Разговор на «Ленфильме»

«С Анечкой я познакомился, когда она была еще совсем молода и снималась в „Узнике замка Иф“. – Александр Поздняков наконец привел меня в архив „Ленфильма“, мрачноватые залы которого со стеллажами, доверху набитыми папками с фотоматериалом к фильмам, хранят память. – Меня попросили написать о ней краткую заметку для разворота в журнале „Советский фильм“. Это был пин-ап, глянцевый разворот, который можно было пришпилить на стенке где-нибудь на кухне или в казарме. Снимал ее замечательный фотограф Рудольф Ельник. Анечка любила сниматься у Рудика. У него она всегда получалась естественной и живой, легкой, непосредственной. Она доверяла ему. Он как-то хорошо действовал на нее.

С тех пор мы подружились. Аня была необыкновенно хороша, у нее были большие глаза какого-то невероятного разреза, чувствовалось, что Восток поработал с этими глазами довольно основательно. Где-то в глубоком-глубоком генетическом наследстве у нее наверняка были представители индокитайских кровей. При этом она считала себя подлинной сибирячкой. Аня была очень грациозна, ее глаза ни с чем нельзя было спутать, они смотрели, проникая в тебя навсегда. Я таких красивых актрис видел только на экране, и все они были иностранки. Завораживала своей походкой, поворотом головы, своим голосом. Как в песне Харрисона „Something“ – „что-то в ее походке привлекает, как ни в какой другой женщине“.

Александр Николаевич Поздняков – российский журналист, драматург, киновед и режиссер, актер

Где бы она ни появлялась, к ней всегда старались „подбить клинья“ какие-то мачо, уверенные в своей неотразимости, – актеры или режиссеры. Эти актеры актерычи были у всех на виду, имели успех у женщин и думали, что и с Самохиной все пройдет гладко, как обычно. Но Аня всегда оставалась неприступной…

Вместе со своим мужем Александром Самохиным она жила в бельэтаже кирпичного дома на углу Зоологического переулка и проспекта Добролюбова. До места их службы в театре Ленинского комсомола – десять минут пешком. Проезжая мимо ее дома на троллейбусе, я всегда невольно подглядывал в огромные полуциркульные окна их квартиры. Иногда троллейбус останавливался на перекрестке – горел красный свет, – и тогда я наблюдал через полупрозрачный тюль изящный силуэт Анечки. Она хозяйничала на кухне. Если бы тогда были мобильные телефоны, я бы позвонил ей и помахал в окошко рукой…

А потом, когда Аня рассталась с мужем и съехала оттуда, я с грустью вглядывался в окна, вспоминая ее легкий, почти пушкинский абрис.

Однажды мы пришли к Самохиным снимать сюжет для телепрограммы о кино. Саша, полушутя – полусерьезно, показывая на какой-то кинжал, висевший на стене, как бы невзначай ронял: „Мой кавказский кинжал всегда висит здесь“. Все улыбались его шутке, достойной „Кавказской пленницы“, но на всякий случай с Анечкой старались не флиртовать.

Анна Самохина с мужем и дочерью. 2000-е гг.

Мы сидели в кафе на „Ленфильме“ за чашкой кофе, Аня рассказывала о своих картинах или спектаклях, о предложениях, сетовала, что сценарии банальные, нет достойного материала. Она была не удовлетворена своей работой в театре, я считаю, что кинематограф ее преступно мало снимал. Актрис такой красоты нужно снимать непрерывно, запечатлевая каждое изменение ее внешности, творческий рост, новые грани, оттенки…

Потом она жила на Васильевском острове. Вместе с мужем Димой Коноровым, бывшем военным, они открыли ресторан „Граф Суворов“ на углу Садовой и Ломоносова, в одном из уютных, приземистых, барочных флигелей Воронцовского дворца. Мы часто заходили туда, болтали, строили планы. Сашенька, ее очаровательная дочка, унаследовала ее красоту и обаяние матери.

Я познакомил ее с талантливым художником Юрием Шиллером (сейчас он живет в Сан-Франциско), который в нее влюбился с первого взгляда и написал несколько картин для ее ресторана. Дивные, сине-зелено-розовые пастели, изображающие волооких женщин. Некоторые из них походили на Анечку. Интересно, где они теперь, эти пастели…

Тогда же я почувствовал в ней менеджерскую жилку. Анна была достаточно хорошим администратором, брутальные мужчины слушали эту хрупкую обворожительную женщину послушно, немея и цепенея от восхищения. Выполняли любую ее просьбу. Потом Аня с Димой по соседству открыли кафе „Поручик Ржевский“, в том же здании, но вход с Садовой.

Аня строила громадные планы относительно кинематографа и ресторанного дела. Дима тоже был настоящим бизнесменом, помогал ей во всем, снисходительно относился к ее маниловским киноидеям – он любил ее.

