^{Fiat Voluntas Tua}

В этом веке снова появились космические корабли, и ими управляли статистически невозможные двуногие существа с пучками волос в анатомически невероятных местах. Словоохотливые, они принадлежали к расе существ, способных любоваться своим отражением в зеркале и в равной степени способных резать себе глотку на алтаре какого-нибудь племенного божка – например, бога Ежедневного Бритья. Этот вид считал себя в общем расой божественно вдохновленных изготовителей инструментов, однако любое разумное существо с Арктура немедленно распознало бы в них расу страстных любителей послеобеденных речей.

Так было предначертано свыше (казалось им, причем уже не в первый раз), что их раса отправится покорять звезды. Что она покорит их несколько раз, если потребуется; и конечно, такое покорение достойно множества речей. Однако предначертано было и то, что и на новых планетах, как ранее на Земле, эта раса будет страдать от старых недугов, в литании жизни и особой литургии Человека: антифоны Адама, ответы Распятого.

Wir, как говорят на родине, marschieren weiter, wenn alles in Scherben fällt.

У нас есть эолиты, мезолиты и неолиты. У нас Вавилоны и Помпеи, у нас есть Цезари и хромированные артефакты (со встроенным необходимым ингредиентом).

У нас окровавленные топоры и Хиросимы. Мы маршируем назло силам ада, мы –

Атрофия, Энтропия и Proteus vulgaris,

Мы рассказываем сальные шутки о деревенской деве по имени Ева

И коммивояжере по имени Люцифер.

Мы хороним ваших мертвецов и их репутацию.

Мы хороним вас. Мы – века.

Рождайтесь, втягивайте в себя воздух, орите от шлепка врача, становитесь мужчинами, на краткий миг ощутите себя богами, чувствуйте боль, рожайте, недолго сопротивляйтесь, умирайте.

(Умирая, тихо уходите через заднюю дверь, пожалуйста.)

Генерация, регенерация, снова, снова, словно в ритуале, с окровавленными одеждами и ладонями, в которых дырки от гвоздей, дети Мерлина в погоне за блеском. Дети Евы, вечно строящие Эдемы – и разрушающие их в слепой ярости, потому что он снова не такой, как первый. (А-а! А-а! А-а! – кричит идиот в безумном страдании среди обломков. Скорее заглушить его хором, поющим «Аллилуйя» на уровне в девяносто децибел.)

Услышьте же последний Гимн братьев ордена Лейбовица в исполнении века, который поглотил его имя:

Стих: Люцифер пал.

Ответствие: Kyrie eleison.

С.: Люцифер пал.

О.: Christe eleison.

С.: Люцифер пал.

О.: Kyrie eleison, eleison imas!

«ЛЮЦИФЕР ПАЛ»; кодовые слова сверкнули электрическим светом по всему континенту. О них шептались в конференц-залах, их писали в кратких докладных записках с грифом SUPREME SECRETISSIMO, их осмотрительно утаивали от прессы. Эти слова вздымались грозной волной над дамбой официальной секретности. Дамба была дырявой, однако отверстия бесстрашно затыкала армия бюрократов, уклонявшихся от коварных всплесков прессы.

ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР: Как ваша светлость прокомментирует заявление сэра Риша тона Беркера, что уровень радиации на северо-западном побережье в десять раз выше обычного?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Я не читал это заявление.

ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР: Что могло вызвать такой рост?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Мне не хотелось бы строить догадки. Возможно, сэр Риш обнаружил богатое месторождение урана. Нет, вычеркните. Без комментариев.

ВТОРОЙ РЕПОРТЕР: Считает ли ваша светлость сэра Риша компетентным и ответственным ученым?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Мое министерство никогда не прибегало к его услугам.

ВТОРОЙ РЕПОРТЕР: Ответ не по существу.

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Вполне по существу. Поскольку мое министерство не прибегало к его услугам, я ничего не могу знать о его компетентности или ответственности. Я – не ученый.

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Правда, что недавно где-то в Тихом океане произошел ядерный взрыв?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Мадам, вам прекрасно известно, что по действующим международным соглашениям испытание ядерного оружия считается особо тяжким преступлением и актом войны. Мы войну не ведем. Я ответил на ваш вопрос?

