О чем говорит существование диагнозов, которые не признают во всем мире? Только об отсутствии у наших врачей (причем из поколения в поколение) четкого клинического мышления. Приходит молодая девушка с холодными ладошками, частым пульсом, замиранием сердца и чувством жара в нем, а также ощущением нехватки воздуха. Ее «перекрестят» фонендоскопом, пошлют на общий анализ крови и мочи, может быть, сделают рентген и ЭКГ. Результаты будут нормальные, и ей поставят диагноз вегетососудистой дистонии (ВСД) – так? Так! Дадут тот же глицин или цистеин – и с глаз долой. Самое смешное, что в 80 % такая тактика себя оправдает по нескольким причинам.

1. Девушка успокоится, что ничего серьезного у нее нет.

2. Но болезнь все-таки есть – ВСД.

3. И от этой болезни ее лечат – три раза в день принимает таблетки.

И станет ей легче, не сразу, но станет: новые встречи, новое настроение, там поела, тут поспала… Потом как-нибудь опять накатит, но диагноз уже есть: ВСД! Опять глицин, беллатаминал, элтацин – имя им легион! Но ведь остается 20-процентный шанс, что за всеми этими симптомами стоят проблемы со щитовидной железой, плохим всасыванием железа, пролапс митрального клапана, системная красная волчанка, инфекционные болезни, гематологические заболевания, онкология! Мы, сметая все в мусорную корзину с надписью «вегетососудистая дистония», лишаем этих людей своевременной диагностики и правильного лечения. – Как же так? – спросите вы, – вот только несколько страниц назад вы ратовали за ограничение диагностических процедур, а теперь предлагаете всем девушкам с холодными руками и горячим сердцем сложное объемное обследование? Нет, я всего-навсего предлагаю быть профессионалом. Признав, что не бывает вегетососудистой дистонии, врач сталкивается с необходимостью объяснить пациентке, что же с ней все-таки такое? Несомненные плюсы такого объяснения.

1. Врачу надо проснуться, выйти из-за ширмы ВСД и включить мозг.

2. Если у него достаточно клинических данных, чтобы с большой долей вероятности исключить патологию внутренних органов (а врач обязан уметь это делать), он должен объяснить пациентке, что она здорова, что болезни у нее нет. Есть временное функциональное расстройство, для нормализации которого необходимы соблюдение режима труда и отдыха, физические нагрузки, правильное питание и упорядочение личной жизни. Плюс-минус антидепрессанты, что, впрочем, нежелательно (знаете о том, что в США на упаковке с антидепрессантами содержится предупреждение: «Внимание! Увеличивает риск самоубийств у лиц до 23 лет!»).

3. Если у врача есть определенные обоснованные клинические подозрения, если он знает о статистике названных чуть выше болезней и помнит о настораживающих специфичных симптомах, то он проводит поиск по существующим алгоритмам. (При подозрении на болезнь щитовидной железы не УЗИ сначала, а определение гормонов, при мысли о волчанке не «волчаночные клетки» искать, а антинуклеарный тест и потом другие антитела, при анемии не железо в крови смотреть, а показатель его запасов в организме – ферритин и проч.). Повторюсь: не по площадям, а по существующим международным алгоритмам согласно имеющейся наводящей симптоматике. В этом-то и огромная разница между обучением врача ТУТ и ТАМ.

ТУТ: ленивое и мало контролируемое чтение давно устаревших учебников и методичек с минимальным временем общения с больными. ТАМ: ежедневное, без выходных, вдалбливание, нет, не в головной, а прямо в спинной мозг алгоритмов действия в той или иной ситуации с постоянной «обкаткой» в госпиталях, на бесчисленных дежурствах и обходах! Попробуй, спиши там на непризнанное Международной Классификацией Болезней заболевание или просто скажи: «Да ну ее, просто психует!» Все должно быть четко обосновано, логика действия должна строго следовать алгоритмам.