Тело Джека некому опознать, кроме Мэтта. Он – его единственный родственник.

Сначала Мэтт думает, что случилась какая-то ошибка. Не может этот труп на металлическом столе в морге быть несгибаемым Джеком Мёрдоком. Не может. Мэтт протягивает руку, чтобы прикоснуться к лицу отца, но судмедэксперт останавливает его.

– Сынок, лучше не надо, – ласково говорит он. – Тут… огнестрельное ранение.

Мэтт не может сдержать слез. Тяжело дыша, он цепляется за стол так сильно, что пальцы белеют.

В конце концов он опознает отца по старой поблекшей татуировке на плече. Мэтт чувствует чернильные линии на холодной коже отца, определяет форму изображения. Джек рассказывал, что они с матерью Мэтта сделали себе парные татуировки на выпускной. Две половинки сердца. «Полная безвкусица, – говорил он, – но мы были молоды и в то время это казалось нам самым романтичным поступком в нашей жизни».

Тем же вечером Мэтт возвращается в Мэдисон-сквер-гарден.

«Ты же знал, что так могло случиться», – думает он. Отец устроил тот разговор неспроста. Неспроста советовал Мэтту думать о будущем, уехать из Нью-Йорка. Покинуть родные пенаты. Отец знал.

Мэтт заходит в подворотню. Слышит, как на холодном ветру болтается и хлопает о крышку мусорного бака оборванная оградительная лента.

Он подходит ближе, не забывая постукивать перед собой белой тростью. Необходимости в этом нет, но делать это приходится, дабы не привлекать внимание случайных прохожих и избежать лишних вопросов.

Нужное место Мэтт определяет сразу, почуяв запах отцовской крови с легким привкусом железа. Остановившись в полушаге от темного пятна на асфальте, он набирает в грудь побольше воздуха и принюхивается. С улицы пахнет хот-догами, пиццей, карри, бараниной из греческого ресторана в паре кварталов. Он чувствует все ароматы, включая пиво и вино – красное, белое, сухое и сладкое.

Эти запахи ему не нужны, и он отодвигает их на второй план, сосредоточившись на тех, что прямо под носом. По этим запахам Мэтт может восстановить всю картину происшествия. Вот копы в кожаных ботинках. Вот пропахший хлоркой и очистителем судмедэксперт.

Мэтт медленно поворачивается вокруг своей оси. Отца определить легко. Отцовский запах он учует где угодно: смесь талька, виски и трудового пота. И грусти. Мэтт не знает, как можно унюхать грусть, но он это может.

Поверх всего этого – стойкий запах крови.

И многое другое. Порох. Оружейная смазка. Помада для волос.

Дорогой лосьон после бритья. Золотые кольца.

Эти запахи ему знакомы. Риголетто.

Он был не один.

Слейд. При каждой встрече со Слейдом от того разило креветками с чесноком – его любимой едой. Мэтт чувствует этот запах и здесь, в подворотне.

Макхейл («Олд Спайс», резкий, но неспособный перебить запах тела; пот настолько въелся в его одежду, что никакая стирка его не выводит).

Гиллиан (азиатская еда, лапша и непременная курица в кисло-сладком соусе на обед).

Анджело (фирменный лосьон и дорогой крем для лица).

Марчелло. Носатый коротышка-итальянец, постоянно хмыкающий, будто простужен (гомеопатические средства, имбирь, кора дуба, коренья, зеленый чай и подорожник от синдрома раздраженного кишечника).

Всего шестеро. Шестеро на одного.

Мэтт догадывается, что произошло. Риголетто потребовал от Джека сдать бой. Джек не стал этого делать и поплатился жизнью. Должно быть, Риголетто потерпел огромные убытки, раз решился на крайние меры.

Что ж, с сегодняшнего дня деньги станут его наименьшей головной болью.

Уже полночь, и Мэтт не видит смысла ждать.

Позади годы тренировок. Стик всегда напоминал, что обучает его ради какой-то высшей цели, и Мэтт чувствует: вот она, эта цель. Карать тех, кто преступил закон.

Мэтт надевает старую отцовскую мотоциклетную куртку, бордовую, в темноте кажущуюся почти черной. В шкафу он находит лыжную маску и натягивает на голову. Лицо чешется, но он не обращает внимания. Довершают боевое облачение джинсы и кроссовки, и, наконец, старая бейсбольная бита, давно пылившаяся в кладовке.

