Глава 14

Перво-наперво Кальтеру надо было осмотреть ту часть зала, где располагались камин и вход, – где же еще начинать поиск ключей, как не в «прихожей»? Дабы не вызывать подозрений, исследователь сначала обошел вокруг стола, делая вид, что осматривает глиняную посуду, ближайшие колонны и светильники. Не забывая, разумеется, жевать сэндвич и попивать молоко. А когда пирующие перестали обращать на любопытного непоседу внимание, он отошел от стола и побрел к камину.

Пламя в камине горело жарко и равномерно, как в большой газовой колонке. Поэтому проскочить сквозь него обратно в наклонный тоннель не представлялось возможным. Само собой, это было сделано неспроста. Прорвавшихся в Мегалит чемпионов кормили на убой, но отрезали им путь к отступлению Только вот зачем? Разве плита перед воротами недостаточно надежно закрывала выход из тоннеля? Да и угол его наклона вкупе с гладким полом делал такое возвращение тоже маловероятным. И тем не менее тот, кто устанавливал здешние порядки, решил лишний раз подстраховаться… Ну что ж, как ему будет угодно.

Никакого столика с пакалями вблизи от камина не обнаружилось. И других сколько-нибудь примечательных деталей – тоже. Куприянов прошел вдоль всей стены, трогая каждый подозрительным камень, но так и не нашел секретной кнопки, что открывала бы замаскированный ход или тайник. Не исключено, что открывающим их рычагом служило крепление одного из светильников. Но все эти крепления располагались высоко, и ему было до них не дотянуться.

Впрочем, розыск потайного выхода интересовал его меньше, чем пакали, и он не стал усердствовать в этом плане. Если хозяева взяли гостей в оборот, они не дадут им долго рассиживаться без работы и намекнут, куда им двигаться дальше. Ну а если по сценарию Игры в финале пира гостям уготована смерть, то искать выход тем более бессмысленно, поскольку его здесь и не будет.

Стоило лишь Кальтеру подумать о смерти, как в центральной части зала вдруг вспыхнуло яркое пламя. И сразу же за этим раздались громкие крики. Они звучали на разных языках, включая русский матерный. Из чего следовало, что их издавал не вторгшийся в зал противник, а гости, которые пировали поблизости от того места, где случилась вспышка.

Вмиг забыв о пакалях, Кальтер отшвырнул недоеденный сэндвич и кувшин с молоком и бросился назад, к столу, выхватывая на бегу оружие. Впрочем, оно ему не понадобилось, поскольку никто пока на гостей не нападал. Хотя и то, что с ними стряслось, назвать нормальным тоже язык не поворачивался.

И правда, кому понравится, если стол, за которым ты пируешь, внезапно загорится – так, словно его незаметно для тебя облили бензином и подожгли. Именно это и приключилось с сидевшими за столом вояками, которых, к счастью, еще не сморило в сон от обильной еды и выпивки и которые, повалив скамьи, шарахнулись прочь от огня так быстро, как только могли двигаться с полными желудками.

Когда Кальтер вернулся к ним, они уже отбежали от стола, продолжая без умолку бранить неведомого шутника, что испортил им пиршество. Густые брови и кончики длинных усов пруссака были опалены, а сам он в этот момент сбивал огонь со своего малахая. Рыжая шевелюра и борода шотландца также дымились, хотя он наверняка бранился бы куда яростнее, если бы пламя прожгло ему килт. Но ни тот, ни одежда других сотрапезников не пострадали. Разве что меховая оторочка жилета Сквозняка практически исчезла. И сейчас Серега хлопал себя по плечам и поясу, опасаясь, как бы тлеющий мех не прожег ему штаны и куртку.

Меньше всех пострадал японец, самурайской косички которого пламя вообще не коснулось – видимо, он успел выйти из-за стола незадолго до вспышки. Выхватив меч, он крутился на месте и, подобно Кальтеру, готовился к нападению. И тоже пока не видел, с кем ему предстоит воевать. Однако завершение пира на столь горячей ноте служило прозрачным намеком на то, что с минуты на минуту здесь заиграет уже другая музыка. И явно не такая приятная и умиротворяющая, как предыдущая.

– Вот дьявольщина! – выругался в очередной раз Серега. И, заметив подошедшего Кальтера, пояснил: – Как здорово, что я вещмешок и пушку позади у колонны оставил, а не на скамейку положил или того хуже – на стол! А иначе рванули бы сейчас наши пороховые запасы и остался бы ты здесь в полном одиночестве, уже без меня и этих чудиков.

Он кивнул на попутчиков, которые продолжали озираться по сторонам, высматривая угрозу. А зал тем временем наполнялся запахами повторно зажариваемого мяса и горелого молока. Огонь же и не думал стихать. Напротив, он лишь усилился после того, как в него из лопающихся кувшинов и бутылей стала проливаться крепкая выпивка.

