему, всесторонне проанализировав сложившуюся вокруг него ситуацию, он понял, что находится под наблюдением контрразведки и начал действовать.

– Логично. Он может допустить, что милиция им занялась только после его покушения на Шушкеева, – заключил Артем.

– И теперь «Иуде» остается выяснить, по какой статье мы его ведем – по шпионажу или незаконным валютным операциям.

– По его нынешним действиям он, скорее всего, допускает, что попал в поле зрения КГБ как валютчик и, теша себя иллюзиями, что нам неизвестно о его шпионской деятельности, будет пытаться увести следствие в нужном ему направлении.

– Так-то оно так, но у меня возникает вопрос, почему опытный шпион пытается решить в целом-то пустяковую задачу через нового знакомого, если намеревается сделать на него ставку в дальнейшей игре, а не подключает к операции с запиской, к примеру, Золтикова. Он же должен учитывать, что направляет Юру в руки чекистов, которые наверняка обложили со всех сторон Шушкеева.

– Можно допустить, что он не доверяет Золтикову или бережет его.

– Может быть, но, как мне представляется, «Иуда» хитрит. Я только что понял, почему он попросил меня первым делом организовать звонок дочери, а потом заняться запиской.

– Поясни, о чем речь, – попросил Артем, приседая на прежнее место.

– Он этой запиской просто решил проверить меня. Понимаешь, если Юра без проблем получит доступ к Шушкееву и тем более вручит ему записку, «Иуда» сразу поймет, что вся ситуация находится под контролем контрразведки, и тогда можно считать нашу операцию по внедрению завершенной. Но как бы ситуация с запиской не складывалась, звонок в Москву уже будет сделан. Отсюда можно допустить, что просьбой о передаче записки он просто прикрывает главное действие – звонок.

– Не радужную картину, однако, ты нарисовал, – озадаченно произнес Артем, бросив брезгливый взгляд на записку. – Этот негодяй действительно, хитер, если придумывает такие ходы, что в твоем изложении весьма похоже на правду. Надо же, находясь на краю пропасти, пытается в наглую играть с нами.

– Он борется за свою жизнь и потому ищет оптимальные варианты для спасения. Артем, знаешь, в далеком детстве, чтобы не умереть с голода, я со своими сверстниками капканами ловил степных сусликов и забивал их на мясо… Мы жарили это мясо и ели, что собственно и помогло многим из нас выжить в голодные послевоенные годы. Давалось это пропитание нелегко. Оказавшиеся в руках ловцов суслики перед лицом неминуемой гибели яростно царапали детские руки и нередко прокусывали их насквозь. Бывало, таким образом некоторым из них удавалось спастись, вырвавшись из рук раненого неудачника-ловца. А «Иуда» далеко не суслик.

– Как бы то ни было, прокусывать чекистские руки мы ему не дадим, – ухмыльнулся Артем и затем жестко добавил: – Он в наших руках, и мы заставим его играть в нашу игру.

– Дорогой Артем, будь мы на партсобрании, то я первым зааплодировал бы тебе после этих слов, – пошутил Эди.

– Но это я так, чтобы тебя эмоционально поддержать, – выпалил Артем несколько растерянно.

– Понял, я воодушевился и жажду геройства, – вновь пошутил Эди, сняв тем самым возникшее было напряжение.

– Тогда, давай, обкатаем схему наших действий, – предложил Артем, глубоко вздохнув.

– Итак, записку Шушкееву не передаем, помешали обстоятельства.

– Какие?

– Юра узнал, что его палата охраняется какими-то людьми.

– От кого узнал, и что это за люди?

– В больнице медсестрой хирургического отделения работает одноклассница Юры, с помощью которой он хотел попасть к Шушкееву, но она предупредила его, что около палаты постоянно дежурят какие-то люди – то ли милиционеры, то ли чекисты. Об этом знает весь медперсонал больницы.

– Логично, а как нам удастся пробиться через весь этот кордон и довести до Шушкеева суть записки?

– В обязанности одноклассницы Юры входит обслуживание оперированных: перевязки, уколы, пичканье таблетками и всякое там другое. Вот Юра и попросит ее довести до Шушкеева суть записки.

– А записку не может передать?

– Не может. Боится, там же парни чубатые, наподобие тебя.

– Ну-ну, – улыбнулся Артем, – рассказать может, а записку никак.

– Не хочет проблем с этими парнями, они же блюдут во все глаза, как бы что мимо них к объекту не проскользнуло.

– Вроде все на правду похоже, но за иронию с чубатыми парнями поквитаюсь с тобой, когда все это завершится.

– Скорее бы, а то уже мои легкие бунтуют от камерного смрада.