Но и с ним жизнь их разлучила…

Актриса с мужем Дмитрием

Аня попробовала себя в качестве продюсера в документальной картине, которая называлась „Сердобск – частица России“. Сценарий для этого фильма написал я, а ведущим в картине был Виктор Степанов, былинный русский герой, сыгравший Ермака, царя Петра в картине у Мельникова и в „Холодном лете пятьдесят третьего“… Вместе с женой Наташей Витя жил на Каменноостровском проспекте, в большом конструктивистском доме, чуть отступающем от проезжей части. Мы там часто собирались, выпивали, беседовали о кино.

Вместе с режиссером Романом Ершовым мы отправились в Сердобск, уютный провинциальный городок, на родину изобретателя лампочки Павла Николаевича Яблочкова – там ему и памятник стоит.

Мы снимали в церкви, в родильном доме, снимали простых людей – в школе, на улицах, их будни и праздники. Жизнь простой российской глубинки чрезвычайно интересна. „Сердобск“ – это фильм о том, как живут люди, радуются простым радостям, живут, работают и умирают.

Меня потрясало, как люди боготворили Аню. На нее таращили глаза, за ней ходили хвостиком, просили разрешения сфотографироваться, бесконечно брали автографы. Она никогда не отказывала. Она была для них инопланетянкой, спустившейся на Землю с Марса, этакой Аэлитой, звездой пленительного счастья.

Это был ее первый и единственный продюсерский опыт, и, по-моему, весьма удачный. Она бы могла еще много всего снять и сыграть. Одним словом, в ней обнаружилась эта жилка.

Полагаю, что в какой-то момент она начала сомневаться в своем выборе – профессии актрисы. То ли рядом не оказалось режиссера, который мог бы выковать из нее суперзвезду, то ли она внутренне погасла, остыла… Ей была нужна драматургия классической русской литературы. Она могла бы сняться в фильме по сентиментальной прозе. Могла бы сыграть Анну Каренину, Настасью Филипповну, Кармен, Даму с камелиями… Это была женщина из-за которой стрелялись, спускали состояния, бросали семьи, из-за которой сходили с ума…

Анна Самохина со своим третьим мужем

Она снималась, ее приглашали за ее внешнюю эффектность, но это не доставляло ей глубокого удовлетворения. Не помогло раскрыть ее природный талант. Она не сыграла роли, ради которой родилась.

Она попадала на обложки глянцевых журналов, но ей хотелось вырваться из этого облика, иногда она старалась выглядеть более раскованной, валяла дурака, ей хотелось не просто источать застывшую, холодную красоту, а доказать, что она личность. Но время шло, а режиссера, который мог бы найти ее и помочь ей раскрыться, все не было.

Из Аниных ролей более всего я ценю княжну Тараканову в фильме Мельникова „Царская охота“, где ее партнером выступал неотразимый Николай Еременко.

Она была частым гостем телепрограмм, и однажды ее пригласили в какое-то шоу, где она должна была что-то отгадывать. Она позвонила мне на работу и спросила что-то про архитектуру Петербурга. Я тут же стал ей рассказывать всякими умными словами о Джакомо Кваренги и Чевакинском, она очень благодарила меня. Она много знала, много читала и всегда ценила людей, которые знали больше, чем она, могли что-то рассказать, чему-то научить…

Анечка всегда доверяла и прикипала к человеку. Мужчины на нее западали, чего-то хотели от нее, и она закрывалась от них стеной, а я сразу решил, что буду лишь другом, смотрел на нее со стороны, обожая и шутейно неся всякий вздор, который ее расслаблял…

За несколько месяцев до смерти она заглянула на „Ленфильм“ и вдруг показалась мне совсем другой – отстраненной, грустной. Я видел ее разной. Это было время, она поверила в чудодейственность диет, пила зеленый кофе, когда все помешались на БАДах и диетах, вместо обеда ела капусту. Она верила всяким „магам диетологии“. Итак, она заглянула ко мне – у нее был перерыв на озвучании. Она уже была тяжело больна, хотя и не распространялась об этом. Вдруг я понял, что она хочет пообщаться, а я спешил, стараясь свернуть побыстрее разговор, а она почему-то хотела говорить, казалось бы, ни о чем… какие-то неважные, незначительные вещи… Думалось, что ведь встретимся еще тысячу раз, расскажу ей забористый анекдот…

На съемочной площадке фильма „Царская охота“.

Фото – Ленфильм

Она была уже другая, ушла былая легкость, обаяние, исчезла колдовская поволока ее глаз. Потом я узнал, что она в хосписе.

Я встретил Сашу, ее первого мужа, он выглядел подавленным. Мы все взрослые люди, понимали, чем заканчивается такая серьезная болезнь.

Судьба была чудовищно несправедлива к ней. Я ее запомнил такой воздушной, обаятельной, как она взбегала по лестнице, ее голос… Иногда мечтательной, грустной и неизменно прекрасной…»

Попрощавшись с Поздняковым, я быстро добралась до метро Горьковская. Спускаясь по эскалатору вниз, вдруг увидела на противоположном эскалаторе Антона, на плече которого болталась сумка с волшебным портретом. Думая о своем, мальчик поднимался все выше и выше. И вскоре я потеряла его из вида.

Александр Самохин с дочерью. 2010 г.