Глава двадцать пятая

Канеше я охотно поверил на слово. Если ее опыт полицейской работы говорил, что Хьюберт врет, значит, вероятнее всего, так оно и было.

Дизель скрылся под рабочим столиком. Он лег там, повернувшись ко мне мордой, и не сводил с меня глаз.

Один вопрос у меня все-таки остался:

– А о чем именно он соврал?

– О том, из чьей комнаты выходила его жена, – с ноткой нетерпения ответила Канеша. – Если то, что он видел, как она выходит из комнаты, вообще правда. Очень уж складненькая история у него получилась – за исключением одной детали.

Я некоторое время обдумывал ее слова.

– Слишком большой интервал между тем, как он ее увидел, и тем, как закатил скандал?

– Вот именно, – фыркнула Канеша. – Я не верю, что она настолько неуловима, что он гонялся за ней десять минут. Пускай он вешает эту лапшу на уши кому-нибудь другому, а не мне.

Мне показался странным ее метод допроса:

– Но почему вы тогда не стали добиваться от него правды?

– Мне выгодно, когда подозреваемый считает, что меня перехитрил. Он начинает радоваться и решает, что он умнее меня, – она тряхнула головой. – Тут-то я и возвращаю его с небес на землю.

Я мысленно взял это на заметку.

– Что же, по-вашему, произошло на самом деле?

– Сначала ответьте-ка мне на пару вопросов, касаемо времени, – Канеша подозвала Бейтса. – И вы, Бейтс. Сколько времени миссис Моррис провела в библиотеке, когда принесла тетрадь? И через какое время после ее ухода вы услышали крик?

На первый вопрос ответил я:

– Она пробыла здесь не дольше пяти минут.

Я обернулся к Бейтсу, чтобы он подтвердил мои слова, и тот кивнул.

– А ее крик я услышал где-то через минуту после того, как она вышла, – сказал Бейтс.

– Тогда картина ясна, – сказала Канеша. – По словам мистера Морриса выходит, что у миссис Моррис было всего три минуты на то, чтобы улизнуть от него и прийти в библиотеку. Дом, конечно, большой, но я не верю заявлениям Хьюберта, что она от него убежала.

– Думаете, он соврал, что не знает, какую вещь она вынесла из комнаты?

Вопросы и подозрения Канеши навели меня на кое-какие собственные мысли.

– По-моему, он прекрасно это знал, – сказала Канеша и указала на четвертую тетрадь описи. – Он знал, что она взяла тетрадь, но думаю, что он вряд ли это видел. Хватился тетради, не нашел, сообразил, что она у нее, и пошел отбирать.

– Из чего следует, что первым тетрадь взял Хьюберт и где-то прятал.

Мои собственные догадки вели в ту же сторону.

– Да, – сказала Канеша. – Из чего следует вопрос: зачем ему перекладывать подозрение на Трутдейла?

– Завещание, – сказали мы с Канешей в один голос. И я продолжил: – Хочет оклеветать Трутдейла, воображает, что тогда сможет как-то оспорить завещание.

– А в этом случае, – торжествующе подхватила шериф Берри, – он, скорее всего, и есть расхититель коллекции. Иначе с чего бы ему думать, что тетрадь вызовет подозрения, если станет известно, что она была в комнате у дворецкого?

Канеша пришла к тому же выводу, что и я. Перспективы у Хьюберта были безрадостные.

Однако оставалась одна загвоздка: мы до сих пор не установили, все ли книги из коллекции на месте. Я поделился этой мыслью с Канешей.

– Да, я в курсе, – сказала она. – Это значит, что инвентаризация сейчас стала еще более важной задачей, чем раньше. Мне совершенно необходимо знать, пропало ли что-нибудь.

– Мы с Шоном будем работать на полную, – сказал я. – Я бы хотел прерваться на ужин, но потом мы вернемся сюда и продолжим.

– Буду вам признательна. Вы уже проверили, внес ли мистер Делакорт покупку «Тамерлана» в список? – Канеша указала на последний том описи.

Я покачал головой:

– Нет. Хотел, но подумал, что тогда у меня будут большие неприятности.

– Давайте посмотрим сейчас, – сказала она. – И раз уж вы экипированы, – она указала на мои перчатки, – открывайте вы.

Я и забыл совсем, что на мне перчатки. Взглянув на руки, я увидел, что к ним пристало несколько кошачьих шерстинок.

– Позвольте, я надену чистые. В этих я гладил Дизеля.

Канеша кивнула, я снял перчатки, сунул их в карман и подошел к рабочему столику, на который еще накануне поставил коробку. Надев свежую пару, я вернулся к письменному столу и бережно открыл тетрадь с описью.