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Нет, ваша светлость. Я не спрашиваю, проводилось ли испытание. Я спрашиваю, произошел ли взрыв?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Мы таких взрывов не устраивали. Если взрыв устроили они, то не кажется ли вам, мадам, что правительство уже знало бы об этом? (Вежливый смех.)

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Это не ответ на мой…

ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР: Ваша светлость, делегат Джерулиан обвинил Азиатскую коалицию в том, что она собирает водородные бомбы в космосе. И он утверждает, что наш Исполнительный совет, будучи в курсе, бездействует. Это правда?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Да, я полагаю, что трибун оппозиции действительно выдвигал подобные нелепые обвинения.

ПЕРВЫЙ РЕПОРТЕР: Почему нелепые? Потому что Коалиция не собирает в космосе ракеты «космос-земля»? Или потому, что мы принимаем ответные меры?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Они нелепы и в том, и в другом случае. Однако я хотел бы заметить, что производство ядерного оружия запрещено международными соглашениями с тех самых пор, как это оружие было снова изобретено. Оно запрещено повсеместно – как в космосе, так и на Земле.

ВТОРОЙ РЕПОРТЕР: Тем не менее договора, который запрещал бы вывод на орбиту расщепляющихся материалов, нет?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Разумеется, нет. Вся космическая техника оснащена ядерными двигателями, и они нуждаются в топливе.

ВТОРОЙ РЕПОРТЕР: И нет соглашения, которое запрещает вывод на орбиту других материалов, из которых можно изготовить оружие?

МИНИСТР ОБОРОНЫ (раздраженно): Насколько мне известно, нет таких договоров или актов парламента, которые запрещали бы существование материи за пределами нашей атмосферы. По-моему. Космос под завязку набит такими штуками, как Луна и астероиды, – и они сделаны не из зеленого сыра.

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Ваша светлость, вы предполагаете, что ядерное оружие можно создавать без поставок сырья с Земли?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Я имел в виду другое. Разумеется, теоретически это возможно. Я хотел сказать, что ни один договор или закон не запрещает выведение на орбиту каких-либо материалов – запрет касается только ядерного оружия.

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Если на Востоке недавно произошло испытание, то какой сценарий кажется вам более вероятным: подземный взрыв, который пробил поверхность, или ракета «космос-земля» с дефектной боеголовкой?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Мадам, ваш вопрос настолько многозначен, что я вынужден ответить: «Без комментариев».

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Я просто повторяю слова сэра Риша и делегата Джерулиана.

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Они вправе строить безумные гипотезы. Я – нет.

ВТОРОЙ РЕПОРТЕР: Прошу понять меня правильно… Ваша светлость, что вы думаете о погоде?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: В Тексаркане довольно тепло, правда? Насколько я понимаю, на Юго-Западе сейчас жуткие пылевые бури. Возможно, до нас тоже дойдет.

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Лорд Рейджел, вы поддерживаете «Материнство»?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Нет, мадам, я выступаю категорически против. Оно пагубно влияет на молодежь, особенно на юных новобранцев. Наши солдаты были бы лучшими в мире, если бы не попали под влияние «Материнства».

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Эти слова можно цитировать?

МИНИСТР ОБОРОНЫ: Разумеется, мадам, – только в моем некрологе, не раньше.

ЖЕНЩИНА-РЕПОРТЕР: Спасибо. Я подготовлю его заранее.

Как и аббаты-предшественники, дом Джетра Зерки по природе своей не был склонен к созерцательности. Он, как духовный лидер общины, дал обет развивать у своей паствы определенные аспекты жизни, посвященной созерцанию, и, как монах, пытался культивировать созерцательность в самом себе, но и то и другое получалось у дома Зерки не очень хорошо. Натура подталкивала его к действию даже в мыслях. Аббату была свойственна определенная беспокойность, которая заставила его стать пастырем, сделала смелым правителем, в чем-то даже более успешным, чем некоторые из его предшественников, – но она же могла легко превратиться в обузу и даже порок.

Зерки смутно ощущал свою склонность действовать поспешно главным образом тогда, когда ему противостояли бессмертные драконы. Однако сейчас это ощущение было не смутным, а четким. В его основе лежал прискорбный инцидент: дракон уже укусил святого Георгия.

