Перед закатом

Есенин и Дункан вернулись в Россию в 3 августа 1923 года. На перроне их встречал Илья Шнейдер. «Вот я привезла этого ребенка на его Родину, но у меня нет более ничего общего с ним…» – четко произнесла Айседора по-немецки, после чего, сдав бывшего возлюбленного, что называется, с рук на руки, направилась к поджидающей ее пролетке. Словно не замечая ледяной тон жены, Есенин поднял свои чемоданы и, как ни в чем не бывало, устремился за ней.

После обеда и непродолжительного отдыха было решено, что Дункан отправится к своим ученикам, которые в это время отдыхали в деревне Литвиново. Предположив, что, расставшись с Сергеем Александровичем, Айседора будет вынуждена поехать одна, Илья Ильич предложил свою помощь, он же отыскал легковую открытую машину, на которой собирался доставить Дункан с ее багажом и подарками Ирме и дунканятам. Но в час отъезда рядом с Айседорой сидел Сергей Есенин.

Когда до Литвинова оставалось рукой подать, мотор заглох, и пришлось идти пешком. Быстро темнело, Илья Ильич знал дорогу, но чем дальше они заходили в лес, тем глуше и страшнее становилось вокруг. Вскоре Айседора и Сергей окончательно потерялись в незнакомом месте, не веря своему проводнику и прикидывая, получится ли развести костер и дождаться утра. Неизвестно чем бы закончилась эта незапланированная прогулка, но неожиданно перед путниками показались движущиеся огоньки, которые приближались, пока на поляну не выбежала целая толпа крошечных человечков в плащах с капюшонами и с факелами в руках. Нет, это были не гномы, и искали они не Белоснежку, это напуганные отсутствием Айседоры дунканята и их учителя вышли в лес навстречу своим запоздавшим гостям.

Просторный деревянный дом оказался чисто убранным и украшенным полевыми цветами, гирлянды из цветов лежали на столе, цветы стояли в вазах и больших банках. Айседора без устали обнималась с маленькими танцовщиками, которые утром сразу же после завтрака потащили Дункан и Есенина в парк, где танцевали в их честь. Несколько дней пролетело в постоянном празднике, Есенин и Дункан наперебой болтали о своем свадебном путешествии и о тех городах, которые удалось посетить. «.Когда рассказывали о первом посещении берлинского Дома искусств и “Кафе Леон”, Айседора вдруг, восторженно глядя на Есенина, воскликнула:

– Он коммунист!

Есенин усмехнулся:

– Даже больше…

– Что? – переспросил я.

– В Берлине, в автобиографии, написал, что я “гораздо левее” коммунистов. Эх хватил! А вступлю обязательно!»¹⁹⁶

Дунканятам не обязательно знать обо всех неприятностях, постигших Айседору за границей, но мы-то с вами знаем и не будем делать вид, будто все у них прошло гладко. Так, например, из признаний самого Есенина редактору «Красной нови» Александру Константиновичу Воронскому¹⁹⁷: «Ну, да, скандалил, но ведь я скандалил хорошо, я за русскую революцию скандалил»¹⁹⁸. После чего рассказал о том, как в Берлине на вечере белых писателей он требовал «Интернационал», а в Париже стал издеваться над врангелевцами и деникинцами в отставке, ставшими ресторанными «шестерками». Разумеется, в обоих случаях он был бит, и чудо, что не убит и не искалечен. Впрочем, на счет «коммуниста» Есенин, пожалуй, погорячился. Сразу же по приезду он посещает редакцию «Красной нови», где заявляет буквально следующее: «Будем работать и дружить. Но имейте в виду: я знаю – вы коммунист. Я – тоже за советскую власть, но я люблю Русь. Я – по-своему. Намордник я не позволю надеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет»¹⁹⁹.

Или вот еще: в своей книге «Красная нить судьбы» Б. Соколов цитирует слова Сергей Александровича: «Да, я скандалил, мне это нужно было. Мне нужно было, чтобы они меня знали, чтобы они меня запомнили. Что, я им стихи читать буду? Американцам – стихи? Я стал бы только смешон в их глазах. А вот скатерть со всей посудой стащить со стола, посвистеть в театре, нарушить порядок уличного движения – это им понятно. Если я это делаю, значит, я миллионер, мне, значит, можно. Вот и уважение готово, и слава и честь! О, меня они теперь лучше помнят, чем Дункан». Иными словами, Есенин в своих выступлениях приблизился к понятию артистического перформанса. На полтора года нахождения за границей его стихами сделались его поступки. Резкие, шокирующие, болезненные, подчас страшные.