Мэтт решает передвигаться по крышам. Так удобнее. Никто не мешает, ни перед кем не нужно притворяться. А главное – никто его не видит.

Это важно. Если он попадется кому-нибудь на глаза, ненужных вопросов не избежать. Он и сам не может понять природу своих способностей, а уж объяснить другим – и подавно не получится.

Первый след он берет легко. Комбинация «Олд Спайса» и кисло-сладкой курицы встречается нечасто. Гиллиан и Макхейл почти всегда вместе, словно киношные копы-напарники. Они даже одеваются в одинаковые жеваные костюмы, постоянно заляпанные едой.

Мэтт обнаруживает их в баре на Западной Сорок первой и наблюдает за ними с крыши противоположного здания. Он слышит их голоса. Гангстеры смеются и травят пошлые анекдоты за пивом и виски.

– Видел, что с его глазом стало?

Это Макхейл. Его легко опознать по сильному бронкскому выговору.

– Видел, как он налился кровью?

– Разорвался, – говорит Гиллиан.

– А?

– Когда лопаются кровеносные сосуды глаза, говорят, что он разрывается. Видать, Слейд постарался, у него ковбойские сапоги с металлическими носками.

Они говорят об отце. Мэтт яростно вцепляется пальцами в бетонный карниз.

– Ох уж эти его причуды. Он ведь этальянец? – говорит Макхейл с акцентом. – На кой ему такие сапоги?

– Что поделать, он без ума от ковбоев.

– Чушь какая.

– А тебе-то что?

– Да ничего. А видел его галстук? Тот, кожаный, с пряжкой? Их вообще надо запретить.

– С каких пор ты знатоком моды заделался?

– Никакой я не знаток, просто у меня хороший вкус. За него денег не берут.

Макхейл громко рыгает.

– Ага. Ну что, пошли?

– Дай допить.

– Возьми с собой. Меня Анджело в «Волшебной шкатулке» ждет. Говорят, там новые девочки. Из Чехословакии.

– Чехословакия? Где это?

– А шут его знает. Где-то в России, кажется.

Они выбираются из бара и ковыляют по тротуару, передавая друг другу бутылку виски.

Мэтт следует за ними по крышам, выжидая подходящий момент – и такой момент вскоре представляется. Впереди тихий переулок. На улице ни души. Никаких свидетелей, превосходно.

Он прибавляет шагу, перескакивая с крыши на крышу и с легкостью огибая дымящие железные трубы закусочных и вентиляционные люки, – грохочущие и стонущие так, как будто живые. Мэтт перепрыгивает настоящую пропасть между домами, чувствуя под ногами бездну, и легко приземляется, не замедлившись ни на секунду. Он передвигается легко, ровно, спокойно. Как учил Стик.

Уцепившись за пожарную лестницу, Мэтт соскальзывает вниз на карниз, перелезает через перила и спрыгивает на землю с высоты около пяти метров. С битой наперевес он идет к выходу из переулка.

– Я ничего такого ей не сказал, – говорит Макхейл, приближаясь. – Просто заметил, что не следует лазить пальцами в банку арахисового масла. Это негигиенично.

– А она что?

– Сказала, что негоже спорить из-за такой ерунды, как банка арахисового масла, и что она будет совать свои пальцы куда пожелает. Ну я ее и выгнал. Сказал, чтоб глаза мои больше ее не видели.

– Эй! – окликает их Мэтт. – Это вы те ублюдки, что убили Джека Мёрдока?

Тишина.

– Чего? – бормочет Гиллиан.

– Кто здесь? – кричит Макхейл.

– Какая разница, – говорит Гиллиан. – Кто бы он ни был, он покойник.

Мэтт слышит лязг ножа-бабочки и мрачно улыбается.

Гангстеры медленно приближаются, выверяя каждый шаг.

– Темень-то какая, – шепчет Гиллиан. – Ничего не видно.

– Значит, и этому уроду тоже, – отвечает Макхейл.

– Верно, – шепчет Мэтт из-за их спин.

Макхейл резко оборачивается и нарывается на удар битой между ног. Толстяк с воплем перегибается пополам. Мэтт бьет его битой в горло, и он, задыхаясь, валится на землю. Бита становится продолжением руки Мэтта, и, описав полукруг, дважды бьет Гиллиана.

Слышно, как ломается нос. Сыплются выбитые зубы. Раздается яростный рев, и лезвие ножа просвистывает в воздухе.