– Успел прихватить с собой какие-нибудь припасы? – осведомился Кальтер, взирая на гибнущие в пламени драгоценные продукты.

– Само собой, – заверил его Сквозняк, закончив самотушение. И, подобрав с пола вещмешок, потряс им в качестве доказательства. – Я как чуял, что эта халява ненадолго и скоро нас отсюда погонят взашей. Сам понимаешь, старая школа: прежде всего сделай заначку на завтра, а уже потом набивай желудок.

– Да уж, старая… – Кальтер ощутил неловкость от того, что сам он о запасах как-то не подумал. Вернее, подумал, но был уверен, что в любом случае успеет прихватить со стола что-нибудь съестное перед уходом. Вот только вариант, что стол вдруг возьмет и загорится, Кальтер совершенно не предусмотрел. – Ну ладно, а теперь давай выбираться отсюда. Если останемся здесь после такого прозрачного намека, нас самих зажарят не хуже тех окороков на столе.

– Куда выбираться? Ты что, отыскал дверь?

– Нет еще. Но я не думаю, что этот стол спускали по тому же тоннелю, по которому сюда попали мы. Здесь должен быть еще как минимум один выход, это очевидно.

– А вдруг для того, чтобы его открыть, нам опять понадобятся пакали? – предположил Серега. – Вдруг они нужны для открывания каждой двери в крепости? Что тогда?

– Не удивлюсь, если ты опять окажешься прав, – как ни в чем не бывало ответил Кальтер. – И все же я не уверен, что нас сбросили в этот подвал лишь затем, чтобы мы наелись до отвала и потом слонялись из угла в угол, подыхая от скуки, лишь потому, что не догадались прихватить с собой лишние пакали…

Кальтеру не хотелось заручаться поддержкой людей, которые лишь полчаса назад пытались изрубить его и Серегу на куски. Но он все равно махнул им рукой, приглашая следовать за собой. Неизвестно, что ожидало напарников за стенами зала, но проверять это впятером было уже не так рискованно, как вдвоем. Особенно принимая во внимание, что союзники владели холодным оружием гораздо лучше, чем он и Серега.

Кирасир, самурай и горец недоверчиво переглянулись. Но поскольку у них тоже отсутствовало желание оставаться возле горящей мебели, они решили принять приглашение калеки с железной рукой. И пошагали за ним, держась, правда, от него и друг от друга на некотором расстоянии. То, что все они пировали за одним столом, еще ни о чем не говорило. Для обретения взаимного доверия – если таковое вообще могло между ними возникнуть – им требовалось гораздо больше времени. Да и то если каждый из них будет сам к этому стремиться, чего пока ни за кем из них не наблюдалось.

Влив в себя немало выпивки, шотландец тем не менее продолжал уверенно стоять на ногах. Разве что стал не в меру болтлив. Теперь он практически не закрывал рта, возбужденно комментируя происходящее, пусть даже ничего особого вокруг и не творилось. Разговаривал он, по сути, сам с собой, ведь никто его здесь не понимал. Однако странное дело – любителя тишины Кальтера его громкая болтовня вовсе не раздражала. Как, видимо, и остальных, поскольку никто не выказывал по этому поводу недовольства ни словом, ни даже взглядом.

Столь единодушная терпимость к пьяному болтуну объяснялась просто. Если в иной ситуации он вызывал бы лишь раздражение, то сейчас, напротив, это придавало уверенности не только ему, но и прочим гостям. Все они понимали, что их присутствие здесь давно не секрет. И что прятаться по темным углам или красться на цыпочках им абсолютно бессмысленно. Хозяева сами впустили их в Мегалит, так что глупо пытаться скрыться от их всевидящего ока. Ну а раз в конспирации нет надобности, то почему бы и впрямь не подбодрить себя бранью и громкими криками. Или не взбодриться криками других, если у тебя нет охоты орать самому.

Впрочем, горец шумел и переругивался с собственным эхом недолго. Ровно до того момента, как пятерка головорезов достигла наконец искомого выхода… и остановилась в растерянности. За обнаруженной на другом конце зала аркой зиял такой мрак, что поначалу Кальтеру даже почудилось, будто их маленький отряд достиг центра аномальной зоны и глядит прямо на черный разлом. Но, присмотревшись, он понял, что это не так и что перед ним – обычная темнота. И даже не кромешная, потому что откуда-то издали сквозь нее пробивался бледный лучик света. Толку от него, правда, не было, поскольку он растворялся во мраке, подобно тому как капля молока растворяется в кружке черного кофе. И все-таки даже такой слабенький ориентир выглядел куда лучше, чем вообще никакого, и это мало-мальски обнадеживало.

