Два черных креста

Потеря Зингера – не просто потеря очередного любовника, этот человек мог дать ей все, начиная с роскошного дома, автомобиля, поездок на яхте и прочее, прочее и заканчивая уверенностью в завтрашнем дне. Пока Айседора жила с Парисом, она знала, что ее родные и приемные дети будут сыты и одеты. Теперь ей нужно было снова включаться в череду изнуряющих турне, работая по нескольку спектаклей в день и затем отсыпаясь в поездах. Опять же, гастроли – не самое простое дело. Конечно, можно позвонить или написать своему импресарио, и возможно, что тот с ходу подберет ей несколько выступлений, но Айседора давно уже привыкла иметь перед глазами рабочий график спектаклей на несколько месяцев вперед, соблюдая который, она гарантированно обеспечивала и себя, и всех домочадцев. На построение такого плана требовалось время.

Осмотревший Дункан после ее ночного скитания по Парижу врач рекомендовал покой и положительные эмоции, в то время как сама Айседора погружалась в очередной омут черной меланхолии.

Единственным утешением на несколько месяцев для нее станут игра Генера Скина и кокаин. Часы напролет, иногда всю ночь до самого рассвета пианист играет для Дункан, а она не в силах не то что танцевать, а даже пошевелиться, лежа на диване, Айседора просит сыграть ей то симфонию Бетховена, то весь цикл кольца от «Золота Рейна» до «Гибели богов».

В это время у нее начинаются видения одно ужаснее другого. В январе 1913-го они вдвоем со Скином совершают очередное турне по России. В планах Киев, Санкт-Петербург, Москва. Айседора заранее радуется предстоящей встрече с друзьями, но в первый же день происходит событие, выбившее нашу героиню из колеи.

Выйдя из поезда, они устраиваются в присланных за ними санях, Айседору сразу же укутали по самый нос в меха, и, должно быть, она задремала на плече у своего друга. В какой-то момент сани подпрыгнули на снежной кочке, и проснувшаяся Айседора увидала по обе стороны дороги два ряда коротких детских гробов. С криком «Мертвые дети» она схватила пианиста за руку, показывая ему страшное зрелище. Но вокруг них возвышались самые обыкновенные сугробы, ничем не напоминающие гробы.

Айседора дрожала, так что Скину показалось, что она заболела. Впрочем, в происшествии, скорее всего, были повинны дорожная усталость, ранняя побудка, душный вагон… впрочем, при гостинице наверняка есть врач.

Добравшись до места, приняв ванну, позавтракав и повалявшись в мягкой удобной постели, Айседора пришла к выводу, что вполне здорова, и если в чем-то по настоящему и нуждается, так это в непродолжительном отдыхе, самое простое – сходить в русскую баню. Добрые, услужливые банщицы, холодный русский квас, широкие деревянные полки в парной за полтора-два часа можно восстановить силы и душевное равновесие.

Вначале все было более-менее неплохо, банщица немного говорила на французском, и Айседора расслабилась, с удовольствием воспринимая легкий массаж и болтая с обслуживающими ее женщинами. Когда же ее уложили на полке и расторопная девушка подбавила пара, а другая взялась за веник, Айседоре показалось, что все ее беды сами собой отступают на второй план.

Поняв, что клиентка вполне довольна, ее оставили ненадолго одну. Дункан лежала, глядя в потолок, автоматически пересчитывая доски и вдыхая горячий воздух с ароматом хвои. Потом ей показалось, что в парилке вдруг стало слишком жарко, горячий воздух больно щипал за грудь и коленки, она попыталась подняться, но тут же все закружилось и поплыло перед глазами, к горлу подступил противный комок, и в следующий момент она грохнулась на мраморный пол, ударившись головой.

Пострадавшую перенесли в гостиницу и послали за доктором. Диагноз – высокая температура и легкое сотрясение мозга. Вывод – хотя бы пару недель никаких физических нагрузок.