Мэтт замахивается битой и резко опускает ее.

Раздается хруст ломающегося запястья и булькающий вскрик.

Гиллиан падает на колени.

Нож выпадает из его руки и бряцает об асфальт.

Мэтт мог бы убить их в два счета и таким образом отомстить.

Но он этого не делает.

Он никуда не торопится.

Они молят о пощаде – пока еще могут говорить.

Мэтт не останавливается. Он вспоминает лежащего в морге отца и отбрасывает биту, дав волю кулакам – повторяя любимые движения Джека, которым тот успел научить его, прежде чем запретил заниматься боксом.

Он не останавливается даже тогда, когда гангстеры теряют сознание. Ярость в нем бушует, извергаясь с каждым ударом кулака. Любой их всхлип, любое подергивание их тел пробуждает в нем желание мучить их еще и еще.

Мэтт искренне хочет их убить.

Но удерживается от шага в пропасть. Перед глазами встает образ отца, недовольно качающего головой.

Спустя двадцать минут после того, как гангстеры свернули в переулок, Мэтт Мёрдок подбирает окрасившуюся в цвет крови биту и вновь забирается на крышу.

Двое готовы, остались еще четверо.

Он знает, где искать Слейда. В спортзале. Мэтт привычно прокрадывается внутрь, в раздевалку. Там он выжидает. Слышно, как Слейд молотит грушу – но это не единственный звук. Есть еще и легкое пощелкивание. Мэтт пропускает этот звук через себя и определяет источник. Принюхавшись, он чувствует аромат имбиря и зеленого чая.

Марчелло. Чистит ногти ножом.

Мэтт пробирается через раздевалку в коридор и вспоминает, как много лет назад подслушал, как Риголетто угрозами завербовал его отца. Именно в тот вечер отец ступил на гибельную дорожку. Что там – уже тогда он, сам того не зная, и подписал себе смертный приговор.

Мэтт догадывается, что одолеть Слейда будет потруднее, чем Макхейла с Гиллианом. Слейд ведь возомнил себя боксером. Тут он вспоминает слова Стика.

Нельзя недооценивать противника.

Когда-то Слейд и правда занимался боксом. На профессиональном уровне не выступал, но роста и массы у него хватает.

Поэтому Мэтт решает уравнять шансы и выключает в зале свет.

– Слейд, в чем дело? – слышен голос Марчелло.

– Сам подумай! Свет отключили, – отвечает Слейд с ринга.

– Не, смотри, снаружи-то свет есть.

– Значит, замыкание. Сходи проверь генератор.

– Ну уж нет, в подвал я не полезу!

– Сопли не распускай, а иди!

– Вот сам и сходи.

Мэтт подкрадывается ближе, избегая скрипучих досок. Он поднимает биту, прислушивается к дыханию и наносит резкий удар. Марчелло падает как подкошенный. Раздается неприятный звук, и Мэтт опасается, что ударил слишком сильно.

– Марчелло, это еще что за хрень?

Скрипят канаты, и Слейд вылезает с ринга.

– Марчелло? Хватит дурака валять! Что это был за звук?

Мэтт ждет, пока Слейд приблизится. Его огромная туша плывет сквозь пространство, и воздушные потоки рисуют в сознании Мэтта картинку. Двухметровый волосатый Слейд кажется волкомоборотнем.

Слейд осторожно шагает к табурету, где сидел Марчелло, и спотыкается о распростертое тело коротышки. Мэтт чувствует, как здоровяк нерешительно склоняется и прикасается к голове Марчелло.

Почувствовав на пальцах кровь, Слейд выпрямляется и оглядывается по сторонам.

– Кто здесь? – рычит он.

Мэтт не реагирует. Из всех подручных Риголетто Слейда он ненавидит больше всего. Он – задира вроде тех хулиганов, что превратили жизнь Мэтта в сущий ад, когда тот учился в школе. Отец не обращал на Слейда внимания, но Мэтт за долгие годы присмотрелся к подручному Риголетто и разглядел его жестокость и садистские замашки.

Мэтт хочет, чтобы Слейд знал, кто ему мстит и почему.

Он снова включает свет, пробегает вдоль стены и взбирается на ринг. Там, под прожекторами, он ждет, пока Слейд его заметит, но тот по-прежнему таращится на Марчелло.

– Я тут.