Определить на глаз расстояние до источника света во мраке было нельзя. Это мог оказаться и лучик, пробивающийся сквозь щелку в стене в десяти шагах от арки, и поток света, что проникал сюда через такую же арку на другом конце исполинского зала, внутри которого мог бы уместиться целый аэропорт. Одно не вызывало сомнений: просто взять и дойти напрямик до этого маяка не получится. В темноте путников наверняка поджидал неприятный сюрприз или даже не один. А иначе и быть не могло. Зачем еще, как не за новыми неприятностями, хозяева Мегалита пускали к себе гостей?

– Да, без хорошего фонаря здесь не обойтись, – посетовал Сквозняк. Озвученная им мысль наверняка пришла в голову каждому из пятерых союзников. Разве что трое из них представили себе явно не электрические фонари, а свечи и факелы.

Самурай без труда догадался, о чем сказал Серега, и, указав на ближайший светильник, произнес что-то на своем языке. Кирасир, в свою очередь, понял, чего хотел самурай, и попытался концом своей длинной сабли снять подвешенный на цепях светильник с крюка. Только ничего у него не вышло. Цепные звенья оказались слишком крупными, и сабельный клинок пронизывал их, будучи не в состоянии за них зацепиться.

С этой задачей справился широколезвийный меч шотландца, разве что пьяница не сумел удержать снятый светильник на клинке и уронил его, рассыпав по полу угли. Которые, однако, не погасли, а продолжили гореть по отдельности все таким же ровным, высоким пламенем.

Кальтер так и не смог определить, что это за горючий материал. На поверку он оказался мягким, как пластилин, но при горении совершенно не плавился и не тек. Это его свойство натолкнуло исследователя на дельную мысль. Достав из колчана четыре стрелы – как раз по количеству добытых углей, – он наколол на каждую из них по светящемуся кусочку и получил таким образом четыре факела. Не слишком ярких, зато очень легких. Это избавило путников от необходимости искать шест или палку, на которые можно было повесить светильник, и потом таскать эту громоздкую конструкцию за собой. А теперь они могли в случае чего даже разойтись и не потерять друг друга в темноте.

Оставив непригодившуюся чашу с цепью у арки и разобрав факелы, компаньоны двинулись в путь. От огня отказался лишь самурай, который иначе не смог бы сражаться своим двуручным мечом. Горец нес свой факел в той же руке, что и щит, а у пруссака левая рука и вовсе до этого была свободной. Кальтер и Сквозняк опять закинули стрелковое оружие за спину, поскольку все равно не видели ни зги, но мушкетон был на всякий случай перезаряжен и готов к бою.

Уже никого не удивило то, что едва все они миновали арку, как ее тут же перегородила выдвинувшаяся из стены каменная плита. Перегородила, разумеется, намертво, без малейшего шанса сдвинуть ее обратно. Шотландец в сердцах плюнул на нее и ударил по ней ногой, но с тем же успехом он мог отойти в сторону и пинать стену. Прочие не стали вымещать свое раздражение таким варварским способом, а молча повернулись спиной к очередной закрывшейся за ними двери и отправились во тьму, к едва брезжащему в ней лучику света.

Полезность факелов стала очевидной буквально через несколько секунд, когда перед отрядом внезапно разверзлась бездна. Каменный пол, по которому они шли, резко оборвался, причем граница обрыва, согласно местной традиции, также не была обнесена ни перилами, ни парапетом. Дно пропасти терялось во мраке, но вряд ли кто-то из путников усомнился в том, что сможет упасть в нее и остаться невредимым. Поэтому все отступили от края настолько, чтобы не потерять его из виду, и пошагали дальше уже вдоль него.

Прежде чем на них снова обрушились неприятности, они выяснили, что движутся не по полу, а по сложной системе мостов, эстакад и соединенных ими площадок. Ширина всех этих сооружений была достаточной, чтобы Кальтер с товарищами не боялись случайно сорваться в пропасть, хотя она продолжала наводить страх на каждого из них. То и дело отряд поднимался и спускался по лестницам – высоким и невысоким, – но большую часть времени он все же двигался по ровной поверхности. Несмотря на запутанность местной архитектуры, она не являла собой лабиринт, поскольку в тупик союзники не забрели ни разу. Однако и какой-либо геометрической закономерности, что помогала бы им ориентироваться, в ней не наблюдалось. Подъемы, спуски и переходы сходились и расходились под всевозможными углами. Нельзя было предугадать, какое направление лучше всего выбрать на очередной развилке. В любой момент идущая к цели дорога могла свернуть в непредсказуемую сторону, зачастую выводя путников в то место, где они уже побывали.

Одно обнадеживало: путеводная звездочка, к которой они шли, мало-помалу приближалась. И хоть проку от нее как от светильника по-прежнему не было, главное, она не гасла и не меняла свое местоположение в пространстве. По крайней мере, так казалось, поскольку, когда группа замедляла шаг или останавливалась, никто не замечал, чтобы лучик света куда-то двигался…