Тем не менее Дункан и не думает отменять спектакль. Уяснив, что спорить бесполезно, Генер Скин разминает руки перед началом работы. Сегодняшняя программа состоит из одних только произведений Шопена, самые лучшие, самые любимые публикой танцы Дункан, все, как просил импресарио. Но в конце выступления Айседора неожиданно просит Скина сыграть «Похоронный марш» Шопена.

Заканчивать вечер на такой эмоционально тяжелой ноте? Но, он давно уже понял, что спорить с Дункан невозможно. В папке нет нот, но Генер помнит произведение наизусть. А вот что будет танцевать Дункан? Кому-кому, а Скину отлично известно, что до сих пор она ни разу даже не пробовала танцевать под это произведение. Впрочем, импровизация – ее конек.

Айседора выходит на сцену с длинным платком на голове, теперь она уже не легкая и веселая бабочка, кружащаяся над цветами, а женщина, несущая своих детей к разверстой могиле. Вот она движется неуверенными тихими шагами, смотрит на невидимую ношу, с нежностью и любовью, еще не знакомой с отчаянием. Встает на колени и опускает завернутые в собственные шарф ли, в утренний туман… маленькие тела. И оседает рядом, тяжелая, потерянная, утратившая последнюю искру жизни, а потом вдруг воспаряет и поднимается, увлекаемая ввысь отлетающими душами умерших, туда, в тяжелое небо, и выше, выше траура слезливых туч, еще выше, вперед к свету и воскресению. «Когда я кончила и занавес опустился, наступила странная тишина. Я взглянула на Скина. Он был мертвенно бледен, дрожал, и его руки, пожавшие мои, были холодны как лед.

– Никогда не заставляйте меня играть это, – попросил он. – Сама смерть коснулась меня своим крылом. Я даже вдыхал запах белых цветов – погребальных цветов – и видел детские гробы, гробы.».

Детские гробы. опять эти детские гробы, страдающая очередной депрессией Айседора даже не представляет, какой удар готовит для нее судьба и сколько раз она еще вспомнит возникшие из январского мороза детские гробы вдоль дороги, детские гробы в ореоле призрачных белых цветов на сцене одного из лучших театров Киева.

Ей будет что вспомнить, в который раз просыпаясь посреди ночи с одной единственной мыслью: «я ведь знала все наперед. Знала, и ничего не сделала».

Они переезжают из театра в театр, из города в город, ни разу больше не возвращаясь к «Похоронному маршу» и не обмениваясь друг с другом страшными предчувствиями. И только весной, оказавшись вновь в Париже и выступив с успехом на сцене «Трокадеро», в самом конце вечера они решаются вновь прикоснуться к запретной теме, Скин снова играет марш, и Айседора хоронит невидимых детей. На этот раз эффект совсем другой: если в Киеве зал просто застыл, не смея хлопать и вообще не зная, как реагировать на увиденное, Париж рукоплещет находке Айседоры. В зале слезы и приступы истерики, какая-то женщина сваливается с приступом эпилепсии, другие выражают восторги криком.

Весьма довольные Айседора и Скин тут же решают включить столь удачный номер в программу, внешне все выглядит вполне гладко, но только Дункан уже знает, это не просто танец, и галлюцинация возникла не от обычной усталости, а как некоторое предчувствие грядущей катастрофы. Собственно, размышляя над своими предчувствиями, Дункан могла думать о чем угодно, о том, что мертвый ребенок может символизировать невозможность осуществления или даже гибель очередного проекта. Когда ее вдруг начинают мучить смутные предчувствия, она решает, что причина кроется в физической усталости, чрезмерном употреблении вина или наркотиков, в чем угодно… человеческое воображение просто неспособно представить себе на полном серьезе саму возможность подобной катастрофы. То есть как раз вообразить можно все, что угодно, но поверить. нет.

Тем не менее все чаще Дункан возвращается к образу смерти и в том же году в Берлине создает несколько миниспектаклей, в которых изображает человека, убитого горем, преданного, израненного, потерявшего все, но пытавшегося снова подняться и жить назло жестокой судьбе.

