Хор для Айседоры

В то время в Афинах происходили громкие дебаты относительно того, какой язык должен быть принят на сцене – древний или новогреческий. И если аристократия во главе с королевской семьей стояли за более прогрессивный новогреческий язык, студенчество требовало введение древнегреческого языка. То тут, то там возникали стихийные демонстрации, когда несколько десятков молодых людей и девушек ходили по городу, размахивая флагами. Туники и сандалии семейства Дункан были с восторгом восприняты революционерами, так как этот стиль полностью соответствовал их вкусам. Несколько раз Дунканы примыкали к шествию, считая своим долгом высказать протест местной «тирании». После одной такой демонстрации Айседоре был предоставлен зал для представления. Десять мальчиков, одетых в хитоны, исполняли «Взывающих» Эсхила, в то время как Айседора танцевала.

Студенты отбивали ладоши и срывали голоса, приветствуя танцовщицу; вскоре весть о триумфе босоногой иностранки дошла до короля Греции, который поступил со смутьянами и революционерами как истинный философ и отменный политик, а именно попросил повторить выступление в Королевском театре.

Прием там был прохладнее, чем в студенческой среде, тем не менее его величество заглянул в уборную танцовщицы и пригласил ее подняться вместе в королевскую ложу, дабы представить Айседору ее величеству, но это знакомство не дало ровным счетом ничего. Королевская чета вполне могла почтить своим присутствием строительство храма или пригласить модную и весьма популярную танцовщицу во дворец, но они не собирались вкладываться ни в строительство, ни в возрождение древнегреческого театрального искусства. А значит, это следовало сделать Айседоре. Аполлон и его сестры живы, танцовщица знала это и была готова нести добрую весть по всему миру… но, к сожалению, она не могла передвигаться подобно стремительному посланцу богов Меркурию, которому нет дела до границ и человеческих условностей. Айседора же была вынуждена решать скучные задачи доставки камней на строительство, рассчитываться с местными рабочими и водоносами. Кроме того, ей приходилось вести переговоры с родителями «своих» греческих мальчиков, которые желали, чтобы дети учились или работали, прислуживая в кофейнях или на рынках, помогая пасти овец или ловить рыбу. Айседора обещала юным певцам театральную карьеру, собираясь вывести их в люди, и дать престижную и хорошо оплачиваемую профессию. Но можно ли было добиться этого в Греции, в которой за целый год не нашлось ни желающего предложить ангажемент импресарио, ни спонсора, ни приличной прессы, которая заставила бы людей заговорить о самоотверженных американцах, ратующих за возрождение греческого искусства.

Нет, начинания Айседоры не были понятны ни аристократам, ни тем более простым людям. И если кого-то и можно было облачить в туники и сандалии, так это детей или иностранцев, для которых подобный стиль был бы дикой экзотикой. Молодежь хотела одеваться и жить по европейской моде, традиционно предпочитая иностранное отечественному.

Жизнь бурлила и неслась вперед – картины синематографа с двух-трех минут увеличились до пятнадцати и даже двадцати. Документальные фильмы соседствовали с первыми художественными, в которых бушевали страсти одна захватывающе другой. Постепенно киноактрисы с их ярким гримом начали входить в безусловную многонациональную моду, завоевывая сердца и заставляя женщин краситься и одеваться, согласно увиденному на экранах. В общем, возрождение Греции было не интересно прежде всего грекам.

Студенты хоть и являлись отличнейшей публикой, готовой отбивать ладоши на спектаклях мисс Дункан, но они не могли оплачивать аренду театра или устраивать Айседоре турне по своей стране. Каждый день Айседора занималась с хором в зале при гостинице, в которую они переехали вскоре после начала строительства храма. Дети пели словно ангелы, но стоило немалых трудов научить их еще и двигаться, сопровождая танцы Айседоры, которая выступала с сольной партией.

В конце концов, Дункан была вынуждена смириться с происходящим. Она не сумеет переделать греков, даже если посвятит этому всю оставшуюся жизнь, зато она может продолжать свои греческие танцы в Европе. Усилит программу греческим хором и снова начнет гастролировать по городам и весям. У нее ведь есть импресарио, достаточно отбить телеграмму, и театры Германии откроют свои двери. Из газет Айседора знала, что сразу же после ее последних блистательных гастролей появились десятки подражательниц, надевших белые туники и украсивших сцены голубыми занавесями. Многие из них называли себя ученицами легендарной Айседоры и ее последовательницами, самые наглые представлялись ее именем, копируя прическу, наряды и беззастенчиво подделывая американский акцент. С этим определенно нужно было что-то делать, и не сидя в Афинах. Вообще, по большому счету, она сама была во всем виновата. Сначала поднять такую волну, а затем вдруг отойти на целый год от дел, убежать в Грецию, оккупировать никому не нужный холм.

Договорившись с родителями мальчиков и уболтав студента стать в Европе их переводчиком, помогая в общении с маленькими актерами («новогреческая» танцовщица по-прежнему не знала греческого языка), Дунканы были готовы к новым подвигам. Десять мальчиков шли по перрону за своей учительницей, завернутой в греческий белоголубой флаг. Их сопровождали родственники детей и обожавшие Айседору студенты.

