ГЛАВА 15
Дания
Торвальдсен с Малоуном перешли в главный холл Кристиангаде и, поднявшись по лестнице на второй этаж, попали в широкий коридор, украшенный датскими произведениями искусства и антиквариатом. Они направлялись в закрытую ныне комнату Кая, просторную спальню с высокими потолками и светлыми стенами.
Первое, что бросилось Коттону в глаза, — кровать под балдахином в английском стиле.
— Кай называл свою комнату «мыслительной», — сказал Хенрик, зажигая лампы. — Мы не раз делали здесь ремонт. Сначала для малыша. Потом для мальчика-школьника. Затем переоборудовали спальню под вкусы молодого парня и наконец для взрослого мужчины. Лизетта любила все менять.
Покойную жену Торвальдсена они никогда не обсуждали, тема по умолчании считалась запретной. За два года Хенрик лишь раз вскользь упомянул Лизетту. Тем не менее внизу висел ее портрет, и в разных уголках особняка стояли фотографии — словно священную память о ней дозволялось хранить только в зрительных образах.
Полки в спальне Кая тоже буквально ломились от фотографий.
— Я часто сюда прихожу, — признался датчанин.
— Думаешь, это благотворно на тебя влияет? — не удержался Малоун.
— Вряд ли. Но мне нужно за что-то цепляться. У меня ничего нет, кроме этой комнаты.
Малоун молча ждал, что будет дальше, всем видом выражая готовность выслушать исповедь друга. Будто растворившись в своем горе, Торвальдсен склонился над комодом, заставленным семейными фотографиями.
— Коттон, его убили. Убили в расцвете лет. И, что показательно, всего лишь в назидание другим.
— Есть доказательства?
— Кабрал нанял четверых бандитов. Трое пришли на площадь…
— И я их убил. — Горячность друга его не на шутку встревожила.
Датчанин обернулся.
— Верно. Я отыскал четвертого, и он рассказал мне, что случилось. Он должен был прикрывать третьего, — который тебя ранил, — но убежал, когда ты подстрелил двух его сообщников. Затем, опасаясь гнева Кабрала, решил залечь на дно.
— Почему ты не занялся Кабралом?
— В этом нет необходимости. Он мертв.
Тут Малоуна осенило.
— Кабрал в одном из мешков?
Хенрик кивнул.
— Явился собственной персоной. Решил лично меня прикончить.
— Расскажи все…
— Я не хотел говорить при Сэме. Парень рвется в бой. Пожалуй, даже чересчур. Он уверен в своей правоте и жаждет реабилитации. Точнее, официального признания. Страшно подумать, что его могли убить или ранить…
Торвальдсен вновь перевел взгляд на комод с фотографиями, в его душе бушевала буря.
— Что ты отыскал? — тихо спросил Малоун.
— Ты не поверишь.
Пока Джеспер привязывал к корме нос второй лодки, Сэм Коллинз проворно забрался в первую. Лицо обжигал ледяной скандинавский ветер. Во вторую лодку они уложили тела (без мешков) и потянули ее на буксире в пролив. Течения тут сильные, объяснил Джеспер, так что к рассвету трупы унесет в сторону Швеции.
Утомительная выдалась ночка! Столько событий…
Торвальдсен еще три дня назад предсказывал, что обстановка накалится. Так и вышло.
— Вы готовы на многое ради Хенрика! — прокричал Коллинз сквозь шум волн и ветра.
— Герр Торвальдсен сделал многое для меня.
— Но убивать людей — несколько чересчур, не находите?
— Не нахожу. Если они этого заслуживают.
От порывов северного ветра море ходило ходуном. Слава богу, в особняке нашлись лишнее шерстяное пальто, перчатки и шарф.
— Теперь он убьет Кабрала и Эшби? — спросил Сэм.
— Сеньор Кабрал мертв.
— Как?! Когда же он погиб?
Домоправитель невозмутимо кивнул в сторону покачивающейся сзади лодки.
— Он недооценил герра Торвальдсена.
Сэм, обернувшись, уставился на темную посудину, где лежали два трупа. Ему сразу не понравилось, что его под благовидным предлогом выпроводили из дома, и теперь он еще сильнее мучился от любопытства: о чем же совещаются Торвальдсен и Малоун? На вопрос о будущей участи Эшби верный слуга не ответил — и отвечать, похоже, не собирался, свято блюдя интересы хозяина.
Впрочем, Коллинз и без слов все понял.
— Эшби разыскивает сокровище, — медленно проговорил датчанин, — которое за долгие годы никто не сумел найти.
— Ну и что?
— На самом деле это очень важно. Пока не знаю, почему, но важно.
Малоун терпеливо ждал объяснений.
— Сэм прав в своих подозрениях. Тайное сообщество существует. Мои детективы подтвердили, что в Париже в последнее время регулярно встречаются пять человек. Но Сэму я ничего не говорил.
— Тот самый Парижский клуб?
Торвальдсен пожал плечами. Его лоб слегка блестел от проступившего пота, хотя в комнате было прохладно.
— Каждый имеет право встречаться с кем хочет, — заметил Малоун.
— Эти люди — другое дело. Они ставят эксперименты. В прошлом году они внесли дисбаланс в банковскую систему России. В Аргентине искусственно сбили цены акций, скупили по дешевке, затем провели обратную операцию — и продали с бешеной прибылью. Примерно то же они провернули в Индонезии и Колумбии. Действуют пока осторожно, будто прощупывают почву.
— И сильно они могут навредить? У государств крепкая защита финансовых систем.
— Не такая уж крепкая, Коттон, — возразил датчанин. — В основном это громкие слова, подкрепить которые большинству нечем. Особенно если преступники будут действовать целенаправленно. Обратите внимание, какие страны попали под удар — страны с жестким режимом правления, централизованной властью и ограниченными гражданскими правами. Где демократия либо в зачаточном состоянии, либо отсутствует вообще.
— По-твоему, это имеет значение?
— Имеет. Финансисты-заговорщики прекрасно разбираются в своем деле. Я проверял. У них все отлично организовано. — В голосе Торвальдсена звучала насмешка. — Элена Рамирес Рико собирала материал на Кабрала и Эшби. Я многое узнал об англичанине. Он убрал бы Элену более… изящно. Однако его компаньон устроил расправу на свой манер. Полагаю, Эшби не обрадовала бойня на площади, но… что сделано, то сделано. Главное — цель достигнута.
У Малоуна противно засосало под ложечкой.
— Ты собираешься его убить? Как Кабрала?
Друг молча смотрел на фотографии.
— Эшби неизвестно о сегодняшней вылазке сообщника, — наконец проронил он. — Иначе наш лорд понял бы, что выдан. Чтобы сохранить свой промах в тайне, Кабрал явился на дело сам.
Датчанин говорил машинально, словно все уже решил, однако за его словами чувствовалась недосказанность.
— Хенрик, объясни, что происходит на самом деле?
— История непростая, Коттон. И началась она в тот день, когда умер Наполеон Бонапарт…