– Скоро, скоро, и ты вернешься в свой санаторий, а то и вместе махнем туда к мо-о-рю, со-ол-нцу, к де-воч… – начал тянуть Артем, закинув руки за голову, но стук в дверь и появление в кабинете Бородина вернуло его к реальности.

Плотно прикрыв за собой дверь, он быстрым шагом прошел к столу.

Тепло поздоровавшись с Эди, он сел за стол и, окинув чекистов светящимся взглядом, победно произнес:

– Он начал давать подробные показания по факту покушения на Шушкеева. Правда, при этом утверждает, что не намеревался его убивать. Это была самозащита, так как Шушкеев, употребив лишнее, начал его избивать, а он, испугавшись тяжелых последствий для себя, схватил лежащий на столе нож и ударил.

– А о характере своих отношений, когда познакомились, что их объединяет – не рассказывает? – перебил следователя Артем.

– Нет, пока только пишем протокол по эпизоду с дракой и ранением. Он вновь, между прочим, спрашивал, откуда взялись те фотографии, а не может ли быть такого, что на фотоснимке изображен похожий на него человек. Интересовался, почему на его допросах, кроме следователя, присутствуют другие лица, имея в виду вчерашнее ваше участие, и кто они. Но я, как договорились, объясняю это резонансным характером расследуемого дела.

– Выходит, что помаленьку нервы у него сдают, – ухмыльнулся Артем.

– Скорее всего, да, – заметил Бородин, – у меня даже сложилось впечатление, что если бы ему напрямую сказали, например, ты валютчик, то он с готовностью признался бы в этом.

– Придет время, скажем и не только об этом, но пока необходимо, как и запланировано, раскручивать его по Шушкееву, – менторским тоном посоветовал Артем.

– Хорошо, будем двигаться по плану, – покорно согласился Бородин.

– Михаил Михайлович, вы с ним на сегодня уже завершили? – поинтересовался Эди, дождавшись паузы в диалоге.

– Нет, у нас будет еще продолжение. Он взялся писать сам, объяснив, что так у него лучше получится. Но он под наблюдением.

– Михаил, доведите до него в ненавязчивой форме, что вы запросили органы милиции и государственной безопасности по всем местам проживания Бизенко и Шушкеева сведения, могущие расширить представление следствия о них, – не дал ему договорить Артем. – Это должно его несколько напрячь и заставить остро реагировать на это.

Бородин в знак согласия кивнул головой и, сделав запись в лежащем перед ним блокноте, обратился к Эди:

– Вы хотели что-то уточнить?

– Да, сейчас очень важно получить информацию об истинных отношениях с Шушкеевым, что ему известно о его семье. Важны сведения о его друзьях и товарищах как в Минске, так и в других городах. Вопросы такого порядка для него, наверняка, окажутся чувствительными, поскольку он знает, что у вас есть возможность проверить его ответы, в том числе через того же Шушкеева. Это наиболее слабое место в избранной им линии защиты, если, конечно, они заранее не прорабатывали такую возможность. Кроме того, спросите, когда, на его взгляд, сделаны московские фотографии. С какой целью и к кому тогда приезжал Шушкеев в столицу. Можете даже сказать, что следствие подозревает пострадавшего в незаконной валютной деятельности. А его контакты с ним и эта поножовщина, мол, заставляют думать о всяком… Настойчиво предложите рассказать об этой стороне дела.

При этом имейте в виду, он однозначно понимает, что крепко сидит на крючке чекистов. Вот только не знает, насколько они осведомлены в его тайной жизни. Поэтому и необходимо особенно на первом этапе проявить усердие и заставить его разговориться о Шушкееве, связях в Москве и Белоруссии. Пусть называет тех, кто мог бы о нем хоть слово сказать.

– Вы в десятку попали. Это как раз то, чего он пытается обходить в своих ответах на мои вопросы, – произнес следователь, делая очередную пометку в блокноте.

– Ничего, а вы настойчиво возвращайте его к ним, при этом проговоритесь относительно того, что следствием выявлены подозрительные типы, снующие вокруг Шушкеева, в отношении которых в ближайшее время будут приняты необходимые меры, и тогда к Бизенко будут уже другие вопросы, а также учтен его отказ сотрудничать со следствием.

– Это придаст существенную остроту разговору с ним, – оживился Бородин.

– Ответы на поставленные вопросы нужны, чтобы двигаться дальше, а времени в обрез, минимум через пару дней мы должны перейти к более серьезному разговору с ним, – заметил Артем, поднимаясь из-за стола, после чего предложил следователю срочно возвращаться к Бизенко и поработать с ним в нужном плане.

