Берггрен – не единственный, кого тревожат «Шведские демократы». Перед последними выборами эту крайне правую партию сочли настолько выходящей за рамки приличий, что крупные газеты отказывались публиковать ее рекламу. Ее представителей не приглашали на телевизионные дебаты. Телеканалы объясняли, что партия не набрала достаточно голосов на предыдущих выборах, однако еще менее популярные в прошлом «зеленые» были допущены к участию в передачах. Другие партии настолько дистанцировались от «Шведских демократов», что, когда последних наконец стали приглашать на телевидение, представители левых отказывались делить с ними гримерку.

Берггрен не одобрял цензуру, которой СМИ подвергли «Шведских демократов», хотя заметил, что присутствие на датском телевидении очень помогло Датской народной партии. Во многом благодаря вниманию медиа эта партия стала третьей силой в датском коалиционном правительстве и сумела превратить свои драконовские антииммиграционные идеи в законы.

«Мне кажется, в Дании публично произносится то, о чем не говорят в Швеции. Выбор простой: либо изолировать тех, кто не нравится, либо дать им возможность стать частью власти и отвечать за свои действия перед избирателями, – сказал Берггрен. – Многое говорит в пользу второго варианта, но бывают партии, с которыми так не получается. Я думаю, мы в Швеции учли то, что случилось в Дании. Мы поняли, что такое разнообразие не полезно, и решили так не делать».

Я тоже считаю расизм и ханжество скандинавских правых отвратительными, но меня смутила фраза «Мы решили так не делать». Что именно решили не делать эти «они», то есть, по-видимому, шведская элита и СМИ? Они решили не допускать к публичным дебатам представителей почти 6 процентов электората (если исходить из результатов последних выборов). Датчане сразу же обвинили шведов в нежелании признавать проблемы и в нарушении принципов свободы слова.

«У датчан довольно любопытный взгляд на свободу слова, – сказал мне профессор этнологии Стефан Йонссон, когда-то работавший репортером газеты Dagens Nyheter. Мы встретились с ним в его кабинете в здании Стокгольмского университета. – Они считают, что СМИ должны быть зеркалом общества, но журналистика устроена по-другому. Там всегда оценивают, какие новости стоит продвигать».

Для меня это было что-то новенькое: журналисты, «продвигающие» новости? Разве они не должны сообщать о происходящем и отражать общественные настроения? Похоже, что в Швеции – нет. Здесь все обстоит иначе.

«Наивно считать, что всем идеям должно быть выделено одинаковое место и придаваться одинаковая важность, – продолжает Йонссон, написавший несколько книг о мультикультурализме. – «Шведские демократы» сильно отличаются от Dansk Folkeparty [Датской народной партии]. Их корни уходят к шведским нацистам. Это подтверждено документально и широко известно. Совершенно очевидно, что это откровенно расистская партия, взгляды которой противоречат идеям свободного общества и не имеют ничего общего с демократией… Чем шире дискуссия с подобными партиями, тем легитимнее и крупнее они становятся».

Недавно в датской газете Berlingske была опубликована дискуссия между Йонссоном и датским журналистом Микаелем Ялвингом о различиях в подходах двух стран к свободе слова. Ялвинг написал книгу «Шведский абсолют: путешествие в царство тишины». В ней он утверждает, что, отказываясь обсуждать вопросы иммиграции и предоставлять слово «Шведским демократам», шведы табуируют эту тему и невольно подпитывают экстремизм. Ялвинг называет Эресуннский мост «ментальной Берлинской стеной», разделяющей две нации с диаметрально противоположными взглядами на проблему. Он, в частности, замечает:

«Если почитать, что пишут о Дании в Швеции, то почти все посвящено одной теме – иммиграции. Нас называют расистами или ксенофобами, рассказывают, как нас критикуют в Евросоюзе или ООН. Хотя шведы и считают себя суперсовременными, открытыми и рациональными, их истинное «я» скрыто за целым рядом табу. Если копнуть глубже, обнаружится огромное количество конфликтов и проблем, о которых в шведском обществе не принято упоминать. Это растущая организованная преступность, нацизм, ультрафеминизм и проблемы с мусульманскими иммигрантами. И никто не говорит об этом официально».