Драконом был Омерзительный Автоскриптор; зловредная громада, электронная по своей природе, заполняла несколько кубических единиц рядом со стеной и одну треть объема стола аббата. Как обычно, хитроумное устройство находилось на последнем издыхании. Оно набирало буквы в неправильном регистре, не там ставило знаки препинания и меняло слова местами. Буквально секунду назад оно нанесло электрическое оскорбление лично суверену-аббату. Тогда Зерки, вызвавший компьютерного техника три дня назад, решил сам починить стенографическое чудище. Пол его кабинета был завален распечатками тестовых диктовок. Часто среди них встречались тексты, подобные этому:

Зерки сел на пол среди этого мусора и помассировал дрожащее предплечье, наэлектризованное после попытки изучить внутренности автоскриптора. Дергающиеся мышцы напомнили аббату о гальванической реакции у отрезанной ноги лягушки. Так как он благоразумно отключил машину, прежде чем копаться в ней, то мог лишь предполагать, что демон-изобретатель нарочно снабдил ее возможностью убивать пользователей током даже без подключения к сети. Пока он менял настройки и тянул за соединения, пытаясь найти отошедший провод, его локоть случайно задел корпус машины, и высоковольтный конденсатор воспользовался этой возможностью, чтобы отправить свой заряд в землю по телу аббата. Оставался вопрос, пал ли Зерки жертвой Закона Природы, относящегося к конденсаторам, или хитроумной ловушки, предназначенной для борьбы с любопытными клиентами. В любом случае он пал – и позу на полу принял непроизвольно. В деле ремонта мультилингвистических транскрипционных машин аббат мог гордиться только тем, что однажды извлек дохлую мышь из электрической схемы для хранения информации, тем самым устранив таинственное свойство машины писать сдвоенными слогами (сдвосдвоененнынымими слослогагамими). На этот раз дохлых мышей внутри не оказалось, и поэтому он мог лишь стучать по корпусу, дергать провода и надеяться, что Небо ниспошлет ему дар исцелять электронику. Увы, похоже, вместо дара он получил удар.

– Брат Патрик! – крикнул аббат в сторону приемной и устало поднялся на ноги.

– Эй, брат Пэт! – снова крикнул он.

Вскоре дверь открылась, и в комнату, переваливаясь с ноги на ногу, зашел секретарь. Он бросил взгляд на открытые шкафы, с их ошеломляющим лабиринтом компьютерных схем, осмотрел заваленный бумагами пол, затем осторожно вгляделся в лицо духовного наставника.

– Мне снова вызвать ремонтников, господин аббат?

– Зачем? – буркнул Зерки. – Ты их три раза вызывал. Они три раза обещали приехать. Мы ждали три дня. Мне немедленно нужен стенографист, предпочтительно – христианин! Эта штука… – он раздраженно махнул в сторону Омерзительного Автоскриптора. – Я хочу, чтобы его здесь не было.

– Вы про автоскриптор?

– Про автоскриптор. Продай его какому-нибудь атеисту. Нет, это слишком жестоко… Продай его как хлам! С меня довольно. Ради всего святого, зачем аббат Бомоус – благослови Господь его душу – вообще купил эту дурацкую штуковину?

– Говорят, что ваш предшественник обожал разные устройства, и ведь это действительно удобно – писать письма на неизвестных вам языках.

– Да? Ты хочешь сказать – было бы удобно. Мне говорили, что эта штука мыслит, но я в это не верил. Мысль предполагает рациональное начало, наличие души. Может ли рациональная душа быть началом «думающей машины» – машины, сделанной человеком? Тьфу! Эта идея казалась мне абсолютно языческой. А потом…

– Что, святой отец?

– Такие чудовищные поступки можно совершать только намеренно! Я уверен, что машина думает! Она знает разницу между добром и злом и сознательно выбрала последнее. Перестань ухмыляться, ничего смешного. До такого не додумались бы даже язычники! Человек создал эту штуковину, но не ее начало. Кое-кто считает вегетативное начало душой, верно? Растительная душа, животная, а затем разумная человеческая душа – это все, что перечислено в списке воплощенных животворящих начал, ведь ангелы бесплотны. Но откуда мы знаем, что список полон? Растительная, животная, разумная душа – и что еще? Вот что еще, вот оно прямо здесь. Эта штука. Убери ее отсюда… Только сначала надо отправить радиограмму в Рим.