Следователь бросил на Артема изучающий взгляд, быстро встал и вышел из кабинета.

– Надо подключить к делу и нашего следователя, этот несколько медлителен и пасует. Так не годится. В данном случае нужен орел, чтобы печень у этого негодяя выклевал, – произнес решительным голосом Артем, продолжая стоять у стола, скрестив руки на груди и переминаясь с ноги на ногу. По всему было видно, что он издергался за прошедшие дни и нервничает.

– Но только с целью изучения Бизенко, чтобы легче было работать с ним, когда пойдет наша компетенция.

– Это в первую очередь, к тому же он должен почувствовать, что следствие за него основательно взялось.

– Он волевой человек и готов идти на многое, чтобы добиться своей цели, – отметил Эди, и в подтверждение этому рассказал о некоторых своих наблюдениях в поведении «Иуды» в камере.

– Я тоже к такому заключению пришел. Он требует к себе более основательного подхода, иначе его не расколоть, хотя о чем я говорю, мы просто размажем его по стенке, ведь против него работает такой асс, как ты, – выпалил Артем, заговорщически глядя на Эди.

– Первую часть этого эмоционального выпада я адекватно воспринял, но а что касается второй части – нужно полагать, ты хочешь передо мной поставить многосложную задачу, иначе чего бы так изощрялся, – пошутил Эди, тепло посмотрев на Артема.

– А вот от чего! Понимаешь, братишка, как ты и полагал, наши криминалисты сделали однозначное заключение, что жена «Иуды» была отравлена редким ядом, скорее всего, произведенным где-то за бугром. Сейчас в нашей конторе такое творится…

– Вот это очень серьезный козырь в работе с ним. Надо только следы хранения яда на квартире или в гараже найти, – встрепенулся Эди, а затем, сделав паузу, как бы раздумывая над чем-то, резко бросил: – Необходимо срочно осмотреть его вещи, в том числе те, в которых он ходит, а то, не дай бог, сам отравится. У нас такие примеры уже были.

– Вот этого только не хватало, – нервно изрек Артем, приседая на стул. – Со шмотками проблем не будет, можно прощупать прямо в камере, выгнав из нее всех на прогулку, а как его раздеть, не вызвав подозрений, надо решить с Карабановым.

– В любом случае это желательно сделать сегодня, по крайней мере до того, как он однозначно поймет, что мы знаем о его шпионаже.

– Все будет нормально, заодно ребята еще раз просветят вещи, изъятые из квартиры, где он проживал, – сухо заметил Артем, и какая-то тень пробежала по его лицу.

Эди, обративший внимание на происшедшее изменение в его настроении, спросил:

– Что-то не так?

– К сожалению, да. Представляешь, профукали его кейс.

– То есть как профукали? – недоуменно произнес Эди.

– Фраернулись, как какие-то пацаны, по-другому и не сказать, – отреагировал Артем, сжав до хруста в суставах кулаки. – В тот день, когда взяли Бизенко, на квартире за полчаса до наших ребят побывал его приятель. Так вот, он, сказал хозяевам, что выполняет просьбу Бизенко и унес кейс.

– А что наружка, ведь за квартирой велось наблюдение?

– Велось, но только с помощью дистанционной техники, наружка стояла у дома. Вход человека в квартиру оператор не зафиксировал или прозевал, увидел его только при выходе из нее… Если бы знали, что он заходил без кейса, то церемониться не стали бы, а так взяли по классике под наблюдение и проследили до адреса. Сейчас идет разработка, но кейс не дает мне покоя, там могли находиться доказательства шпионажа «Иуды», – раздраженно выпалил Артем.

– Могли, но ответить на этот вопрос можно лишь открыв кейс, – сочувственно промолвил Эди.

– Думаю, кейс никуда не денется, как впрочем, и этот ловкач, ребята его так плотно обложили, что он пописать без нашего контроля не сумеет.

– Это хорошо, но никак не пойму, как этот человек умудрился не попасть в поле зрения наших ребят, ведь он с «Иудой» контактировал, на квартиру с ним возможно ходил. Иначе незнакомцу хозяева не отдали бы вещь своего гостя.

– И Николай не менее этим шокирован.

– Ну прямо невидимка, нам лишь остается молиться, чтобы он не оказался шпионской связью «Иуды», – с напряжением в голосе промолвил Эди.

– Будь так, «Иуда» не тащил бы его на квартиру. Скорее всего, это валютчик, а что касается хозяев квартиры, то у меня сложилось впечатление, что они многое не договаривают, но будем их помаленьку трясти, может быть, и проговорятся.

– Возможно, – согласился Эди, – но открытым остается еще один вопрос, каким образом приятель «Иуды» так оперативно узнал о его задержании.