Елизавета давно уже живет в Берлине, где теперь ее дом. Сестры помирились и даже пообещали помогать друг другу, но прежней близости нет. Отправляясь в заснеженную Россию, Айседора предварительно отвозит малышей к Елизавете, чтобы забрать, весной когда приедет с гастролями в Германию.

И вот теперь Айседора, Дердре, Патрик и гувернантка возвращаются в свой новый дом, куда скоро приедет большая часть учениц со своими учителями.

В результате гастролей счет в банке пополнился, и можно какое-то время ни о чем не тревожиться, тем более что теперь глядя, на семилетнюю Дердре, пишущую стихи и дивно танцующую, Айседора в который раз удивляется, насколько грациозная девочка похожа на Эллен Терри. Всего через несколько лет Айседора могла бы назвать дочку своей лучшей ученицей и продолжательницей дела. Трехлетний Патрик сочиняет собственную, авангардную музыку, танцуя под нее. Айседора была готова поклясться, что у ее сына блестящее будущее. Теперь, проводя время с детьми, Дункан была благодарна своему импресарио за время передышки. Тем не менее в характере Айседоры появляются некоторые неуловимые черточки, внешне незаметные случайным гостям, что же до друзей, в большинстве случаев они видели Дункан насквозь. Все чаще она словно прислушивается, стараясь уловить что-то, слышное ей одной, узреть присланный специально для нее знак судьбы, то, что она ни в коем случае не должна упустить. Понимая, что ее предчувствия каким-то образом связаны с «Похоронным маршем» Шопена, она снова танцует его в «Трокадеро», на этот раз Скин аккомпанирует ей на органе, увеличивая и без того сильный эффект и вызывая новый приступ тревожности. «…Снова почувствовала на своем лбу холодное дыхание смерти и вдыхала сильный запах белых тубероз и других похоронных цветов. Прелестная маленькая фигурка в центральной ложе, Дердре, расплакалась, точно ее сердечко разрывалось на части, и вскричала: “Зачем моя мама такая печальная?”», – пишет Айседора.

В тот же день, направляясь в собственный будуар, Дункан останавливается, как громом пораженная, возле дверей с двойным крестом работы Пуаре. Два креста уже не кажутся ей судьбами ее и Париса. Но если речь не о них, тогда о ком?

Чтобы немного отвлечься, она отправляется со Скином в театр на Русские сезоны. Повод более чем достойный, «Пизанелла» – очередной шедевр д’Аннунцио, на этот раз в постановке Всеволода Мейерхольда¹¹⁸. В главной роли давняя знакомая – Ида Рубенштейн. Разумеется, роль куртизанки Ида продолжает играть на своем любимом козыре – обнажение. Айседора приходит в восторг от режиссерской работы Мейерхольда и не впечатляется Идой. Впрочем, зритель доволен. На этот раз никакого скандала и свистов из зала. Все проходит более чем спокойно, да и пресса на редкость благосклонна. Привыкла. Собственно, на этом звезда Иды начинает закатываться.

«По всему Парижу красуется имя Ida Roubinstein. – напишет в самом скором времени об Иде Львовне Станиславский М.П. Лилиной, – .и теперь эта богачка, дочь тех самых архимиллионеров харьковских, та, которая считала всех и вся ниже себя, профинтив все, ломается в “Олимпии”. Ее знаменитое имя стоит рядом с труппой собак и Maria la Bella. Сегодня иду смотреть для назидания – к чему приводит гордость, самомнение и невежество в искусстве».

Всю обратную дорогу Айседора молча сидит в открытой машине, тревожно приглядываясь к рисунку облаков. Что нарисовано на небесном своде? Замок! Развиваются флаги, опускается подвесной мост, неслышно трубят одетые в серебряные латы крылатые войны. И вдруг. все начинает рушиться, разваливаясь и меняя очертания. В ужасе Айседора наблюдает за тем, как камни разрушенного замка летят вниз, заваливая машину и перекрывая доступ воздуха.

