– «Теперь, так же, как и во времена Иова, – начал брат-чтец, стоявший за кафедрой в трапезной. – Когда сыны Божии пришли и встали перед Господом, сатана также был среди них. И Господь сказал ему: “Откуда пришел ты, сатана?”.

И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господом; между ними пришел и сатана. И сказал Господь сатане: “Откуда ты пришел?” И отвечал сатана Господу и сказал, как и встарь: “Я ходил по земле и обошел ее”. И сказал Господь сатане: “Обратил ли ты внимание твое на князя Имярек, раба Моего Иова? Ибо он человек простой и честный, удаляющийся от зла и любящий мир”. И отвечал сатана Господу и сказал: “Разве даром богобоязнен Иов? Разве Ты не благословил его землю великим богатством и не сделал его великим среди народов? Но простри руку Твою и уменьши всего, что у него, – благословит ли он Тебя?” И сказал Господь сатане: “Вот, все что у него, в руке твоей; умали это”. И отошел сатана от лица Господня и вернулся в мир. А князь Имярек не был подобен святому Иову, ибо когда в стране его началась смута, и когда люди его стали беднее, чем раньше, когда он увидел, что враг его стал сильнее, князь испугался, перестал верить в Бога и подумал так: “Ударю первым, иначе враг одолеет меня, даже не доставая меч из ножен”».

– «И так случилось в те времена, – продолжал брат-чтец, – что князи Земли ожесточили сердца свои против Закона Божьего, и гордыня их была беспредельна. И каждый из них думал, что лучше уничтожить все, чем покориться воле других князей. Ибо могучие мужи Земли не сражались между собой за верховную власть над всеми; скрытностью, предательством и обманом хотели править они, а войны страшились и дрожали при мысли о ней; ибо Господь допустил, чтобы мудрецы, жившие в те времена, нашли способы уничтожить сам мир, и дал в их руки меч архангела, которым был повержен Люцифер, дабы простой народ и князья убоялись Бога и уничижили себя перед Всевышним. Но они не уничижились. И сказал сатана одному князю: “Не бойся применить меч, ибо мудрецы солгали тебе, сказав, что тем самым ты уничтожишь мир. Не слушай совета слабых, ибо они боятся тебя и служат врагам твоим, мешая тебе. Нанеси удар, и тогда станешь царем над всеми”. И князь послушал совета сатаны, и призвал всех мудрецов своей страны, и повелел дать ему совет о том, как уничтожить врага, не навлекая гнев на свое собственное государство. Но большинство мудрецов ответило: “Повелитель, это невозможно, ибо твои враги также обладают мечом, который мы дали тебе, и его жар подобен адскому пламени и ярости солнца, от которого его зажгли”. “Тогда сделайте мне другой, чтобы он был в семь раз жарче преисподней”, – приказал князь, который был надменнее самого фараона. И многие из них ответили: “Нет, повелитель, не проси нас об этом; ибо даже дым такого огня, если мы разожжем его для тебя, погубит многих”. И князь разгневался, услышав их ответ, и заподозрил, что они хотят предать его, и послал к ним шпионов своих, дабы те искушали их и вступали с ними в споры. Вследствие чего мудрецы устрашились. Часть из них изменила свои ответы, чтобы не навлечь на себя гнев князя. Трижды он спрашивал их, и трижды они отвечали: “Нет, повелитель, даже твои люди погибнут, коли сделаешь так”. Но один из волхвов был подобен Иуде Искариоту, и речи его были лукавы, и, предав своих братьев, он убедил весь народ не бояться демона Радиацию. Князь послушался этого лжемудреца, которого звали Блакенет, и приказал шпионам очернить многих волхвов перед народом. Испугавшись, менее мудрые из волхвов стали советовать князю так, чтобы он был доволен. И сказали они: “Оружие применить можно, только не превышай такой-то предел, иначе все неизбежно погибнут”. И князь сокрушил новым огнем грады врагов своих, и три дня и три ночи его великие катапульты и металлические птицы обрушивали на них свой гнев. Над каждым городом взошло солнце, ярче солнца небесного, и сразу же тот город усыхал и плавился, словно воск в пламени, и жители его останавливались на улицах, а их кожа дымилась, и они вспыхивали подобно хворосту, который бросили на раскаленные угли. А когда ярость солнца стихала, с небес раздавался великий гром, словно от удара великого тарана – ПИК-А-ДОН – и окончательно сокрушал город. Всю землю накрыли ядовитые миазмы, и по ночам она сияла от остаточного пламени и проклятия остаточного пламени, из-за которого кожа покрывалась коростой, волосы выпадали и кровь умирала в венах. Смрад, поднявшийся с Земли, достиг небес. Подобно Содому и Гоморре была Земля и развалины на ней, даже в стране того князя, ведь его враги стали мстить и в свою очередь обрушили на его города огонь. Смрад после этой бойни крайне оскорбил Господа, и сказал Он князю Имяреку: “КАКУЮ ЖЕРТВУ ТЫ ПРИНЕС МНЕ? ЧТО ЭТО ЗА ЗАПАХ, КОТОРЫЙ ПОДНИМАЕТСЯ НАД МЕСТОМ СОЖЖЕНИЯ? СЖЕГ ЛИ ТЫ ЖЕРТВЕННЫХ ОВЕЦ ИЛИ КОЗ – ИЛИ ПРИНЕС В ЖЕРТВУ ТЕЛЬЦА?” Но князь не ответил Ему, и Бог сказал: “ТЫ ПРИНЕС В ЖЕРТВУ СЫНОВЕЙ МОИХ”. И Господь убил его вместе с предателем Блакенетом, и на Земле начался мор, и люди впали в безумие и побили камнями мудрецов и властителей – тех, кто еще остался. Но жил в то время человек по имени Лейбовиц, который в юности своей подобно святому Августину любил мудрость мирскую более, чем мудрость Бога. Увидев, что великие знания, хоть и добрые, не спасли мир, раскаялся он перед Господом и вскричал…»