– У тебя что ни вопрос, так удар под дых. В данном случае может быть два варианта: или от хозяев квартиры, которым, в свою очередь, слил информацию кто-то из милиции, знающий, что «Иуда» их постоялец, или этот тип, унесший кейс, контролировал ситуацию вокруг «Иуды».

– Я больше склоняюсь к версии о милицейском следе, допуская, что кто-то из родственников хозяев квартиры работает в ОВД, который, на всякий случай, без враждебного умысла мог сказать им о происшедшем. Иначе, какой-то закрученный детектив получается, в котором кругом орудуют одни шпионы.

Артем внимательно посмотрел на своего собеседника и, хихикнув, весело произнес:

– Эди, в нашем случае без шпионов не получится.

– Знаю, что без них у тебя одна тоска, – в тон ему отреагировал Эди, улыбнувшись, а затем, придав лицу серьезный вид, продолжил: – но, тем не менее, предлагаю проверить мою версию.

– Проверим, если надо, подключим возможности замминистра.

– И еще, по-моему, при завтрашнем допросе нужно огорошить «Иуду» вопросами о хозяевах квартиры, его вещах в ней, затронуть тему о кейсе, мол, что в нем принадлежит ему, а что нет, из чего он может сделать вывод, что кейс у нас. Это напряжет шпиона и заставит сильнее волноваться, что облегчит мою работу с ним, – предложил Эди.

– Согласен, но только после тщательного осмотра его вещей, а то ты сам говорил, как бы он…

Однако, ему договорить не удалось – раздался стук в дверь, и через несколько секунд в кабинет вошли Николай и Юра.

– Вот и мы, – весело произнес Николай, плотно прикрыв за собой дверь, а затем, кивнув в сторону своего спутника, добавил: – Это и есть Юра Рожков.

– Прекрасно, ребята, присаживайтесь, до прихода Бородина нам нужно поговорить о наших делах.

После знакомства и взаимных рукопожатий Эди и Юра согласовали порядок действий при общении с блатными и выполнении поручения «Иуды» в отношении Шушкеева. После чего Юра начал рассказывать, что делает, дабы поднять в изоляторе шум по поводу задержания Эди.

– Твои усилия уже сработали, Карабанов мне сегодня сообщил, что среди обслуживающего персонала СИЗО распространился слух о том, что за Эди вступился его местный товарищ, наняв некоего маститого адвоката, который то ли написал, то ли собирается писать в прокуратуру.

– Прекрасно, теперь надо двигаться дальше, – бодро произнес Артем, легко стукнув ладонью по столу.

– Да, только не забудьте передачку в камеру организовать, иначе мои сотоварищи не оценят моей крутизны – кореш есть, а жратвы нет.

– Организуем, сегодня или завтра с утра, – улыбаясь, промолвил Николай.

– Тогда, начальники, зовите следака, хочу на нары, – пошутил Эди, окинув ироничным взглядом своих собеседников.

– Не дай бог, такого иметь по ту сторону баррикад, – произнес Николай, коснувшись рукой плеча Эди.

– Да ну тебя, Коля, чего только в твою голову не лезет, – широко улыбнулся Артем. – Иди лучше зови нашего следопыта.

– Уже бегу, – отшутился Николай, медленно поднимаясь со стула.

– Таким темпом у тебя получится как в дремучем анекдоте о черепахе, которую лев посылал звать на сход зверей прохиндейку лису, – произнес Артем, подтрунивая над медленно двигающимся к выходу Николаем.

– Будете ерничать, вообще не пойду, – бросил он в сторону Артема, уже взявшись за ручку двери.

Тем не менее, через каких-то десять минут он вернулся вместе с Бородиным, который с порога в сердцах выпалил:

– Но такого мерзавца, как этот ваш Бизенко, я еще не видывал, он меня до кипения довел, ты ему одно, а он талдычит только о своем и о своем.

Окинув вошедшего недовольным взглядом, Артем жестко промолвил:

– Между прочим, он у нас один на всех и ожидать от него душевных откровений не следует. Надо заставить его говорить, используя для этого все доступные средства.

– Извините, вы уже не первый раз мне говорите, что надо заставить, заставить, но не забывайте, мы живем не в те времена, когда…

– Вы меня не так поняли, – прервал Артем следователя, – я имею в виду, прежде всего, искусство допроса, умение заставить этого подонка ошибаться.

– Мы и так немало продвинулись, – отпарировал Бородин, – с таким человеком, как Бизенко, не все сразу получается, а мою эмоцию, коллега, вы восприняли дословно. Не торопитесь с выводами, в нашем случае необходима дотошная совместная работа. Поэтому предлагаю ежедневно с учетом складывающейся ситуации корректировать план и тактику работы с подследственным, а не только призывать к действиям. Тогда и результат не заставит себя ждать.