– Принести блокнот, святой отец?

– Ты знаешь аллегенский?

– Нет.

– Я тоже не знаю, а кардинал Хоффстрафф не говорит на юго-западном.

– Может, написать на латыни?

– На какой? На латыни Вульгаты – или на современной? Своей англо-латыни я не доверяю, и кардинал, скорее всего, не доверяет своей. – Аббат нахмурился, глядя на огромный корпус компьютера-стенографиста. Брат Патрик нахмурился вместе с ним, затем подошел к шкафам и стал вглядываться в лабиринт микросхем.

– Мышей нет, – заверил его аббат.

– А что это за ручки?

– Не трогай! – завопил Зерки, когда секретарь с любопытством коснулся пальцем одной из нескольких десятков ручек настройки. Система управления подшасси была установлена аккуратным квадратом в коробке, крышку которой аббат снял. На крышке красовалась соблазнительная надпись: «НАСТРОЙКА ТОЛЬКО В ЗАВОДСКИХ УСЛОВИЯХ».

– Покрутил? – грозно спросил аббат, встав рядом с Патриком.

– Может, самую малость, но, кажется, все вернул обратно.

Зерки показал ему предупреждающую надпись на крышке.

– Ой, – сказал Пэт, и они оба уставились на машину. – Святой отец, в основном ведь проблема с пунктуацией?

– Да, и с лишними заглавными буквами тоже, и еще она путает некоторые слова.

Монахи молча взирали на загогулины, закорючки, кривулины и фитюльки.

– Ты когда-нибудь слышал о преподобном Фрэнсисе из Юты? – спросил аббат наконец.

– Это имя мне не знакомо. А что?

– Надеюсь, он за нас молится… Впрочем, его до сих пор не канонизировали. Так, давай попробуем немного повернуть эту штуковину.

– Брат Джошуа раньше был инженером. Я все забываю, чем именно он занимался, но он точно летал в космос. А инженеры много знают о компьютерах.

– Я уже его вызывал. Он боится ее трогать. Вот, может, если вот здесь немного…

Патрик попятился.

– Прошу прощения, господин, я…

Зерки поднял взгляд на сжавшегося писца.

– О ты, маловер! – воскликнул он, повернув еще одну ручку.

– Кажется, там кто-то пришел…

– «Прежде нежели пропоет петух, трижды…». Кроме того, ты первый повернул ручку!

Патрик увял.

– Но ведь крышка была снята, и …

– Hinc igitur effuge. Прочь, прочь, пока я не решил, что это ты во всем виноват.

Вновь оставшись в одиночестве, Зерки вставил вилку в розетку, быстро помолился святому Лейбовицу (в последние столетия он стал более известен даже не как основатель Альбертийского ордена, а как святой покровитель электриков) и щелкнул переключателем. Аббат прислушался, не раздадутся ли плевки и шипение, но до него донеслось лишь пощелкивание реле задержки и знакомое жужжание программирующего двигателя – машина набирала обороты. Аббат потянул воздух носом. Никакого запаха дыма или озона. Наконец он открыл глаза. Даже индикаторы панели управления на его столе горели как обычно. Вот тебе и «НАСТРОЙКА ТОЛЬКО В ЗАВОДСКИХ УСЛОВИЯХ»!

Несколько успокоенный, аббат перевел селектор формата в положение «РАДИОГРАММА», повернул селектор процесса до значения «ДИКТОВКА-ЗАПИСЬ», выбрал для модуля переводчика «ВХОД – ЮГО-ЗАПАДНЫЙ», «ВЫХОД – АЛЛЕГЕНСКИЙ», убедился, что транскрипция отключена, нажал кнопку микрофона и начал диктовать:

«Высшая срочность: Его преосвященству сэру Эрику, кардиналу Хоффстраффу, временно исполняющему обязанности наместника папы, Временный Внеземной Викариат, Священная конгрегация пропаганды, Ватикан, Новый Рим. Ваше высокопреосвященство, в свете нового обострения международных отношений, признаков нового международного кризиса и даже сообщений о тайной гонке ядерных вооружений, мы сочли бы великой честью для себя, если бы Ваше преосвященство благоразумно наставили нас относительно состояния, в котором находятся определенные временно приостановленные планы. Я ссылаюсь на дела, изложенные в «Motu proprio», речи блаженной памяти папы Целестина Восьмого, которую он дал на празднике Божественного Осенения Девы Марии, Anno Domini 3735. Речь начинается словами… – Аббат умолк, просматривая лежащие на столе бумаги: «Ab hac planeta nativitatis aliquos filios Ecclesiae usque ad planetas solium alienorum iam abisse et numquam redituros esse intelligimus». Я также ссылаюсь на подтверждающий документ от Anno Domini 3749, «Quo peregrinatur grex, pastor secure», поручающий приобрести остров… э-э… и определенные транспортные средства. Наконец, я ссылаюсь на «Cam belli nunc remote» покойного папы Павла, Anno Domini 3756 и последующую переписку между святым отцом и моим предшественником, которая завершилась приказом поддерживать план «Quo peregrinatur grex, pastor secure» в… э-э… замороженном состоянии, но только до тех пор, пока это угодно Вашему преосвященству. Состояние готовности поддерживается на прежнем уровне, и если вы сочтете целесообразным привести план в исполнение, то вам, вероятно, следует известить нас об этом за шесть недель…»

Пока аббат диктовал, Омерзительный Автоскриптор записывал его голос на пленку в виде фонемного кода. Закончив, аббат перевел селектор процесса в положение «АНАЛИЗ» и нажал кнопку «ОБРАБОТКА ТЕКСТА». Лампочка готовности погасла. Машина приступила к работе.

Тем временем Зерки стал изучать лежащие перед ним документы.

Прозвенел колокольчик. Зажглась лампочка готовности. Машина умолкла. Опасливо взглянув на коробку с надписью «НАСТРОЙКА ТОЛЬКО В ЗАВОДСКИХ УСЛОВИЯХ», аббат закрыл глаза и ткнул в кнопку «ЗАПИСЬ».

Клаттерли-чат-клаттер-спаттер-пип-попперти-как-фуб-клоттер – затрещал автоматический писец. Аббат надеялся, что тот сейчас записывает текст радиограммы, и с надеждой прислушивался к ритму клавиш. Первый клаттерли-чат-клаттер-спаттер-пип звучал довольно уверенно. В конце концов аббат решил, что в треске клавиш в самом деле звучат определенные напевы аллегенского языка. Он открыл глаза и пересек комнату, чтобы посмотреть на работающего робота-стенографиста. Омерзительный Автоскриптор быстро и с предельной четкостью выводил аллегенский эквивалент следующего текста:

– Эй, брат Пэт!

Он с отвращением выключил машину. Святой Лейбовиц! Столько трудов – и ради чего? Он не мог понять, чем это механическое отродье лучше тщательно очиненного гусиного пера и чернил из тутовых ягод.

После некоторой паузы дверь открыл рыжебородый монах. Он взглянул на открытые шкафы, на мусор на полу, на выражение лица аббата. Монаху хватило наглости улыбнуться.

– В чем дело, мой господин? Разве вам не нравится наша современная техника?

– Нет, не очень! – отрезал Зерки. – Эй, Пэт!

– Он вышел, господин.

– Брат Джошуа, неужели ты не можешь починить эту штуку? На самом деле.

– На самом деле? Нет, не могу.

– Мне нужно отправить радиограмму.

– Простите, господин аббат, это тоже невозможно. Они только что забрали наш кристалл и заперли сарай на замок.

– Они?

– Министерство обороны. Всем частным передатчикам выход в эфир запрещен.

Зерки рухнул в кресло.

– Чрезвычайное положение… А почему?

Джошуа пожал плечами:

– Ходят слухи о каком-то ультиматуме. Это все, что мне известно, если не считать данных об уровне радиации.

– Растет?

– Растет.

– Звони в Спокан.