Аббат резко постучал по столу, и монах, читавший древний текст, немедленно умолк.

– И это – единственное описание, которое у вас есть? – спросил тон Таддео у аббата, улыбаясь плотно сжатыми губами.

– Текст существует в нескольких версиях, которые незначительно отличаются друг от друга. Никто точно не знает, какая страна нанесла первый удар – да и неважно уже. Текст, который только что читал брат-чтец, был создан через несколько десятилетий после смерти святого Лейбовица. Вероятно, это одна из первых историй, записанных после того, как писать вновь стало безопасно. Автор – молодой монах, который сам не был свидетелем разрушений; о них он узнал со слов последователей святого Лейбовица, первых запоминателей и книгобандистов. Он любил подражать стилю Святого Писания. Вряд ли где-то существует совершенно точное изложение Огненного Потопа. Ни один человек не мог составить цельную картину такого огромного события.

– В какой стране жил князь по имени Имярек и этот человек Блакенет?

Дом Пауло покачал головой.

– Даже автор повествования в этом не уверен. С тех пор, как это было написано, у нас накопилось достаточно данных, и теперь мы знаем, что к моменту холокоста таким оружием обладали даже некоторые меньшие правители. Описанная им ситуация произошла не в одной стране. Вероятно, таких Имяреков и Блакенетов было целое множество.

– Я, конечно, слышал подобные легенды. Очевидно, что произошло нечто ужасное, – сказал тон Таддео, а затем резко добавил: – Но когда я смогу изучить… как вы это называете?

– Реликвии.

– Да. – Он вздохнул и рассеянно улыбнулся, глядя на стоящую в углу статую святого. – Завтра – не слишком рано?

– Можете начать хоть сейчас, если угодно, – ответил аббат. – У вас полная свобода действий.

В подвале царил полумрак; горели свечи, взад и вперед расхаживали немногочисленные монахи-ученые в темных одеждах. Брат Армбрастер с мрачным видом изучал записи в лужице света от лампы в своем закутке под лестницей, и еще одна лампа горела в алькове Теологии морали, где фигура в рясе склонилась над древней рукописью. После заутрени большая часть сообщества трудилась на кухне, в классной комнате, в саду, в конюшне и канцелярии. Обычно библиотека пустовала до позднего вечера, когда наступало время lectio devina. Однако в то утро здесь было относительно многолюдно.

Три монаха стояли в тени за новой машиной, держа руки спрятанными в рукавах и наблюдая за четвертым монахом, который стоял у основания лестницы. Тот терпеливо глядел наверх, на пятого монаха, стоявшего на площадке и смотревшего на вход на лестницу.

Брат Корноэр, словно встревоженный родитель, предавался размышлениям относительно своего аппарата. Когда не осталось ни одного провода, за который можно было бы подергать, и ни одного изменения, которое можно было бы внести, а затем отменить, он пошел в альков Естественной теологии, чтобы скоротать время за чтением. И если в мозгу Корноэра и возникла мысль о том, что грядет его личный триумф, то монах-изобретатель никак это не выдал. С тех пор как сам аббат не потрудился присутствовать на демонстрации, брат Корноэр не ждал аплодисментов и даже победил в себе желание укоризненно поглядывать на дома Пауло.

Негромкий свист на лестнице снова встревожил подвал, хотя ранее уже несколько раз была ложная тревога. Очевидно, никто не сообщил прославленному тону о том, что в подвале его инспекции ожидает чудесная машина. Очевидно, что если о ней вообще упоминали в разговоре с ним, то ее важность была сведена к минимуму.

На этот раз предупреждающий свист оказался не напрасным. Монах, который следил с верхней части лестницы, повернулся и торжественно поклонился пятому монаху, стоявшему на площадке внизу.

– In principio Deus, – негромко сказал он.

Пятый монах повернулся и поклонился четвертому, который ждал у основания лестницы.

– Caelum et terram creavit, – прошептал он в свою очередь.