Эди внимательно слушал Бородина, который, к его удивлению, неожиданно дал резкий отпор необоснованным наездам на себя, проявив при этом твердость характера и знание дела. От этого Артем сначала было даже растерялся, а потом съежился и, как показалось Эди, намеривался осадить, на его взгляд, зарвавшегося следователя. В целом создалась ситуация, которая могла перерасти в контрпродуктивное столкновение характеров, что усложнило бы их дальнейшую совместную работу, чего нельзя было допустить.

«Надо спустить пар, иначе они могут и рассориться не на шутку», – решил Эди, и, не ожидая, когда Бородин завершит свой монолог, улыбнувшись, резко заметил:

– Извините, ребята. Как вы догадываетесь, я тоже имею отношение к этому делу. И потому хочу высказаться, конечно, если вы не возражаете, а то вы без меня все тут решите.

Произнеся эти слова, Эди сделал паузу, внимательно вглядываясь в лица Бородина и Артема, на которых еще сохранялись тени былого напряжения, как бы предлагая им, мол, прекратите фехтование колкостями, и, под одобрительное Николая: «Эди, говори» продолжил:

– Бизенко, действительно, трудный случай, в этом никто не сомневается, как и в том, что с ним нужно работать напористо и системно, и такие возможности у нас имеются. Есть совсем новые моменты, которые позволят его растолкать, есть и мысли, как использовать с максимальной пользой. Поэтому предлагаю еще раз все взвесить и четко определить, кто и как будет действовать. И поскольку все нити по данному делу держит в своих руках Артем, ему и карты в руки, но только предлагаю предварительно отпустить Юру, он должен заниматься моей свободой.

– Давайте так и сделаем, – согласился Николай.

– Я – за, но сначала нужно закончить с Бизенко и возвратить его в камеру на обед, – заметил Бородин и тут же подчеркнуто вежливо сказал Эди: – Вам тоже следует вернуться, а то могут возникнуть подозрения у сокамерников, да и надзиратели зададутся вопросами относительно того, где вы питаетесь. Если не в камере, значит кто-то подкармливает, здесь такое себе могут позволить лишь опера.

– Хорошо, давайте так и поступим, – примирительно промолвил Артем, поднимаясь из-за стола.

Вслед за ним встали и остальные. Николай и Юра тут же ушли. Артем медленно подошел к Эди и ткнул его кулаком в грудь, на что он отреагировал фразой:

– Это ты мне приятного аппетита так желаешь?

– От него дождешься приятных слов?! – иронично произнес Бородин, улыбнувшись.

– Да ну вас, ребята, – только и смог сказать Артем, окинув теплым взглядом Бородина, который наклонился к столу, чтобы нажать кнопку вызова.

– Эди, вы присядьте на стул, я вызвал надзирателей. Да, кстати, не забывайте о том, что они на вас затаили злобу, – порекомендовал Бородин, поглядывая на дверь.

– А разве с ними профилактическую работу не провели? – с волнением в голосе спросил Артем.

– Провели, но береженого, как говорится, бог бережет.

– Понятно, спасение утопающего… – начал было Артем, но стук в дверь и появление в кабинете надзирателя не позволили ему досказать известную пословицу.

Эди встал и, сложив руки за спиной, направился к выходу.

Когда через десять минут он остановился, повернувшись к стене около третьей камеры, один из двух сопровождавших его надзирателей скомандовал:

– Чего остановился, тебе не сюда, шагай до восьмой.

– Я здесь прописан, и мои вещи здесь, – произнес Эди, держа в поле зрения обоих надзирателей. Эта фраза была и своеобразным тестом для выяснения их истинных намерений.

– Твои шмотки уже в восьмой, мы перенесли, сейчас ты их увидишь, – оскалился тот же надзиратель.

«Такого не бывает, чтобы вещи зэка носили надзиратели, значит эти ублюдки решили затолкнуть меня к блатным, чтобы те избили, а потом сказать, что случайно перепутали камеру…» – рассуждал Эди, шагая вперед.

Как только процессия достигла восьмой камеры, надзиратель вновь скомандовал: «Стоять! – и затем, распахнув дверь, которая почему-то оказалась не запертой, нервно добавил: – В камеру».

Эди сделал два быстрых шага в камеру – один вперед, а другой вправо к стене – и встал, напряженно оглядывая пустую камеру. «Наверно, зэков на прогулку вывели», – подумал он, наблюдая за тем, как сопровождавшие его надзиратели зашли следом за ним и плотно прикрыли за собой дверь. В это время из дальнего угла на середину камеры вышли еще двое других, в одном из которых Эди узнал «грозного надзирателя».