Несколько дней все шло хорошо, Ирма занималась с детьми, а Айседора проводила время с мужем, но вдруг зачастили дожди, и все с сожалением поняли, что отдых закончился и придется возвращаться в Москву. До вокзала добирались в нанятых экипажах и потом уже на поезде.

Есенин и Дункан выглядели неразлучной парочкой, так что казалось, никаких размолвок между ними и быть не могло. Тем не менее «долго и счастливо» им точно на роду не было написано, через несколько дней они поругались в очередной раз, и Есенин уехал.

Есенин злился на Мариенгофа, которого просил позаботиться о сестре, а тот безответственно забыл о ней. Так что пока Есенин и Дункан проводили время в роскошных отелях, Кате пришлось ой как несладко в Петрограде. Сергей хотел уже отправляться к приятелю выяснять отношения, но тут же ему сообщили, что в его отсутствие Мариенгоф женился и теперь находится со своей второй половинкой – артисткой камерного театра – Анной Никритиной²⁰⁰ за границей, откуда не может вернуться по причине отсутствия финансов. Есенин тут же высылает ему деньги через Миклашевскую²⁰¹, с тем, однако, условием, чтобы она ни в коем случае не призналась Анатолию, что дал их именно он. Да, есть на что злиться, а ведь, будучи заграницей, Есенин ботинки до дыр исхаживал, добиваясь для приятеля перевода и публикации: «Я устроил перевод твоих стихов… но это бессмысленно – поэзия там никому не нужна… Что же касается Изадоры – то адью!»

Дункан терпела выходки Есенина, потому что привыкла к тому, что люди творческие, тем более гениальные, живут надрывами. Гордон Крэг не мог сдерживать гнева, разговаривая с собственными работодателями, Оскару Береги ничего не стоило провести ночь со своей поклонницей, а на следующий день не помнить ее лица. Габриэле де Анунцио написал книгу, в которой вывел интимные подробности жизни с Элеонорой Дузе, сделав общественным достоянием то, что тщательно скрывалось от глаз посторонних. Все связанные с искусством люди отличаются той или иной неприятной чертой, которую необходимо научиться терпеть ради искусства, ради будущего, ради счастья быть с ними. Будучи сама гениальной танцовщицей и одним из самых ярких художников эпохи модерн, Айседора признавала собственные недостатки и считала необходимым прощать промахи окружающих. Разумеется, при условии, что они гении, если трудятся во имя будущего. Есенин – как называла его сама Айседора, «ангел и черт» – опасное сочетание. Меж тем он бесспорный гений! У нее были все шансы сойтись с ним на несколько замечательных недель, дабы в конце концов благополучно расстаться, помахав в окно поезда своим роскошным шарфом, но она сознательно избрала жить подле этого человека и не просто терпеть его, мрачно влача свой крест, а продолжать творить! Неужели это все из-за того, что Сергей был похож на ее покойного сына? Айседора чувствовала Есенина так тонко и глубоко, как не могла чувствовать ни одна из его прежних или будущих женщин, включая тех, которые подарили ему детей.

И вот теперь, уставшая и разбитая Дункан сидела в своем шикарном особняке, на улице лили дожди, Айседора прибывала в полнейшей депрессии, «свадебное путешествие» не прибавило ей здоровья и уверенности в себе, а тут еще и Ирма требовала, чтобы мама не срывала контракт, а отправлялась в Кисловодск Хандра хандрой, а договор нужно исполнять. Помимо танцев, там ведь можно будет дивно отдохнуть. Что же до Есенина, то Ирме этот персонаж давно уже поперек горла. Никогда прежде Айседора не возвращалась из турне настолько уставшая и опустошенная. Постарела, круги под глазами, дерганная вся. А он – муженек ее хваленый, едва родную землю под ногами почувствовал, так сразу в бега!

Сопровождать Айседору поручили Шнейдеру, для чего взял себе три дня на сборы. Вдруг заболело сердце за поэта, подумалось, как тот вернется в пустые комнаты и узнает, что Айседора уже далеко. Сергея Александровича удалось отыскать при помощи местного дворника, и после заветных слов: «Я тебя очень люблю, Изадора… очень люблю», – мир в семье был восстановлен. Тут же перерешали, что Айседора поедет с Ирмой, а Есенин с Ильей присоединятся к ним через пару недель, в Москве оставались спешные дела. По приезду Есенин носился с идеей создания нового журнала – «Журнала поэтов». На следующий день после отъезда Айседоры и Ирмы Есенина вызвали в Кремль, пообещали дать денег на журнал. Разумеется, он тут же отказался ехать, написав о произошедших переменах Айседоре, после чего перевез вещи на Богословский.