Возвращение божественной Дункан должно было стать событием для любившей ее публики, и если копирующие ее самозванки могли повторить трюк с белой коляской, Айседора вышла из поезда в Вене в сопровождении курчавых загорелых мальчиков, волосы которых были украшены лавровыми венками и цветами, все как на подбор в ярких туниках, сандалиях и, естественно, без штанов. Явление, мягко говоря, шокирующее. Решившие, что представление уже началось, публика приветствовала Айседору, а она, пользуясь случаем, произнесла речь прямо у поезда. После чего компания отправилась в гостиницу «Бристоль», где они заняли целый этаж.

Первое выступление в Вене. Айседора представила публике хор «Взывающих» Эсхила, исполненный на сцене греческими мальчиками, сама же Дункан танцевала, изображая целый театр данаид. «У Даная было пятьдесят дочерей; моей тонкой фигурой было трудно изобразить чувства пятидесяти дев, но я делала все, что могла, чувствуя множество в единстве».

Пели на греческом мальчики, а Айседора старалась передать плач несчастных дев танцем. Предполагалось, что сидящая в зале публика так же хорошо знает трагедию Эсхила и понимает, что происходит на сцене. Впрочем, Дункан была молода и очаровательна. Мальчики за ее спиной пели нежными чистыми голосами, время от времени воздевая руки к небу, точно взывали к далеким богам, вдруг брались за невидимые весла, гребя подальше от берегов Египта, или разом падали на колени, устремляя взоры на Айседору, так что зрелище впечатляло.

После представления гостиницу «Бристоль» посетили сразу несколько журналистов, которых Айседора приняла, будучи одетой уже по последней парижской моде в окружении своей семьи. После того как журналисты сделали несколько фотографий, им были представлены мальчики из хора, после чего учитель увел их с глаз долой, и Айседора уже могла отвечать на вопросы, не досадуя на то, что часть пришедших поговорить о высоком журналистов бессовестно пялится на голые мальчишеские коленки.

Среди представителей прессы, освещающей новое турне божественной Айседоры, был журналист Герман Бар⁴³, с которым она познакомилась в Вене в свой прошлый приезд, когда Дункан выступала перед артистами в Kunstlerhaus’e. Тогда он сделал лишь небольшую заметку, но теперь, вдохновленный повзрослевшей и сделавшейся более интересной Айседорой, собирался создать цикл очерков.

Они быстро нашли общий язык и подружились, так что вскоре журналист зачастил в «Бристоль», болтая с Айседорой ночи напролет. Многие утверждали, что это больше, чем дружба, но сама Дункан отрицает подобные домыслы. Она была заинтересована донести до публики свои идеи, объяснить, растолковать, а если понадобится, и расшифровать то, чем она занимается. Выступления проходили каждый день, и неизменно зрители зевали на «Хоре Взывающих» в первом отделении, впадая в неистовство, когда во втором танцовщица исполняла «Голубой Дунай».

Несмотря на то что публика осталась равнодушна к хору, Айседора собрала более чем внушительную сумму денег, но, вопреки прогнозам журналистов, не ринулась снова в Грецию, а продолжила гастроли, на этот раз устремляясь в Мюнхен. По предварительной договоренности, здесь – в музыкальном мире, которым некогда правил божественный Вагнер и царил лучший из королей Людвиг Баварский, Айседоре предстояло выступать для рафинированной артистической публики. Перед представлением профессор Фуртвенглер⁴⁴ прочел лекцию о греческих гимнах, далее выступил греческий хор, танцы пятидесяти данаид в исполнении мисс Дункан, и… после представления Айседора не выдержала, и вышла еще раз, теперь с объяснениями и комментариями к увиденному: «Разумеется, на сцене вместе со мной должны танцевать сорок девять дев, и когда-нибудь так будет. Я организую школу, и мои воспитанницы будут петь под аккомпанемент хора, как это было в древнем театре».

Благодаря стараниям Иоганна Адольфа Михаэля в Мюнхене театр Дункан собрал обильный урожай прессы, на спектакли повалил народ, а впереди был еще и Берлин. Понимая, что во многом мюнхенский успех – дело рук профессора Фуртванглера, Айседора обратилась к нему с просьбой сопровождать ее труппу в Берлин. К сожалению, профессор был занят. Но, выслушав Айседору, он предложил кандидатуру своего друга профессора Корнелиуса, который представил бы берлинской публике Айседору, поведав о греческом хоре, и все бы было ничего, как вдруг в планы Дункан вмешалась сама природа.