К полудню налетел пыльный ветер. Он пришел из-за столовой горы и городка Санли-Бовиц, пронесся над окрестностями, пошелестел высокой кукурузой на орошаемых полях, принес песок с бесплодных гор. Он стонал в каменных стенах древнего аббатства и в стеклянных и алюминиевых пристройках. Он пачкал краснеющее солнце грязью и запускал пылевые вихри по шестиполосному шоссе, которое отделяло старое аббатство от его новых территорий.

На проселочной дороге, которая шла от трассы мимо аббатства через пригород к самому городу, остановился старый нищий, одетый в дерюгу. Ветер принес вибрации с юга – там, на далеком полигоне в пустыне запускали на орбиту ракеты-перехватчики «земля-космос». Опираясь на посох, старик посмотрел на еле заметный красный диск солнца и пробормотал, обращаясь то ли к себе, то ли к солнцу: «Знамения, знамения»…

Через дорогу, на заросшем сорняками дворе перед лачугой играли дети – под безмолвным, но всевидящим взором сгорбленной чернокожей бабушки, которая курила трубку, сидя на крыльце, словно на троне, и время от времени утешала или увещевала очередного заливающегося слезами игрока, который приходил к ней на аудиенцию.

Вскоре один из детей заметил старика и поднял крик:

– Смотрите, смотрите! Старый Лазарь! Тетя говорит, это старый Лазарь, тот самый, кого воскресил Господь Иисус! Смотрите! Лазарь, Лазарь!

Дети столпились у дряхлой ограды. Старый бродяга мрачно посмотрел на них, затем двинулся дальше по дороге. У его ног проскакал камешек.

– Эй, Лазарь!

– Тетя говорит, кого Иисус воскресил, тот уже не помрет! Посмотри на него! Он все еще ищет Господа, который его воскресил! Тетя говорит…

Вслед старику полетел еще один камень, но нищий не обернулся. Бабушка сонно кивала. Пыльная буря набирала силу.

Напротив древнего аббатства, по другую сторону от шоссе, на крыше одного из новых зданий из стекла и алюминия стоял монах. Он брал пробы ветра с помощью устройства, которое засасывало в себя пыльный воздух и выдувало уже отфильтрованный во входное отверстие компрессора. Монах, не совсем юный, но и не достигший еще средних лет, время от времени раздраженно почесывал короткую рыжую бороду, собиравшую подвеси из паутины и гирлянды из пыли, а один раз засунул подбородок в заборный шланг, после чего что-то яростно пробурчал и перекрестился.

Двигатель компрессора закашлял и стих. Монах выключил всасывающее устройство, отсоединил шланг и потянул устройство по крыше к лифту. В углах кабины скопилась пыль. Он закрыл дверь и нажал кнопку «вниз».

В лаборатории на верхнем этаже он взглянул на шкалу компрессора – «МАКС НОРМ», – закрыл дверь, снял свой хабит, вытряс из него пыль, повесил его на крючок и прошелся по нему засасывающим устройством. Затем, подойдя к лабораторному столу, включил холодную воду и дал ей подняться в глубокой стальной раковине до отметки «200 КУВШИН». Монах окунул голову в ледяную, освежающую воду, смыл грязь с бороды и волос. Фыркая и разбрызгивая капли воды, бросил взгляд на дверь. Вероятность того, что кто-то зайдет именно сейчас, казалась небольшой. Он снял с себя нижнее белье, залез в раковину и со вздохом прислонился к ее стенке.

Внезапно дверь открылась, и в лабораторию вошла сестра Хелен с подносом новой, только из ящика, лабораторной посуды. Монах испуганно вскочил на ноги.

– Брат Джошуа! – завопила сестра. Полдюжины мензурок упало на пол и разбилось вдребезги.

Монах сел, подняв волну, которая залила всю комнату. Сестра Хелен кудахтала, фыркала, пищала, а затем бросила поднос на стол и выбежала из лаборатории. Джошуа выпрыгнул из раковины и, даже не вытираясь, надел хабит на голое тело. Когда он добрался до двери, сестры Хелен и след простыл – вероятно, сейчас она была уже на полпути к часовне сестер-монахинь, которая стояла через дорогу.