«Решился все-таки на беспредел, лакей блатных, но посмотрим, что у тебя из этого получится», – еле слышно промолвил Эди, отслеживая движения приближающихся к нему надзирателей.

– Ну что, бандюга, труханул, – оскалился «грозный надзиратель», – мы сейчас тебе за все воздадим, и ты будешь всю оставшуюся паскудную жизнь кровью харкать. Против нас твои выкрутасы с ногами не пройдут.

– Если еще умудрится выжить, – в тон ему добавил один из тех, кто его сопровождал в камеру.

Эди же тем временем молча наблюдал за ними, уже готовый драться как тысяча чертей, так как увидел в этих оборотнях врагов системы, которой верил и исправно служил. Он даже почувствовал, что к нему пришло какое-то до сих пор ему мало известное чувство тяжелой злобы и ненависти, сиюминутно вскормленное хамством и наглостью этих распоясавшихся типов. Это чувство даже заставило сделать его шаг им навстречу, чем немало их озадачил.

Но, переборов в себе секундное замешательство, «грозный надзиратель» крикнул: «Дави его!» – и бросился на Эди с вытянутыми руками, но был опрокинут на пол акцентированным встречным ударом правой ноги в грудь. Отлетая назад, он задел своего напарника слева и вывел его из равновесия, чем тут же воспользовался Эди. Уходя от ударов наседавших со стороны двери двух надзирателей, он той же ногой сделал глубокий выпад к нему и нанес удар правым кулаком в пах, отчего тот сразу со стоном рухнул на пол, схватившись руками за промежность и поджав к животу ноги. Эди же, совершив кувырок через него, встал, развернувшись к остальным нападавшим. Последовавшая за этим схватка была еще короче.

После нее он некоторое время постоял над лежащими надзирателями, не зная, что с ними делать. А потом, приняв решение возвратиться в камеру как ни в чем не бывало, извлек из кармана одного из сопровождавших его надзирателей связку ключей и, убедившись, что в коридоре все спокойно, вышел.

Через какие-то секунды он уже был у третьей камеры. На свою удачу, сразу смог подобрать нужный ключ и отпереть ее. Перед тем как войти, он выбросил связку ключей в сторону восьмой камеры и, плотно закрыв за собой дверь, направился к своей койке.

Появление Эди в камере без сопровождения крикливых надзирателей и то, что дверь осталась не запертой, вызвало немалое удивление заключенных, но, тем не менее, они молчали, поскольку поняли, что здесь что-то не так.

Первым не выдержал Слюнявый и громко произнес:

– О-о, теперь у нас самообслуживание, как в мужицкой рыгаловке, и мы можем шлындать туда и сюда без шерсти кислой. Не понятно только, зачем надо было шлюцы выбрасывать, пригодились бы братве. Я сейчас позекаю и если что, притараню.

– Я тебе так притараню, что мало не покажется, – с угрозой в голосе выпалил Эди, присаживаясь на койку. – Никто к двери не подходит, если не хочет иметь неприятностей.

– Так бы и сказал, а то молчок, ну я и прикинул… – начал было снова Слюнявый, но, услышав донесшийся из коридора торопливый цокот множества подкованных сапог, в которых здесь ходят только надзиратели и конвоиры, тут же умолк.

Эди, ожидавший этого переполоха, не думал, что он начнется так скоро. «Видно, кто-то из них оклемался и поднял тревогу, надо было для пущей важности еще по одному разу долбануть по макушке. Подать что ли сигнал тревоги операторам? Хотя не надо, Карабанов наверняка будет проинформирован об этом происшествии, он и скажет ребятам», – рассуждал Эди, но с шумом открывшаяся дверь прервала ход его мыслей.

«Всем построиться!» – раздалась команда одного из стоящих в коридоре надзирателей, после которой зэки стали торопливо выходить в центр камеры и строиться в шеренгу. Также поступил и Эди.

Дождавшись исполнения команды, в камеру вошли трое военных в форме внутренних войск во главе с Карабановым. В коридоре остались стоять еще несколько надзирателей, среди которых Эди заметил одного из тех, кто его сопровождал в камеру. Ему меньше всего и досталось при потасовке, поскольку все время молчал, не ругался, да и в драку, по всему, полез лишь из соображений товарищеской солидарности.

– Граждане заключенные, у вас все нормально, есть ли какие-нибудь претензии, заявления? – жестко произнес Карабанов, пристально оглядывая строй.

– Нормально, нормально, заявлений нет, – донеслось из шеренги.