На Кавказе Дункан снова ждут выступления, гастроли, это никак не отдых – работа.

Есенин же, наконец, встретился с Мариенгофом и вместо мордобоя повел приятеля в ресторан, где пил, бил посуду, ломал стулья, опрокидывал столы, рвал и разбрасывал червонцы, а потом вдруг грохнулся в обморок, так что до дома его доставляли уже в бессознательном состоянии.

Новый, явившийся из-за границы поэт Есенин был элегантен и красив, завивал волосы, пользовался пудрой, но при этом казался больным и издерганным… «Вот только глаза… Я не мог понять их. странно, но это были не его глаза», – пишет в своих воспоминаниях А Мариенгоф. Вскоре всем становится очевидно: Есенин болен. Возможно, тяжело болен, ему требуются не только врачи, ему не выжить без постоянного внимания, без любви.

В октябре 1923-го Айседора поздравляет супруга с днем рождения: «Поздравляю тебя с этим самым счастливым днем. Хочу, чтобы этот день чаще повторялся. Люблю тебя. Изадора». Она ждет своего поэта и, несмотря ни на что, верит, что скоро они снова будут вместе. А что же Есенин? Он уже сказал Мариенгофу «адью Айседора», но чего только не брякнешь по пьяному делу. Заявление о разводе еще не написано, Есенин допускает мысль, что они еще могут быть вместе. Поэтому он пишет Дункан вполне дружелюбный ответ: «Дорогая Изадора! Я очень занят книжными делами, приехать не могу. Часто вспоминаю тебя со всей моей благодарностью тебе. С Пречистенки я съехал… Дела мои блестящи… мне дают сейчас большие средства на издательство. Желаю успеха и здоровья и поменьше пить. Привет Ирме и Илье Ильичу. Любящий С. Есенин»²⁰².

Есенин действительно носился по Москве с новыми прожектами, журнал забуксовал на старте, так он окрылился идеей провести собственный юбилей! Десять лет профессиональной деятельности! Чем не дата? 10 декабря 1923 года – хоть пригласительные отпечатывай. Есенин надеялся, что Всероссийский союз поэтов, группа имажинистов и группа Росс исходатайствуют перед Совнаркомом о выделении 10 000 рублей на проведение вечера. Было потрачено много усилий – а результат? – Умри – поставят памятник, организуют вечер памяти, но живому.

Меж тем у Есенина долги на долгах, «.по редакциям ходить, устраивать свои дела, как это писательские середняки делают, в то время он не мог, да и вообще не его это дело было», – пишет в своих воспоминаниях Г. Бениславская. И вот еще: «.трудно передать, насколько мучительно было для него это добывание денег. Его гордость не мирилась с неудачами, с получением отказа. Поэтому, направляясь в редакцию, он напрягал все нервы, чтобы не нарваться на отказ. Для этого нужно было переводить свою психику на другой регистр».

Есенин не умел и не любил торговаться и при этом отчаянно нуждался в деньгах, однажды подписывая договор с издательством «Госиздат», он чуть было не подмахнул документ на шесть тысяч вместо оговоренных десяти. Если бы не поэт Наседкин²⁰³, по счастью оказавшийся рядом, он бы так и отдал новые произведения чуть ли не в полцены. И такой случай не единственный. «…Одно он знал и понимал: за стихи поэт должен получать деньги. Заниматься же изучением бухгалтеров и редакторов – с кем и как разговаривать, чтобы не водили за нос, а выдали, когда полагается, деньги, – ему было очень тяжело, очень много сил отнимало».

Айседора уже устала ждать своего Сергея. Но ей не вернуться, пока не закончится контракт, поэтому она каждый день шлет ему телеграммы, в которых просит поскорее заканчивать с делами и приезжать к ней. Сергей же живет в жутких условиях, которые Айседора, несмотря на свое голодное детство и юность, наверное, не могла бы даже представить: «. нам пришлось жить втроем (я, Катя и Сергей Александрович) в одной маленькой комнате, а с осени 1924 года прибавилась четвертая – Шурка. А ночевки у нас в квартире – это вообще нечто непередаваемое. В моей комнате – я, Сергей Александрович, Клюев, Ганин и еще кто-нибудь, в соседней маленькой холодной комнатушке на разломанной походной кровати – кто-либо еще из спутников Сергея Александровича или Катя. Позже, в 1925 году, картина несколько изменилась: в одной комнате – Сергей Александрович, Сахаров, Муран и Болдовкин, рядом в той же комнатушке, в которой к этому времени жила ее хозяйка, – на кровати сама владелица комнаты, а на полу: у окна – ее сестра, все пространство между стенкой и кроватью отводилось нам – мне, Шуре и Кате, причем крайняя из нас спала наполовину под кроватью», – пишет Г. Бениславская.