Четвертый монах повернулся к третьему, стоявшему у машины.

– Vacuus autem erat mundus, – сообщил он.

– Cure tenebris in superficie profundorum, – хором произнесла группа.

– Ortus est Dei Spiritus supra aquas, – сказал брат Форбор и, звякнув цепями, вернул свою книгу на полку.

– Gratias Creatori Spiritui, – отозвалась вся его команда.

– Dixitque Deus: «FIAT LUX», – повелительно произнес изобретатель.

Те, кто дежурил на лестнице, спустились и заняли свои места. Четыре монаха встали на «беговой дорожке». Пятый монах склонился над динамо-машиной. Шестой залез на стремянку и сел на верхней ступеньке, стукнувшись головой о сводчатый потолок. Он натянул маску из зачерненного с помощью дыма маслянистого пергамента, чтобы защитить глаза, а затем на ощупь нашел лампу и ее винт. Брат Корноэр тем временем нервно следил за ним снизу.

– Et lux ergo facta est, – сказал монах, найдя винт.

– Lucem esse bonam Deus vidit, – обратился изобретатель к пятому монаху.

Пятый монах со свечой в руке нагнулся, чтобы в последний раз осмотреть щеточные контакты.

– Et secrevit lucem a tenebris, – сказал он наконец, продолжая урок.

– Lucem appellavit «diem», – хором отозвалась команда на беговой дорожке, уперевшись плечами в балки крестовины, – et tenebras «noctes».

Оси заскрипели и застонали. Динамо-машина из колеса фургона начала вращаться, ее негромкое жужжание превратилось в стон, а затем, пока монахи напрягали все силы, кряхтя от натуги, усилилось до визга. Страж машины с тревогой следил за тем, как спицы колеса расплываются от скорости, превращаясь в пленку.

– Vespere occaso, – начал он, а затем сделал паузу, чтобы облизнуть два пальца и прикоснуться к контактам. Щелкнула искра. – Lucifer! – завопил он, отскакивая назад, а затем, запинаясь, добавил: – Ortus est et primo die.

– КОНТАКТ! – крикнул брат Корноэр, когда дом Пауло, тон Таддео и его секретарь стали спускаться по лестнице.

Монах на стремянке ударил по дуге. Раздалось резкое «пффф!» – и подвал затопил ослепительный свет, которого не видели уже двенадцать столетий.

Группа остановилась на лестнице. Тон Таддео, ахнув, пробормотал проклятие на своем родном языке и сделал шаг назад. Аббат, который не наблюдал за испытаниями лампы и не верил фантастическим рассказам о ней, умолк на полуслове. Секретарь на секунду замер от страха, а затем бросился бежать, крича: «Пожар!».

Аббат перекрестился.

– Я понятия не имел… – прошептал он.

Ученый, взяв себя в руки, оглядел подвал, увидел беговую дорожку и монахов, налегавших на балки. Его взгляд проследовал вдоль проводов, заметил монаха на стремянке, оценил значение динамо-машины из колеса.

– Невероятно! – выдохнул тон.

Монах у лестницы смиренно поклонился. Все объекты в комнате отбрасывали острые, как лезвие ножа, тени, а огоньки свечей в потоке бело-голубого света казались размытыми.

– Яркий, словно тысяча факелов, – прошептал ученый. – Должно быть, это древняя… Нет! Немыслимо!

Он, преодолев потрясение, двинулся вниз по лестнице, остановился рядом с братом Корноэром и с любопытством взглянул на него. Ничего не трогая, не задавая вопросов, обошел машину, изучил динамо, провода, саму лампу.

– Не могу поверить…

Аббат взял себя в руки и спустился.

– Освобождаю тебя от обета молчания, – шепнул он брату Корноэру. – Поговори с ним. Я… немного ошеломлен.

Монах просиял:

– Вам нравится, господин аббат?

– Чудовищно, – прошипел дом Пауло.

Лицо изобретателя вытянулось.

– Как можно так обращаться с гостем! Помощник тона сошел с ума от страха. Я в ужасе!

– Ну да, свет довольно яркий.

– Адски яркий! Иди, побеседуй с ним, пока я придумаю, как лучше извиниться.

Но ученый, видимо, уже сделал выводы из своих наблюдений и быстро направился к ним. Его лицо казалось напряженным, слова – отрывистыми.

– Лампа с электричеством… Как вам удалось столько веков ее прятать? Лучшие умы тщетно разрабатывали теорию… – Он судорожно выдохнул и попытался взять себя в руки – словно жертва чудовищного розыгрыша. – Почему вы ее скрывали? Узрели в ней какой-то религиозный символ?.. И что… – Он умолк в полном замешательстве и покачал головой.

– Вы не понимаете, – слабо возразил аббат, хватая за руку брата Корноэра. – Ради Бога, брат, объясни!

Однако бальзама, исцеляющего уязвленную профессиональную гордость, не изобрели ни в то время, ни в любую другую эпоху.