Монах торопливо вытряхнул из устройства его содержимое и поместил образец пыли в пузырек. Пузырек он поставил на лабораторный стол, на определенном расстоянии от детекторного элемента радиационного счетчика, подключил к прибору наушники и стал слушать, поглядывая на часы.

Брат Джошуа нажал кнопку «СБРОС». Вращающаяся десятичная шкала вернулась к нулевому значению и вновь начала отсчет. Через минуту монах ее остановил и записал полученное число на тыльной стороне ладони. В машине в общем был обычный воздух, отфильтрованный и сжатый, но к нему примешивался след чего-то еще.

Монах запер лабораторию, спустился в свой кабинет, располагавшийся этажом ниже, записал результат в таблицу, висевшую на стене, посмотрел на неожиданный рост значений, затем сел за стол и щелкнул выключателем видеофона. Номер он набрал на ощупь, не отводя взгляда от красноречивых чисел в таблице.

Экран мигнул, видеофон издал гудок, и камера сфокусировалась на спинке пустого рабочего кресла. Через несколько секунд в кресло сел человек и заглянул в камеру.

– Аббат Зерки, – буркнул он. – А, брат Джошуа. Я как раз собирался тебе звонить. Ты принимал ванну?

– Да, господин аббат.

– Мог бы хотя бы покраснеть!

– Я краснею.

– Ну, в видеофон не видно. Слушай. На этой стороне шоссе, рядом с нашими воротами есть знак: «Женщины, остерегайтесь. Не входите, дабы…» и так далее. Видел его?

– Разумеется, господин аббат.

– Принимай ванны с этой стороны знака.

– Конечно.

– Не смей оскорблять стыдливость сестер. У тебя-то стыда вообще нет, это мне прекрасно известно. Полагаю, ты даже мимо резервуара не можешь пройти, чтобы не поплескаться там голышом, словно младенец.

– Кто вам это сказал, господин? Ну, то есть… Я ведь только зашел…

– Неужели?.. Ладно. Зачем ты меня вызвал?

– Вы хотели, чтобы я вышел на связь со Споканом.

– Ах, да. Вышел?

– Да. – Пожевав губы, монах смущенно замолчал. – Я поговорил с отцом Леоном. Они тоже это заметили.

– Повышенный уровень радиации?

– Не только. – Он снова умолк. Ему не хотелось это говорить. Передавая факты, ты словно придаешь им еще больше реальности.

– Ну?

– Повышение связано с подземными толчками, зарегистрированными несколько дней назад. Радиацию несут ветра в верхних слоях атмосферы с того направления. Судя по всему, это радиоактивные осадки после взрыва мощностью около мегатонны, который произведен на небольшой высоте.

– Фью!.. – Зерки вздохнул и закрыл глаза ладонью. – «Luciferum ruisse mihi dicis?»

– Да, господин. Боюсь, это было оружие.

– А может, несчастный случай на производстве?

– Нет.

– Если бы началась война, мы бы об этом знали. Незаконное испытание? Бомбу могли бы испытать на обратной стороне Луны или, того лучше, на Марсе, и их бы никто на этом не поймал.

Джошуа кивнул.

– Что же остается? – продолжал аббат. – Демонстрация? Угроза? Предупредительный выстрел?

– Больше в голову ничего не приходит.

– Так вот почему объявили тревогу… И все же в новостях только слухи и «без комментариев». А из Азии – мертвая тишина.

– Запуск должны были засечь спутники. Разве что… разве что нашли способ запускать ракеты «космос-земля» незаметно для спутников – до тех пор, пока они не поразят цель.

– Это возможно?

– Поговаривают, господин аббат.

– Правительство это знает. Должно знать. Знают правительства нескольких стран – но нам ничего не говорят, защищают нас от истерии. Маньяки! Мир пятьдесят лет находится в постоянном кризисе! Пятьдесят? Да что я? Он в кризисе с самого начала – но уже полвека это почти невыносимо. И почему, скажи мне, ради бога? В чем главный раздражитель, в чем причина напряженных отношений? Политические взгляды? Экономика? Перенаселенность? Конфликт между культурой и верой? Спроси дюжину экспертов, получишь дюжину ответов. А теперь снова Люцифер. Брат, может, безумие у нашего вида врожденное? Если мы рождаемся сумасшедшими, то как нам попасть на небо – одной лишь верой? Или ее нет? Господи, прости меня, я не хотел так говорить. Слушай, Джошуа…

– Да, господин аббат?