Датчанка Анне Кнудсен, издающая газету, соглашается со своим соотечественником: «Политический дискурс в Швеции носит картельный характер. Разумеется, «Шведские демократы» отвратительны, но политический мейнстрим по-настоящему ненавидит их – и это ненависть к тем, кто не разделяет твоих толерантных воззрений. Не хотелось бы произносить слово «тоталитаризм», но…»

Однако Йонссон был непреклонен – шведский подход лучше: «Иммиграция – возможно, самая важная тема в современной Европе. Я считаю, что шведские интеллектуалы, журналисты и издатели в большинстве своем повели себя ответственно, в отличие от Дании, где во имя свободы слова была легитимизирована Датская народная партия и разрешены откровенно расистские высказывания об исламе.

Начиная с 1950-х Швеция была одной из наиболее открытых стран. Благодаря ее внешней политике и помощи иностранным государствам Швецию стали считать совестью международного сообщества. Я думаю, это сильно повлияло на отношение шведов к людям, не похожим на них. Возникла атмосфера толерантности и любознательности, и, несомненно, ощущение привилегированного положения, из которого вытекает обязанность помогать более слабым. Интеграция происходит в Швеции успешнее, потому что мы руководствуемся могучей идеей интернационализма».

Йонссон был решительно оптимистичен в вопросе о масштабной иммиграции в Швецию: «Нам это удавалось и раньше. В нашей стране огромное количество интегрированных иммигрантов во втором, третьем, четвертом, пятом, шестом поколениях. Не заниматься интеграцией, не приглашать людей со всего мира работать – экономическое самоубийство. Шведская экономика на подъеме. В истории человечества переселения народов случались сплошь и рядом. При наличии терпения и стабильных экономических условий все получится. А если не будет получаться, надо будет сделать так, чтобы получилось. Это политическая задача, политики должны ее выполнить».

Мне очень импонировало то, как Йонссон защищал идею бойкота крайне правых скандинавских партий. Мне бы очень не хотелось снова увидеть в телевизоре очередного самодовольного шарлатана из Датской народной партии, нагнетающего страхи по поводу de morke mennesker или de sorte («этих черных», «черноты»).

По сравнению с риторикой, используемой Датской народной партией в отношении мусульман, речь Эноха Пауэлла «Реки Крови» звучит как детская колыбельная. Видные деятели партии в разное время утверждали, что ислам не религия, а террористическая организация, и сравнивали мусульман с нацистами. Они говорили, что все мусульмане – насильники и состоят в преступных сообществах, что они просачиваются в Европу с единственной целью всех нас убить. Кстати, только сегодня я прочитал в датской газете следующее изречение представителя партии по вопросам интеграции Мартина Хенриксена: «Когда много мусульман собираются в одном месте, следует готовиться к чрезвычайным происшествиям. Это уже стало тенденцией». (А напомни-ка мне, Мартин, сколько людей посещают Мекку во время Рамадана? А много ли там арестов? А деньги тебе за что платят?)

Когда на экране телевизора возникала основательница и бывший лидер партии – назойливая миниатюрная женщина по имени Пиа Кьерсгор, жена выгоняла меня из комнаты, опасаясь за мое давление. Перлы Кьерсгор включают в себя, например, фразу «Есть только одна цивилизация – наша» и утверждение в партийной брошюре 2001 года, что мусульмане «лгут, врут и говорят неправду».