Я перелистал страницы, пока не добрался до последней записи. Канеша заглянула мне через плечо, я разочарованно хмыкнул:

– Записи нет. Последним пунктом значится первое издание «Итана Фрома» Эдит Уортон с ее автографом.

Запись про Уортон заканчивалась на левой странице разворота. Я нагнулся, пристально вгляделся в соседнюю страницу и обнаружил нечто такое, от чего не смог сдержать волнение.

– Смотрите! – Я показал на разворот. – Одной страницы не хватает, но остальная тетрадь цела.

Канеша, хмурясь, посмотрела на сгиб между страниц:

– А что ей сделается, тетради?

Я ответил короткой лекцией:

– Книжный блок, то есть все страницы внутри переплета, состоит из листов, страниц и тетрадей. Свальцованный лист сложен пополам, каждая его половина – книжный лист, каждая сторона листа – страница. Так вот, тетрадь – это два или более листа, или четыре страницы, сложенные вместе. Их скрепляют друг с другом – либо сшивают, либо склеивают, и получается книжный блок. Конечно, в зависимости от размера книги бывает по-разному.

Я мог бы рассказывать дальше про форматы ин-фолио, ин-кварто, ин-октаво и прочее, но решил не перегружать ее лишними сведениями. Канеша кивнула и еще внимательнее всмотрелась между страниц. Тот, кто удалил лист – а это, по моим предположениям, был Хьюберт – действовал очень аккуратно.

Канеша выпрямилась и потерла шею:

– Если предположить, что на пропавшей странице было описание экземпляра «Тамерлана», то вывод очевиден: кто-то хочет, чтобы не осталось доказательств покупки.

Я указал на обстоятельство, которое до сих пор не давало мне покоя:

– Но почему в таком случае он не забрал со стола мистера Делакорта письма о покупке?

Канеша пожала плечами:

– Может быть, он не знал про письма.

– Позвольте мне предложить другой сценарий, – сказал я. – Что, если убийца оставил нам эти письма нарочно?

– В каком смысле? – Канеша посмотрела на меня и вновь нахмурилась.

– Вдруг убийца хотел создать видимость, что «Тамерлан» украден? И что, если на самом деле никакого «Тамерлана» не было?

– Иначе говоря, ложный след, чтобы отвлечь нас от настоящего преступления? – В голосе Канеши было меньше скепсиса, чем я думал.

– Вы связывались с букинистом, который якобы продал мистеру Делакорту «Тамерлана»?

– Еще нет, – ответила Канеша. – Запланировала, но пока не успела. Думаю, что завтра утром с этого и начну, – она взглянула на свои часики. – Сейчас в Нью-Йорке уже начало седьмого.

– Мне будет ужасно любопытно узнать, что выяснится при этом разговоре, – сказал я.

Канеша повернулась к Бейтсу:

– Сходите посмотрите, есть ли в патрульной машине достаточно большой пакет, чтобы поместилась тетрадь. Если нет, надо будет найти кого-нибудь из криминалистов, чтобы ее упаковали.

Бейтс кивнул. Он открыл дверь, и по другую ее сторону оказался Шон, который как раз собирался постучать. Шон выпустил Бейтса, и тот удалился.

Войдя, Шон закрыл за собой дверь.

– Мне кое-как удалось успокоить бедную женщину, – он поморщился. – Хорошо, что ее свекровь пришла, я оставил их друг с другом.

– Мне надо взять у нее показания, – сказала Канеша. – Я пойду к ней в комнату, как только Бейтс вернется.

– Я думаю, что она уже успокоилась, – сказал Шон. – Другой вопрос, услышите ли вы от нее хоть что-нибудь осмысленное, – он развел руками.

– Шериф, если не возражаете, сейчас мы съездим домой перекусить и быстро вернемся, – я снял перчатки и положил их на рабочий столик.

– Отличная мысль, я ужасно проголодался, – Шон потер живот. – И не забудь, нам еще нового жильца ужином кормить.

– Нового жильца? – Канеша взглянула на меня.

– Стюарта Делакорта, – я совсем забыл ей рассказать. – Он уверяет, что ему страшно оставаться в доме, где убили его дядю. Так что он какое-то время будет снимать у меня комнату, пока не обзаведется собственным жильем.

Канешу эта новость, похоже, не слишком обрадовала.

– Прежде чем переезжать, он должен был спросить у меня разрешения.