– Нормально, нормально, тогда почему дверь в камеру не заперта? – повышая голос, спросил Карабанов, хотя и понимал несуразность своего вопроса.

– Ай да дела, теперь с нас еще за дверь спрашивают, – развязно проскрипел Слюнявый, а затем, хихикнув, добавил: – А ты, гражданин начальник, мне дай шлюцы. Я буду от-кры-вать и зак-ры-вать хату, и все будет в ажуре, это я вам говорю.

– Не гримасничай, не до твоих выпендрежей, лучше скажи, кто последним в камеру вошел?

Неожиданно в камере наступила тишина, даже Слюнявый моментально умолк, и вопрос Карабанова повис в воздухе. Оценив для себя поведение сокамерников, Эди произнес:

– Я несколько минут тому назад вернулся с допроса, после меня никого не было.

– А дверь?

– Скорее всего, надзиратель забыл закрыть, – спокойным голосом ответил Эди.

– Возможно, возможно, но это не так. Так что следуйте за мной, будем в другом месте разбираться с этим, – угрожающе произнес Карабанов, и, круто развернувшись, вышел из камеры. А Эди, сложив руки за спиной, направился за ним.

Вслед ему послышались подбадривающие пожелания сокамерников. Даже Слюнявый и то посоветовал при допросе «чесать лохматого».

«Надо же, никто не указал на меня, нравится тебе это или не нравится, товарищ майор, но это заслуживает уважения. Одним словом, не как на партийном собрании, где очень принципиальные товарищи могли бы спросить, а почему ты не пошел и не потребовал, чтобы за тобой дверь закрыли, или почему не постоял у этой самой двери до прихода надзирателя. Зэки же промолчали, а этот шнырь, более того, стал иронизировать по поводу вопроса Карабанова о двери. Вопрос-то, действительно, смешной, надо будет позже, когда вся эта катавасия закончится, рассказать ребятам в качестве анекдота, пусть посмеются…» – рассуждал Эди, внутренне смеясь над происшедшим в камере. От этих мыслей его не отвлекали даже периодически звучащие команды надзирателей и скрип открывающихся и закрывающихся решеток.

Вскоре процессия прежним строем затекла в служебный корпус и, поднявшись на второй этаж по узкому лестничному пролету, остановилась у обитой черным кожзаменителем начальственной двери, выходящей в сумрачный коридор: другие соседствующие с ней несколько дверей по известной причине не удостоились такой чести.

– Через десять минут заключенного ко мне. Вам двоим охранять его. Смотрите, чтобы не сбежал. Остальным заняться говнюками из восьмой, – приказал Карабанов, зашел в кабинет, и, уже почти прикрыв за собой дверь, через плечо бросил: – И, как следует.

– Есть как следует, – отчеканили стоящие по стойке смирно подчиненные и, круто развернувшись, зашагали в обратном направлении.

Эди под наблюдением надзирателей остался стоять около кабинета, упершись взглядом в стену ядовито-зеленого цвета. Его попытка развернуться лицом к зарешеченному окну, за которым виднелась покачивающаяся на легком ветру крона белоствольного тополя, сквозь которую, словно огненные копья, пробивались лучи летнего солнца, завершилась неудачей. Надзиратели потребовали оставаться в прежнем положении, что было воспринято им с пониманием, ведь они воспринимали его как опасного преступника, который может перегрызть толстую решетку и сбежать.

Неожиданно в коридоре показался почти бегущий Николай, который, пристально оглядев Эди с ног до головы, юркнул в кабинет. «Наверно, хотел убедиться, что я цел», – успел подумать Эди, как открылась дверь, и послышалась команда Карабанова:

– Заключенный, проходите в кабинет, а вы двое подождите там, пока не позову, – распорядился Карабанов, указав надзирателям на стулья, что стояли у входа в соседний кабинет. Николай встретил Эди вопросом:

– Ты в норме? – и не дожидаясь ответа, продолжил: – Я, как узнал, сразу прибежал, оставив Бородина одного с Бизенко, он продолжает допрос. Артем в комитете, срочно вызвал Тарасов для разговора, вот-вот должен подъехать.

Эди хотел было уже ответить на вопрос Николая, но его опередил Карабанов:

– Он, слава богу, в норме, я за ним наблюдал по дороге сюда, чего не скажешь о тех негодяях.

– Сажать их надо, сажать, – сквозь плотно сжатые зубы процедил Николай. – Ты представляешь, какие последствия могли быть, если бы им удалось совершить задуманное?

– Нетрудно догадаться, – с содроганием в голосе ответил Карабанов, – но, слава богу, Эди оказался им не по зубам.