Мэтт чувствует, как вихрятся воздушные потоки, когда Слейд поворачивается к нему.

– Давай, здоровяк, – говорит Мэтт, – покажи свое хваленое боксерское мастерство! Я даже дам тебе фору!

Он бросает биту.

Слейд не торопится. На его лице читается недоумение. Он не верит, что Мэтт пришел один, и гадает, где подкрепление.

Поняв наконец, что никакого подкрепления нет, он растягивает свою и без того широкую физиономию в зловещей ухмылке. По голосу Слейда Мэтт понимает, что ситуация забавляет того.

– Малец, да я порву тебя, как грелку.

Гангстер залезает на ринг. С каждым его шагом настил прогибается и дрожит. Человек-гора надвигается на Мэтта, пока не заслоняет собой прожекторы.

Мэтт поднимает голову. Громадная фигура Слейда напоминает ему о школе, о тех днях, когда он вынужден был сносить регулярные побои и насмешки. Когда он валялся на траве, весь в крови и слезах, и не сопротивлялся обидчикам, потому что дал обещание отцу. Раз за разом он стойко терпел.

Его кровь буквально вскипает от гнева. Руки трясутся. Мэтт чувствует, что готов в эту минуту драться с кем угодно до победного конца.

Адреналин переполняет его, и он пинает Слейда в колено. Коленная чашечка буквально взрывается, и здоровяк вопит, видя, как его нога выгибается под неестественным углом. Сломанная кость проходит сквозь кожу со звуком рвущейся ткани.

От боли у Слейда едва не перехватывает дух. Мэтт чувствует в воздухе привкус крови. Слейд боится.

Мэтт достает заранее припасенный подарок – любимое, по слухам, оружие здоровяка: носок, набитый мелочью.

Понимая, что ему грозит, Слейд начинает мотать головой и умолять:

– Н-нет, пожалуйста!

Мэтт бьет его в лицо. Металл рвет кожу. Один, два, три удара. Вскоре Мэтт сбивается со счета; носок рвется, и монеты рассыпаются по залитому кровью Слейда рингу. Отбросив ставший бесполезным носок, Мэтт колотит гангстера руками и ногами, пока не ломает тому ребра.

Лишь тогда он останавливается. Он тяжело дышит и насквозь промок, но его миссия еще не окончена.

Остались еще двое: Анджело и Риголетто.

Теперь черед Анджело. Риголетто подождет – для него Мэтт придумает что-нибудь особенное.

«Волшебная шкатулка» – эскорт-агентство на Двенадцатой авеню, полностью соответствующее представлениям обывателя о подобных заведениях: розовая неоновая вывеска, откровенно одетые манекены в витринах и качок-вышибала снаружи у входа. Вывеска гласит «массажный салон», но ни один дурак на это не поведется. Впрочем, в планы владельцев заведения это и не входит.

Мэтт осматривает здание с крыши соседнего дома. Из комнаты на третьем этаже доносится запах Анджело: дорогой лосьон после бритья и крем от морщин, которых у него с каждым днем все больше. Из открытого окна комнаты на крошечный балкончик льется красноватый свет. Розовые занавески то и дело колышутся – внутри работает вентилятор. Анджело не один. Мэтт принюхивается и чувствует резкий, насыщенный парфюм – смесь сразу четырех разных духов.

Он продолжает изучать обстановку. Внутри стоит запах мужского пота и тестостерона. Девушки дают фальшивые обещания любить и ублажать, клиенты клянутся в верности.

Мэтт подставляет лицо ночному ветру, который невидимыми пальцами ласкает кожу и будто подгоняет: пора, пора!

Он перегибается через край крыши. Между домами настоящая пропасть, но это его не остановит. До Анджело каких-то десять метров, нельзя его упустить.

Мэтт отходит назад, останавливается на мгновение, разгоняется и прыгает, оттолкнувшись от каменной горгульи. Он летит, широко расставив руки, и чувствует себя невесомым, свободным. Но тут перед его глазами встает крыша и следует удар.

Он просчитался. Его колени подгибаются, и он ударяется лицом о черепицу. Дезориентированный, он падает и соскальзывает вниз.

Ноги Мэтта свисают с крыши, отсутствие опоры отрезвляет его. Он успевает ухватиться за водосточный желоб. Еще чуть-чуть – новоявленный мститель упал бы и неминуемо разбился.