– Ну, он же не уехал без предупреждения из города, – заметил Шон. – Вы знаете, где он, и, если он вам понадобится, сможете с ним встретиться. Зато, – он широко ей улыбнулся, – теперь нам с отцом будет удобнее вытянуть из него все грязные тайны этого семейства. По моим ощущениям, не придется даже особенно сильно тянуть.

Канеша обдумывала некоторое время эту перспективу.

– Ладно, не возражаю. Но можете передать мистеру Делакорту, что он обязан немедленно поставить меня в известность, если решит еще куда-нибудь переехать.

Вошел Бейтс, без пакета.

– Только маленькие, – отчитался он.

– Ну что ж, – ответила Берри, – звоните криминалистам, объясните им, что мне нужно, и пусть приедут за тетрадью. А я пришлю кого-нибудь сменить вас через пару часов.

Бейтс кивнул и достал мобильный телефон. Канеша снова повернулась к нам с Шоном.

– Поезжайте домой, и, если сможете сегодня еще поработать, я буду благодарна. Чем скорее я получу информацию насчет краж, тем лучше.

– Спасибо, шериф, – сказал я. – Ответ мы вам разыщем со всей скоростью, на какую способны, – я жестом подозвал Дизеля из-под столика. – Иди сюда, приятель, едем домой.

Дизелю не потребовалось второго приглашения, он знал, что значит слово «домой». Он подошел ко мне, и я погладил его по голове. Шон первым направился к выходу.

В дверях я услышал, как Канеша говорит Бейтсу, что планирует подняться наверх и взять показания у Элоизы. Я надеялся, что у нее это получится и что бедняжка Элоиза уже пришла в себя после случившегося на лестнице. За свое обращение с женой Хьюберт заслуживал ремня или палки: я совершенно не выношу таких мужчин.

По дороге домой я спросил:

– Элоиза сказала что-нибудь о том, что произошло?

– Нет, – ответил Шон. – Сначала вообще только плакала, что немудрено. Он так сильно ее приложил, что синяк остался. Мне бы пообщаться с этим типом пару минут с глазу на глаз, чтобы он почувствовал, как это, когда тебя бьет тот, кто больше и сильнее.

– Разделяю твои чувства, – сказал я, – и одобряю, но не советую воплощать это на практике.

– Да уж, понятно. Но хотелось бы.

С заднего сиденья громко мяукнул Дизель. Шон засмеялся и обернулся к нему:

– Я рад, что ты меня поддерживаешь.

Он снова повернулся вперед.

– А что говорила Элоиза? – спросил я.

– Когда перестала плакать, начала нести околесицу, – хмуро ответил Шон. – Понять ее сложно, потому что начинает она про одно, а сворачивает на другое. Она что-то болтала про печенье, летний бал, овощные консервы и еще всякую всячину. Я пока слушал, у меня самого голова пошла кругом. Причем она смотрела на меня с таким видом, словно мне полагается все это прекрасно понимать.

– Очевидно, так ее мозг защищается от невыносимой реальности, – сказал я. – Вот бедняга.

– Ты не представляешь, как я обрадовался, когда появилась ее свекровь. Я уже готов был от отчаяния выскочить в холл и звать на помощь, – он вздохнул. – Только одно она сказала вполне разумно: где находится ее комната.

Через две минуты я загнал машину в гараж. Едва мы с Дизелем переступили порог кухни, как ощутили восхитительный аромат.

Стюарт Делакорт стоял у плиты и обернулся, когда мы вошли.

– Господа, ужин будет примерно через полчаса. Решил доказать, что я не только радую глаз, но и приношу пользу, – он засмеялся своей шутке, я невольно подхватил, и Шон тоже рассмеялся.

Данте лежал под столом, но при виде хозяина выбежал с радостным лаем. Шон нагнулся и взял пуделя на руки, Данте принялся лизать его в щеку. Шон поморщился, но ругать пса не стал. Дизель отлучился в кладовку, и скоро должен был вернуться.

Я подошел к плите посмотреть, что готовится, но кастрюльки были закрыты.

– Пахнет упоительно, – сказал я. – Что это?

– Мой фирменный мясной соус, – ответил Стюарт. – А теперь ступайте-ка прочь из кухни и не мешайте мне доводить до совершенства эту мечту гурмана. Когда будет готово, я вам крикну.

– Отлично, – сказал Шон и спустил Данте на пол. – Умираю с голоду.

– Ничего страшного, – кокетливо ответил Стюарт, – я могу удовлетворить потребности такого силача и красавца.

Шон расхохотался, и только тогда я уловил в словах Стюарта другой смысл. Не исключено, что я покраснел, но Шон, похоже, даже не смутился.

Надо было подняться наверх и привести себя в порядок; ужин мог оказаться весьма нескучным.