– Сажать, может, и не надо, но вот гнать из системы определенно надо, пока они не натворили чего-нибудь похуже, – высказал свое мнение Эди. – К тому же, один из них, что мощнее других выглядит, лакействует перед Справедливым, я сам это видел.

– Это Зиновкин, известный тип, находится у нас в проверке по подозрению в сотрудничестве с блатными, – отреагировал Карабанов.

– Выходит, он мог действовать и по поручению этого ворюги, – предположил Николай.

– Не исключено. И если это так, то Справедливый задумал, во-первых, отомстить за своих блатных и, во-вторых, подтолкнуть Эди к себе за поддержкой, – согласился Карабанов.

– Я склоняюсь к тому, что надзиратели действовали по своей инициативе, решив наказать меня за инкассаторов, – равнодушно заметил Эди, – хотя по сути это нисколько их не оправдывает… И потому предлагаю особо не отвлекаться на них, так как нам нужно решать главную задачу.

– Внутреннее расследование мы просто обязаны провести, но оно не помешает нашим планам. В ином случае невозможно будет принять кадровое решение, – в извинительном тоне промолвил Карабанов.

– Но предварительно из них нужно вытянуть максимум сведений об истинных причинах нападения на заключенного, это пригодится Эди в дальнейшей работе здесь, – подчеркнул Николай, глянув на собеседников.

– Это будет условием того, что мы их не посадим. Так что они, как я думаю, будут разговорчивы, – улыбнулся Карабанов. – Вот только надо как-то обыграть ситуацию с дверью и возвращением Эди в камеру, а также его доставкой в администрацию. Этот факт да и то, что произошло в восьмой камере, наверняка станет достоянием заключенных, особенно блатных, если не сегодня, то завтра наверняка, такие дела от них не скрыть, у них повсюду имеются свои глаза и уши.

– Поэтому не надо пытаться делать из этого тайну, – спокойно отреагировал Эди. – А относительно своего пребывания в администрации, если потребуется, скажу, мол, следак хотел пристегнуть к очередному делу, но я заявил, что ничего не знаю и изрядно чесал лохматого, как советовал Слюнявый. Ну а как повести себя с Бизенко, определюсь при встрече с ним.

– По-моему, убедительно, – промолвил Николай и вопросительно глянул на Карабанова.

Тот в знак согласия сначала молча кивнул, а затем важно обронил:

– Конечно, чем проще, тем лучше. Предложенный вариант проходной, потому что он без всяких там премудростей. Здешний народ, хоть и сволочной, но не лишен наблюдательности и способности к анализу.

– В этом, если речь ведете о блатных, им не откажешь, а что касается Бизенко, тем более, – задумчиво произнес Эди. – Поэтому, Николай, мне кажется, что до него под благовидным предлогом целесообразно довести информацию о моем столкновении с надзирателями.

– Не совсем понятно, с какой целью, да и у Бизенко может возникнуть вопрос, с чего это следователь решил с ним делиться такой новостью, – с сомнением в голосе заметил Карабанов.

– Этого можно достигнуть вопросами по уточнению обстоятельств происшедшего и отрицательных черт характера Эди, которые могли толкнуть его на противостояние с надзирателями, – предложил Николай, уже понявший, что Эди задумал сложившуюся ситуацию использовать для получения информации о том, как объект отреагирует на интерес следователя к соседу по камере и будет ли поддерживать разговор о нем.

– В таком ключе, конечно, это может сработать на пользу, – согласился Карабанов.

Довольный тем, что предложенная им логика действий оказалась убедительной для многоопытного знатока зэковского закулисья, Николай продолжил:

– Я сейчас вернусь к Бородину, но у нас нерешенным остается вопрос с осмотром вещей…

– В камере это произойдет после обеда, во время прогулки зэков, а чтобы раздеть Бизенко, сегодня ближе к вечеру устроим баню, мы на этот счет с Артемом уже договорились, – отреагировал Карабанов, прервав Николая.

– Я в курсе, нужно только дождаться наших специалистов, – порекомендовал Николай и, попрощавшись с Эди, направился к двери.

Оставшись вдвоем, Эди и Карабанов еще некоторое время поговорили об обстановке в изоляторе, Справедливом и его роли в управлении минским воровским сообществом. Перед тем как вызвать надзирателей для возвращения Эди в камеру, он назвал ему фамилию своего агента и пароль для связи с ним. При этом заметил:

– С Жиковым будь поаккуратнее, он работает на всех, при этом рисуется, завышает свои возможности.

– Тем не менее, в осведомленности ему не откажешь: он знал о решении надзирателей наказать меня.

– Я же и говорю, что он со всеми… – только и успел сказать Карабанов, как в кабинет вошли двое надзирателей.