– Как только закроешь лавочку, приходи сюда… Эта радиограмма… Мне пришлось отправить брата Пэта в город, чтобы ее перевели и отправили обычным телеграфом. Я хочу, чтобы ты был рядом, когда придет ответ. Ты знаешь, с чем это связано?

Брат Джошуа покачал головой.

– Quo peregrinatur grex.

Монах побледнел:

– План будет приведен в исполнение?

– Я просто хочу прояснить его статус. Никому ни слова. Конечно, все это затронет и тебя. Когда закончишь, приходи.

– Разумеется.

– Chris’tecum.

– Cum spiri’tuo.

Связь прервалась, экран погас. В комнате было тепло, но Джошуа дрожал. Он выглянул в окно, в ранние пыльные сумерки. В воздухе сгустилась пыль, и все, что находилось за заграждением у шоссе, исчезало из виду. Вдали мерцали фары вереницы грузовиков. Вскоре монах заметил, что кто-то стоит у ворот, там, где подъездная дорожка пересекалась с трассой. Фигуру высвечивали проезжавшие мимо автомобили. Джошуа снова поежился.

По силуэту можно было легко узнать миссис Грейлс. Монах задернул занавески и включил свет. Уродливость старой женщины не вызывала в нем отвращения; мир давно утратил интерес к подобным генетическим сбоям и проделкам генома. У самого Джошуа на левой руке все еще оставался крошечный шрам от удаленного в младенчестве шестого пальца. Однако сейчас он хотел забыть об Огненном Потопе, а миссис Грейлс была одной из наиболее бросающихся в глаза его наследниц.

Джошуа коснулся пальцем стоявшего на столе глобуса, потом крутанул его: мимо проплыли Тихий океан и Восточная Азия. Куда? Куда именно? Он раскрутил глобус, чтобы мир вращался, словно рулетка, быстрее и быстрее, пока очертания континентов и океанов не расплылись. Делайте ваши ставки, дама и господин: куда? Он резко остановил глобус большим пальцем. Банк: Индия платит. Возьмите выигрыш, мадам. Джошуа снова раскрутил глобус – его ось грохотала; «дни» пролетали, словно мгновения, – и вдруг заметил, что глобус вращается в обратном направлении. Если бы так было на самом деле, то солнце поднималось бы на западе и заходило на востоке. Следовательно, он обращает время вспять? Как сказал тезка моего тезки: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною…» – воистину, ловкий фокус, а в те времена еще и полезный. Назад, о Солнце, et tu, Luna, recedite in orbitas reversas…

Он продолжал вращать глобус в обратном направлении, словно надеясь, что этот симулякр Земли заставит Хроноса отмотать время назад. Треть миллиона оборотов, возможно, хватит для того, чтобы вернуть ее к моменту Огненного Потопа. Лучше поставить моторчик и раскрутить глобус до возникновения человечества…

Джошуа задержался в своем кабинете, с ужасом думая о том, что нужно возвращаться «домой». «Дом» находился через дорогу, в наполненных призраками залах древних зданий. Их стены были сложены из камней, собранных на развалинах цивилизации, которая умерла восемнадцать веков назад. Пересечь шоссе – все равно что пересечь вечность. Здесь, в новых зданиях из алюминия и стекла, он был техником за лабораторным столом. Здесь, наблюдая за событиями, нужно задавать вопрос «как?», но не «зачем?». Здесь падение Люцифера было лишь выводом, сделанным на основании холодной арифметики стрекочущих радиационных счетчиков и внезапного взмаха пера сейсмографа. Однако в старом аббатстве он из техника превращался в монаха Христа, книгобандиста и запоминателя из общины Лейбовица.

Там вопрос будет: «Почему, Господи, почему?» Но вопрос уже был задан, и аббат сказал: «Зайди ко мне».

Джошуа взял свой узелок и отправился на зов правителя. Чтобы не встречаться с миссис Грейлс, он пошел по подземному переходу; сейчас не самое подходящее время для приятных бесед со старой двухголовой торговкой помидорами.