Брюзжание и вранье из уст подобных людей не удивляют. Намного более огорчительно, что их расизм и ханжество просочились в широкий политический дискурс Дании – вплоть до того, что даже центристы прибегают к негативным обобщениям, рассуждая об иммигрантах и мусульманах. Например, повсеместно используются слова «новые» или «во втором поколении» для описания датчан, шведов, финнов или норвежцев, на законных основаниях получивших паспорта этих стран. Часто эти люди родились здесь, платят налоги, голосуют и вносят свой вклад в развитие общества. И в то же время они, понимаете ли, не совсем свои. Они, как бы это сказать, несколько более темнокожи. Вы можете представить себе, чтобы в Штатах кто-то говорил об «американцах второго поколения» или британских политиков, рассуждающих о новых британцах?

С другой стороны, предложение «оставить это политикам» – а именно об этом, в сущности, говорил Йонссон – звучит неубедительно. Нравится это кому-то или нет, но Датская народная партия и в меньшей степени «Шведские демократы» говорят от имени значительной части населения своих стран. Так как быть со свободой слова? Может, позволить крайне правым выглядеть в глазах избирателя таким же посмешищем, как и все остальные политики? Разве электорат не дозрел для того, чтобы делать собственные выводы? Ведь именно это произошло с паясничавшим лидером Британской Национальной партии во время последней избирательной кампании.

Делать вид, будто «Шведских демократов» не существует, бесполезно. На последних выборах партия выступила успешно, набрав 5,7 процента голосов и получив 20 мест в парламенте.

Настал момент перейти от слов к делу и встретиться со «Шведскими демократами» лицом к лицу в их новом логове.

«Мы хотим сократить иммиграцию на 90 процентов», – сказал мне пресс-секретарь «Шведских демократов» Эрик Мюрин. Наша встреча проходила в роскошном новом офисе партии неподалеку от здания шведского парламента (Riksdag). «Речь прежде всего о беженцах и иммиграции «себе подобных» – таких сегодня приезжает чуть ли не больше всех. Если у человека есть лавка по доставке пиццы, он может выписывать все больше своих сомалийских родственников, чтобы они делали еще больше пицц, и конца и края этому нет».

Ах, опять это наказание господне в виде сомалийца с пиццей! Подобно красноречивому лидеру своей партии Джимми Окессону, молодой и остроумный Мюрин сыпал антииммигрантской риторикой так, будто это была совершенно безобидная констатация фактов. Я рассчитывал увидеть бледных мрачных мужчин в длинных кожаных пальто и круглых очках в металлической оправе (впрочем, именно такой тип сидел в уголке, наблюдая за нашей беседой), но Мюрин был в темных джинсах и пиджаке – униформе начинающего скандинавского политика умеренных взглядов.

Мюрин продолжал вещать о раздельных плавательных бассейнах, излишне мягких приговорах и о том, что иммигранты бьют своих детей, «потому что у них это принято».

«Иммигранты наезжают на шведов без всяких причин, они ведут себя агрессивно и знают, что смогут доминировать. Они больше склонны к насилию, чем шведы. Я испытал это на собственном опыте, когда учился в школе, и мои друзья тоже». Далее было сказано, что у иммигрантов «совершенно другое отношение к человеческой жизни».

Но разве история шведов не свидетельствует о склонности к дракам? Он никогда не слышал о Тридцатилетней войне?

При печально известном своей кровожадностью короле Густаве II Адольфе Швеция собрала самую большую в мире армию численностью 90 000 человек. Ее тридцатилетний военный поход по Центральной Европе сопровождался массовыми убийствами и зверствами в отношении мирных жителей. Пропорционально численности населения тех времен количество погибших сопоставимо с жертвами обеих Мировых войн или эпидемий чумы. Один шведский журналист рассказывал мне, что австрийские бабушки до сих пор пугают внуков: «Веди себя хорошо, mein Kind, иначе придет швед и заберет тебя».

«Да-да, конечно, мы воевали, но…»

«Вы бесчинствовали по всей Европе».

«Верно, но все меняется».