Сколько было ее мальчикам, когда она только начала работать с хором? – 9—12 лет… они взрослели не по дням, бесясь от безделья и необходимости жить в чужой стране по чуждым им законам, питаться непривычной пищей и изнывая при этом от скуки. Целый день они бегали по гостинице, пугая постояльцев и катаясь на широких перилах лестниц или выпрыгивая в окна. Привыкшим к свободе и играм на воздухе, теперь им предлагали чинные прогулки по парковым дорожкам, при этом мальчикам рекомендовалось ходить парами, чуть ли не держа друг дружку за руки. Добавьте к этому маниакальную страсть Дункан к греческой одежде. То есть подростки были вынуждены выходить из гостиницы без штанов и нормальной обуви, что не могло не привлекать повышенного внимания, провоцировать любопытные взгляды и улюлюканье. Мальчики бесились от такой жизни, но ничего не могли с этим поделать. Они не знали языка, да и мудрено выучить язык, когда окружающие их взрослые говорит между собой на английском, а они путешествуют по Баварии и Германии.

Однажды, когда Айседора с сестрой выводили на очередную прогулку своих повзрослевших питомцев, навстречу им на своей лошадке выехала королева, за которой следовала небольшая свита. Увидав полуодетых подростков, королева вскрикнула от неожиданности, а ее лошадь шарахнулась в сторону, сбросив венценосную наездницу. Удивительно, что дело не дошло до полиции. В другой раз к мисс Дункан обратился директор гостиницы, в которой она и ее семейство с хором поселилось в Берлине. Оказалось, что бесштанная команда устроила дебош в столовой, сначала кидаясь в официантов бифштексами и затем оттеснив персонал к дверям кухни, под угрозой украденных со столов ножей требуя, чтобы им дали сырого лука, оливок и черного хлеба. Запрет на лук исходил от самой Айседоры, которая не желала, чтобы в театре воняло.

Изгнанные из одной гостиницы, они перебрались в другую, третью. везде повторялись гнусные шалости ее протеже, за тем исключением, что теперь они не удовлетворялись оливками и луком, а требовали подать им на стол вино.

Не желая привлекать внимание прессы к своим питомцам, Айседора купила квартиру в Берлине, куда были доставлены десять кроватей. Хор был нужен далеко не на всех выступлениях босоногой Дункан, так что, в то время когда зал рукоплескал стоя, скандируя «Танцуйте лучше “Голубой Дунай”», маленькие мерзавцы смывались из своих комнат и гуляли в местных пивных и греческих забегаловках, где курили, приучались к выпивке, кто-то находил себе развеселую подружку, а кто-то делал первые попытки зарабатывать на жизнь собственной молодостью и красотой.

Айседора Дункан с воспитанницами своей школы

Айседора не желала слушать об их проделках, умоляя приехавшего с хором из Греции студента образумить своих подопечных, или нежно выговаривала им, стараясь вернуть заблудших чад на путь гармонии и красоты. Но подростки уже дорвались до свободы и, позволяя читать себе нотации, позже неизменно повторяли отвратительные подвиги, полагая, что в Германии Дунканы ни за что не найдут им замены, а стало быть, продолжат терпеть. Меж тем природа брала свое, мальчики стремительно взрослели, и их божественные голоса начали предательски ломаться, так что как бы трепетно ни относилась Айседора к своему хору, но и она уже не могла терпеть постоянной фальши. В довершение всего «загуляли» не только «детишки», но и их многогрешный наставник, который появлялся в театре все реже и реже, не объясняя причин частых отлучек. Дошло до того, что в дом Дункан явилась полиция. Оказывается, доблестные служители порядка уже давно взяли на заметку подозрительный особняк, из окон которого по ночам, по свидетельству соседей и тех же полицейских, каждую ночь выпрыгивали юноши в ночных рубашках, которые всю ночь затем шлялись по притонам, где водили компании с самым настоящим отребьем. Еще точнее – с живущими в Германии и промышляющими кражами и содержанием веселых девок, греками. Из вышесказанного Айседора сделала следующие выводы: как бы она ни вела себя, с этого момента ее отношения с греческим хором зашли в тупик, из которого всего два выхода – либо мальчики обкрадут ее саму и сбегут неведомо куда, а она при этом будет держать ответ перед их семьями и полицией, либо они обнесут кого-нибудь из соседей, а отвечать опять же придется ей.

Надо было что-то делать, причем не мешкая. Объяснив своему семейству сложившуюся ситуацию, она попросила помочь ей в нелегком деле депортации хора. На следующий день Айседора вывела десять оболтусов из дома, и под охраной Раймонда и Августина они дошли до большого магазина Вертгейма, где каждому хористу было куплено по паре готовых брюк. После чего юношей доставили на вокзал в экипажах, из которых их не выпускали, пока Айседора не сбегала за билетами до Афин. Только убедившись, что все молодые люди сидят на своих местах и никто не попытался выбраться из вагона, а пьяный с вечера учитель хоть и злится, но все же надзирает за своими питомцами, семейство Дункан проводило поезд и только после этого вздохнуло с видимым облегчением. Возрождение греческого искусства временно пришлось приостановить, но Айседора так намучилась со своими воспитанниками, что и сама была рада отвязаться от них. Теперь со свободными руками, она могла снова подумать о танцах под музыку Глюка и Шопена, Мендельсона и Вагнера, этот период показался ей приятным возвращением в лоно любящей и любимой семьи. Впервые со дня возвращения из Греции она была спокойна и счастлива.