Мэтт висит на одной руке, качая головой. Вот дурак. Переоценил свои силы. Нужно быть осторожнее.

Взглянув вниз, он замечает справа балкон. Перебирая руками, добирается до него, осторожно спрыгивает и прижимается к стене.

Он прислушивается.

– Детка, я лишь хочу сказать, что красота стоит денег.

Это он. Анджело. Совсем рядом.

– Как думаешь, сколько мне лет?

– Анджело, даже не знаю. Сорок?

– Пятьдесят один.

Мэтт чувствует, как Анджело буквально распирает от гордости. Слышно, как гангстер расхаживает туда-сюда по комнате.

– Да ну?! Ты не выглядишь на пятьдесят один! Правда, Сэмми?

Другая девушка согласно бурчит.

– Честное слово. Я принимаю пищевые добавки и ем мясо животных, которые питались исключительно травой. Никаких гормо…

Когда Анджело проходит мимо окна, Мэтт протягивает руку и хватает его. Гангстер дергается, как выброшенная на берег рыба, и Мэтт не успевает ухватить его второй рукой. Анджело вырывается, и Мэтту приходится спрыгнуть вниз, чтобы не дать негодяю сбежать.

– Полиция! – кричит какая-то девушка.

Мэтт пытается втащить Анджело на балкон, но гангстер отпихивается и заставляет его войти в комнату. Выругавшись, Мэтт бросается на Анджело и разбивает ему нос. Гангстер со стоном падает, и Мэтт, не мешкая, тащит его к окну.

– Это не коп! Смотрите! – кричит другая девушка, с густыми рыжими волосами. – Этот ублюдок хочет похитить Анджело! Держите его!

Мэтт оказывается в настоящем клубке из рук и ног. В его кожу впиваются ногти и острые шпильки каблуков. Прикрывая голову, он отступает к стене, но девушки продолжают наседать. Колотят его, пинают, кусают, и неистово визжат прямо в уши. Путь к отступлению отрезан. Он окружен, повален на пушистый ковер.

Нет. Сдаваться нельзя. Он еще не поквитался с Риголетто.

Мэтт отбивается и резко вскакивает, сбрасывая с себя девушек. Одна продолжает цепляться за него, крепко обвив руками шею и пытаясь выцарапать ему глаза. Мэтт резко разворачивается, припечатывая ее к стене, но она держится мертвой хваткой и неустанно выкрикивает в его адрес оскорбления и проклятия.

Зацепившись ногой за ковер, Мэтт теряет равновесие. Он спотыкается об оконную раму и падает на пол балкона, больно ударившись о перила. Тотчас он чувствует внезапную легкость и слышит душераздирающий крик.

– Боже, нет!

Развернувшись к перилам, он выбрасывает вперед руку. Его пальцы лишь слегка задевают ногу девушки.

Та падает вниз.

Мгновение спустя снизу доносится тошнотворный звук ударившегося о землю тела.

И снизу, и сзади раздаются крики. Остальные девушки кричат ее имя.

– Мэри!

Мэтт их не слушает. Он перегибается через перила, представляя, что происходит внизу. Гудят клаксоны, голосят и носятся туда-сюда люди. Из комнаты слышен топот шагов: Анджело делает ноги.

Мэтт в оцепенении оборачивается. Он чувствует, как смотрят на него девушки, хочет извиниться, объяснить, что он не виноват, что произошла нелепая случайность, но не может. Он в ужасе выпрямляется, цепляется за конек крыши, взбирается на него и медленно, неуверенным шагом уходит.

Он убил ее. Убил, хотя не был даже с ней знаком.

Мэтт пытается убедить себя, что ничего этого не было, что все это – лишь дурной сон. Точно так же он делал, узнав о гибели отца. Вокруг него все замедляется, окружающий мир меняется, обновляется, и Мэтт будто переживает все заново, но теперь – через призму боли и ужаса.

Мэтт возвращается в зал Стика, ища утешение и понимание.

Он спускается в подвал.

– Стик?

Молчание.

– Стик?

Войдя в тренировочный зал, Мэтт сразу понимает, что тот пуст. Он остался один. Стик не вернется.

– Стик?

В его голосе – мольба. Он все еще надеется быть услышанным.

Но ответа нет.

Мэтт сворачивается клубочком на полу и рыдает.

ОТЕЛЬ «ГРАНИЦА»

«Подходящее названьице», – думает Стик. Он гадает, выбрал ли Стоун эту гостиницу для их встреч только из-за названия, или на то была другая, более мистическая причина.