«Если бы я был беженцем из Ирана, то меня бы не радовало, что шведские власти загнали меня в гетто без малейших шансов получить работу и видов на будущее, а такие, как вы, лепят на меня ярлык угрозы обществу. Я наверняка реагировал бы не слишком хорошо».

«Если вы оказались в Швеции, вам не на что обижаться. Вы получаете все – медицинскую помощь, образование. Вы можете учить шведский язык, у вас есть любые возможности».

Ошеломленный моим напором, Мюрин напомнил, что Швеция ежегодно принимает по 100 000 иммигрантов. Он не поленился повнимательнее вглядеться в цифры, и знал, сколько иммигрантов ежегодно покидает Швецию – примерно пятьдесят тысяч.

«Следовательно, чистый приток иммигрантов составляет пятьдесят тысяч человек?»

«Да, пусть так. Но дело же не только в цифрах. Дело в том, кто эти люди».

«Шведская экономика развивается, и вам нужны рабочие руки, разве нет?»

«Об этом уже сорок лет говорят, и все эти годы безработица держится на уровне 10 процентов».

«То есть уровень безработицы остается одинаковым вне зависимости от притока иммигрантов?..»

Глубже увязать в статистике не имело смысла – Мюрин не производил впечатления человека, способного узреть истину и помчаться в соседний офис записываться в социал-демократы. Поэтому я спросил его об игнорировании его партии журналистами во время предвыборной кампании.

«Да, СМИ были настроены против нашей партии. В редакционных статьях писали, что нас надо чуть ли не в концлагеря отправить, и всякое такое, – сказал Мюрин. – Нам не разрешали размещать рекламу. Нас просто травили, никто из политиков не хотел с нами сотрудничать».

Возможно, это как-то связано с позорным рекламным роликом их избирательной кампании, который запретили в Швеции. Разумеется, ролик доступен на YouTube, что не только обессмыслило его запрет, но и добавило привлекательности. В нем толпа женщин в паранджах рвется к столу, за которым политики раздают деньги, отталкивая по пути пожилую женщину-шведку. Подразумевалось, что в результате перераспределения социальной помощи шведам достается меньше. Или, может быть, в бойкоте СМИ сыграло роль то, что партию, по словам Йонссона, основали неонацисты, а ее члены иногда фотографируются в нацистской форме? Случалось ли Мюрину наряжаться нацистом в честь дня рождения Гитлера, как это делают его соратники по партии?

«У нас нет никакого неонацистского прошлого. Были члены партии – нацисты, но мы об этом не знали. И партия никогда не была расистской», – ощетинился он.

Я покидал комплекс зданий парламента в подавленном состоянии. Меня расстроило, что так много шведов проголосовало за тех, кто считает иностранцев людьми от природы более агрессивными и жестокими, чем они сами. Я начинал сочувствовать заговору молчания шведской интеллигенции.

Не стоит исключать, что к следующим выборам от «Шведских демократов» не останется и следа. Хотя, судя по последним событиям, это все менее вероятно. Их популярность резко упала сразу после выборов, когда стало понятно, что у них нет представления о том, как функционирует зрелая партия национального масштаба. Однако на момент написания этих строк в середине 2013 года им вновь удалось подняться, на этот раз до уровня в 10 процентов, несмотря на целый ряд скандалов, продемонстрировавших их расистскую сущность. Член парламента Ларс Исоваара даже получил выговор от руководства партии. Он забыл свои вещи в ресторане, после чего заявил, что его обворовали иммигранты, и плюнул в охранника, посчитав его мусульманином. Допускаю, что точно так же вели бы себя его соратники по партии, будь они уверены в своей безнаказанности.

И все же есть обнадеживающий исторический прецедент: в начале девяностых годов в Швеции уже была ультраправая партия, которая пользовалась еще большим успехом, но исчезла так же быстро, как и появилась.

Остается лишь надеяться.