Айседора начинает видеть тревожные сны, а когда просыпается, на стуле вместо брошенного с вечера платья сидит жуткое существо – имя которому Смерть. Кошмары шипят из углов комнаты, хочешь встать и зажечь лампу, но из-под кровати тянут холодные когтистые лапы холод и жуть. В результате она вынуждена спать со светом. Но призраки не боятся света ночника. Черные тени устраиваются возле ног Дункан и поспешно вскакивают, когда она открывает глаза. На следующую ночь все повторяется, и только тень уже не бежит, а зависает над кроватью, тяжело вздыхая и не мигая, глядит в глаза перепуганной до смерти женщины.

Дункан теряет аппетит и все время точно ждет удара. Наконец, на обеде у госпожи Рашель Бойер, давней подруги Айседоры, той удается разговорить танцовщицу. Исповедь длится недолго, но уже ближе к концу, Рашель кидается к телефону, дабы вызвать своего врача, молодого, но толкового Ренэ Бадэ. Диагноз: нервное переутомление, он настоятельно рекомендует уехать на недельку в деревню. Но у Дункан есть обязательство перед парижскими театрами. Придется подождать.

«Не надо ждать. От Версаля рукой подать до Парижа, когда в распоряжении человека автомобиль, все кажется близким»¹¹⁹.

Айседора не протестует. В конце концов, ее же не помещают в лечебницу для душевнобольных, не заставляют пить отвратительные лекарства. Уехать в деревню… что может быть проще? Не откладывая на следующий день, слуги собирают чемоданы. Открыв перед малышами дверь авто, Айседора подсаживает волочащего за собой огромный мешок с конфетами Патрика, когда черная фигура из сна вдруг предстает перед ней при ярком свете солнца.

Айседора ойкнула, но осталась стоять на ногах, с ужасом взирая на приближающегося к ней призрака: «Я убежала, – сказала она, – чтобы вас повидать. Последнее время вы стали мне сниться, и я чувствовала, что должна на вас посмотреть»¹²⁰, – прошелестела тень, приподнимая траурную вуаль и превращаясь в Марию Софию, королеву-вдову Франциска II, последнего короля «Обеих Сицилий», к которой Айседора несколько дней назад приводила Дердре. Экс-королева жила в домике у Булонского леса – милое, очаровательное существо, не заносчивая и не чопорная, ее величество больше походила на печальную фею, нежели на венценосную особу.

Дункан отругала себя за излишнюю мнительность и дружески улыбнулась ее величеству, весело сообщив ей, что в данный момент они заняты всего лишь сборами в Версаль. Несколько дней на свежем воздухе – то, что надо, и для ее расшатавшихся нервов, и для малышей. Услышав о загородной прогулке, королева тут же изъявила желание поехать вместе с Дункан и без приглашения забралась в машину, куда за ней полезла Дердре. Устроившись между малышами, ее величество заговорчески обняла их, что-то шепча на ушко девочке. При этом черная вдовья вуаль легла на золотистые головки братика и сестренки, Айседора вздрогнула, но решила не подавать вида. Без приключений они добрались до Версаля, и вечером ее величество вернулась в Париж, а Айседора, уложив детей спать, в первый раз за последние несколько дней провела ночь без кошмаров. Утром она проснулась от того, что малыши прибежали в ее комнату и одновременно прыгнули к ней на кровать. Весь день Дункан чувствовала себя здоровой и счастливой, страхи покинули ее, должно быть, готовясь к решающему штурму, но она не желала больше о них вспоминать, возясь с детьми и, наверное, впервые понимая, что именно это и является ее истинным призванием. Просто играть с Дердре, танцевать с Патриком, планировать новые походы в театры и поездки по прекраснейшим местам, когда снова в их распоряжении будет синее море, золотое солнце, свобода и, может быть, даже их драгоценный любящий папа, забыв обиды, вернется к ним, чтобы быть счастливым. В хмурый, пасмурный день солнце может выйти на небо не утром и не днем, а ближе к закату. После многих недель тревожных предчувствий в жизни Дункан неожиданно выпало три последних дня полного безоговорочного счастья. Через три дня дети погибнут.