Одно можно сказать – уровень обслуживания или чистота здесь точно ни при чем.

Возможно, дело в персонале – если работников отеля можно так назвать. Они знают, какие вещи их не касаются.

Стик входит в вестибюль, не забывая просканировать помещение на потенциальные угрозы. Старая привычка – понятно, что никаких врагов здесь нет.

Он минует регистрационную стойку, с трудом удерживаясь от соблазна постучать по ней палкой и разбудить задремавшего портье. Лучше этого не делать. Он осознает, что хочет лишь выместить на ком-то гнев. Портье не виноват в том, что случилось. Если кто-то и виноват, то только он сам. Он ошибся в мальчике. Серьезно ошибся. Это его вторая ошибка подряд. Уже дважды он переоценил своих учеников.

Со вздохом Стик вызывает лифт. Он не знает, что делать дальше, и надеется, что у Стоуна будут какие-то соображения. Сам он опустошен.

Скрипят шестеренки и прочие механизмы, и двери раздвигаются. Стик ступает в кабину лифта, и его едва не валит с ног вонь – несет мочой и блевотиной. В углу накиданы обертки от гамбургеров, в воздухе висит запах прогорклого масла и картошки фри.

Покачиваясь, лифт поднимается на третий этаж. В коридоре постелена древняя ковровая дорожка с проплешинами. Нужная дверь не заперта. Стик толкает ее и ждет. Дверь со скрипом возвращается в исходное положение.

– Стик, у тебя паранойя? Заходи, я здесь.

Стик входит в номер, закрыв за собой дверь.

– Иногда полезно быть параноиком. Тебе бы тоже не мешало, а то вон, даже дверь открытой оставляешь, – с раздражением произносит Стик.

– Если бы агенты Руки хотели достать меня здесь, дверь бы их не остановила. Ее и ребенок с игрушечным молотком может выломать.

В номере нараспашку открыто окно. Стик чувствует прохладный воздух, пропитанный запахом выхлопных газов и прочих прелестей цивилизации.

– Выкладывай, что случилось, – говорит Стоун.

Стик тяжело вздыхает.

– Мы его потеряли.

Стоун заметно напрягается.

– Не может быть.

– Хочешь верь, хочешь нет. Это правда. Мэтт Мёрдок – не тот, кто нам нужен.

– Ты ошибаешься!

– Нет. Сегодня он взял правосудие в свои руки. Использовал мое учение в личных целях.

– Каких-таких целях? Он что, ограбил кого-то?

Стик задумался.

– Он отомстил тем, кто убил его отца.

Повисла тишина, но ненадолго.

– Ты спятил?! – Стик слышит, что его бывший ученик с трудом сдерживает ярость. – Хочешь сказать, этот мальчишка нам не подходит лишь потому, что разделался с убийцами отца?

– Ему не хватает дисциплины. Он слишком горяч. Я считал, что смогу научить его справляться с эмоциями, но потерпел неудачу.

– Вовсе нет. Ты создал совершенное оружие, которое сегодня пролило первую кровь. Он закалился, как клинок.

– Нет. Я просчитался. Он нам не поможет.

– Стик, я слышал это от тебя столько раз, что меня уже тошнит. Чистые – единственная сила, защищающая этот мир от армии тьмы, но мы не вечны. Нам нужна новая кровь, а ты нашел лишь двух кандидатов за двадцать лет. Мэтта Мёрдока и Электру…

– Не упоминай при мне ее имя, – рявкает Стик, отворачиваясь.

– Приходится. Девочка подвела нас. Или мы ее. Как знать, может, она теперь в руках наших врагов. Если мы не найдем нового избранного…

– Сам знаю! – кричит Стик. – Не надо мне объяснять! Думаешь, я просто так мотаюсь по свету в поисках достойного кандидата?

– Стик, с твоими требованиями ты никогда не найдешь никого достойного.

– Тебя же нашел.

– С тех пор прошло уже сорок лет. И никого. Дай мальчику еще один шанс, устрой ему последнее испытание.

– И речи быть не может.

– Стик!

– Хватит! – кричит Стик. – Разговор окончен. Ты прекрасно знаешь, что мы не можем рисковать судьбой нашего Ордена.

Стик идет к выходу.

– Мальчик допустил ошибку. Он нам не подходит, и точка.