К тому же реально не было денег, даже у регулярно издаваемых авторов, потому как такие издания, как «Прожектор», «Красная нива» и «Огонек», платили без видимых задержек, но зато брали исключительно новые стихи. «Красная новь» тоже обращалась к Есенину за стихами, среди свеженьких могли взять и уже ранее выходившие произведения, но и платила от раза к разу. Единственный способ заставить выдать деньги – ездить в редакцию как на работу. Хочешь вырвать законный гонорар – приходи в издательство каждый день. Повезло авторам, живущим поблизости, Есенину же нужно было ездить на трамвае, стоило это удовольствие немного, но и того не было.

Добраться до издательства – полдела, нужно было каким-то непостижимым образом застать кассира в тот момент, когда у него оказывались на руках деньги. Но даже если это удавалось, зачастую гонорар дробился на мелкие дольки, и тогда измученный автор получал на руки тридцать целковых и обещания выплатить остатки в течение календарной недели.

Все это мучило, унижало, постоянные думы о долгах доводили до ручки. Иногда Есенин срывался, бросаясь в очередную издательскую контору, как рыцарь печального образа на ветряные мельницы. Временами этот маневр удавался, и тогда прямо у кассы победителя окружали менее удачливые коллеги, предлагающие непременно обмыть гонорар в ближайшей пивной или разливочной. Грех не отпраздновать такое дело. Один раз пожадничаешь, в другой он тебя за версту обходить станет.

Успех обмывали, горе заливали водкой, часто поднимали стопки за удачу, а в результате ожидающим Есенина друзьям оставалось разве что гадать на кофейной гуще, в каком «святом месте» на этот раз «пустил корни» великий поэт земли русской.

По уму, следовало плюнуть на все и ехать к бамбордирующей его телеграмами Айседоре, но Есенин мечтал приехать к ней победителем, принцем на белом коне, а не побитой собакой. А тут журнал поэтов не получился, юбилей не справил, половину гардероба подарил и столько же покрали, денег нет. Нетрудно предсказать, что дальше ему придется снова ждать, пока Дункан организует издание очередной его книги, найдет переводчика. А дальше… всю жизнь зависеть от жены? Быть на вторых ролях?.. Есенин решается на разрыв. «Я говорил еще в Париже, что в России я уйду. Ты меня очень озлобила. Люблю тебя, но жить с тобой не буду. Сейчас я женат и счастлив. Тебе желаю того же. Есенин», – составив текст телеграммы, дал прочитать его Галине Бениславской. Та сразу же заметила, что неправильно писать о любви женщине, с которой хочешь порвать, поэтому Есенин тут же исправил текст: «Люблю другую. Женат и счастлив. Есенин».

Понимая, что Айседора не из тех, кто отступает после первого попавшего в цель снаряда, Галина послала вслед телеграмму лично от себя: «Писем, телеграмм Есенину не шлите. Он со мной, к вам не вернется никогда. Надо считаться. Бениславская».

Ответ пришел незамедлительно: «Получила телеграмму, должно быть, твоей прислуги Бениславской. Пишет, чтобы писем и телеграмм на Богословский больше не посылать. Разве переменил адрес? Прошу объяснить телеграммой. Очень люблю. Изадора».

Меж тем газеты сообщили, что после блистательных гастролей Дункан возвращается в Москву. У Есенина тревожно сжалось сердце, что, если Айседора ворвется в квартиру на Никитской, где он жил с Галиной, дабы поквитаться с соперницей? С нее ведь станется.

Лучшим вариантом было бы уехать куда-нибудь вместе, но Сергей опасался, как бы в его отсутствие Дункан не «арестовала» его вещи на Богословском, в то время в России реальной проблемой было купить что-либо, и, лишившись всего гардероба (того, что от него осталось), Есенину пришлось бы приехать к Айседоре хотя бы затем, чтобы забрать свое. Он же страшился и не желал этой встречи. И тут, точно по заказу, пришло письмо от поэта и друга Есенина Николая Клюева²⁰⁴. Мол, спасайте, погибаю в Питере, хочу в Москву. Не спрашивая подробностей, Сергей тотчас уехал со спасательной миссией в Петроград. А пока Есенин «спасал» Клюева, вернулась Айседора.

Сергей Александрович всегда с теплотой отзывался о Клюеве, хотя и понимал, что тот мифотворец, каких поискать, и все или почти все, что он рассказывает о себе, – скорее всего, ложь. В псевдоавтобиографических заметках Клюева «Гагарья судьбина» рассказывается о его путешествиях по России, где он то служил послушником в монастырях на Соловках, то был «царем Давидом… белых голубей – христов» (имеется в виду одна из русских сект), там его готовили к оскоплению, но самозваный царь в последний момент догадался сбежать. Позже на Кавказе Клюев познакомился с красавцем Али, который «полюбил меня так, как учит Кадра-ночь, которая стоит больше, чем тысячи месяцев. Это тайное восточное учение о браке с ангелом, что в русском белом христовстве обозначается словами: обретение Адама.», впрочем, не добившись взаимности, Али покончил с собой, а Клюев поспешил в Ясную Поляну, где его для задушевной беседы ждал сам Толстой. Он встречался с Распутиным и даже «ездил по поручению секты хлыстов в Индию и Персию²⁰⁵». Разговаривая с Есениным, Клюев избрал себе личину «смиренный Миколай», как охарактеризовала его Г. Бениславская, он делал комплименты женщинам и, казалось, не мог надышаться на Есенина. Но все это было лишь желанием произвести впечатление на постороних. Оставаясь наедине с Есениным, «Клюев опять говорил, что стихи Есенина сейчас никому не нужны. Это было самым страшным, самым тяжелым для Сергея, и все-таки Клюев продолжал твердить о ненужности его поэзии. Договорился до того, что, мол, Есенину остается только застрелиться»²⁰⁶.

…Еще находясь в Крыму, Айседора наслушалась о Есенине много и разного. В основном пересказывали скандалы с его участием, кутежи, бесконечные попойки. Называли несколько женщин. Дункан сделала вид, будто бы не узнала фамилию Бениславская, но зато обратила внимание на Августу Миклашевскую – актрису и признанную красавицу, которой Есенин посвящал стихи и за которой, по заверению знакомых, всерьез ухаживал.

«Я впервые увидела Дункан близко, – рассказывает Августа Леонидовна Миклашевская. – Это была очень крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Я, сама высокая, смотрела на нее снизу вверх. Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный бледно-зеленый хитон с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром с золотыми кистями, на ногах – золотые сандалии и кружевные чулки. На голове – зеленая чалма с разноцветными камнями. На плечах – не то плащ, не то ротонда, бархатная, зеленая. Не женщина, а какой-то очень театральный король.

Она смотрела на меня и говорила:

– Есенин в больнице, вы должны носить ему фрукты, цветы!.. – и вдруг сорвала с головы чалму. – Произвела впечатление на Миклашевскую – теперь можно бросить!.. – И чалма полетела в угол.

После этого она стала проще, оживленнее. На нее нельзя было обижаться: так она была обаятельна.

– Вся Европа знайт, что Есенин был мой муш и вдруг – первый раз запел про любоф²⁰⁷ – вам, нет, это мне! Там есть плохой стихотворень: “Ты такая ж простая, как все.” Это вам!»

Так мило беседуя, Айседора засиделась до утра. Было понятно, что пришло время заканчивать визит, и когда Августа вежливо проводила до входной двери гостью, Дункан тихо прошептала: «Я не хочу уходить, мне некуда уходить. У меня никого нет. Я одна.»

После разрыва с Дункан, в 1923 году, Есенин действительно познакомился с актрисой Августой Миклашевской, которая оставит воспоминания о нем. В 1976 году, когда актрисе было уже 85, в беседе с литературоведами Августа Леонидовна назвала свой роман с Есениным чисто платоническим, они даже не целовались²⁰⁸. Приблизительно в то же время Сергей Александрович сошелся с поэтессой и переводчицей Надеждой Вольпин²⁰⁹, которая родила ему 12 мая 1924 года сына Александра.

Осенью 1925 года Есенин, не оформив развода с Дункан, женился на Софье Андреевне Толстой, внучке Льва Николаевича Толстого, в ту пору заведующей библиотекой Союза писателей. Этот брак также не принес поэту счастья и вскоре распался. После смерти Есенина Толстая посвятила свою жизнь сбору, сохранению и подготовке в печать произведений Сергея Александровича, оставила мемуары о нем.