Глава 9
Четыре и один

– Товарищ командир! Воздух!

Танки шли по дороге, пересекавшей голое поле, шальной пули бояться было нечего, и Репнин высунулся из люка.

С юго-запада приближались самолеты – маленькие черные крестики. Их было немного, штук девять. Летели они клином и как-то уж подозрительно целеустремленно.

В принципе, немцы – парни серьезные и отнюдь не дураки. Кто-то задумчиво почесал в затылке, сложил дважды два…

Потерю девяти «Тигров» под Ахтыркой, нападение девяти «Тигров» на аэродром и гарнизон… Да скорее всего кто-то из фрицев просто связался со штабом и сообщил о роте «Т-VI», бесчинствующей в тылу.

– Воздух – это плохо… – задумчиво произнес Геша, опускаясь в люк. – Я – Первый! Увеличиваем дистанцию и постоянно меняем скорость! Нельзя позволить фрицам бомбить прицельно!

– Может, это не по нам? – предположил Лехман.

– Может. Сейчас проверим.

Приближались «лапотники». Вот они стали валиться на крыло и понеслись вниз, закручивая карусель и поднимая вой.

Противная сирена взводила нервы, зато сомнений не оставалось – это по их душу.

Танк сотрясся от первых взрывов, осколки прошеберстели по броне. Иваныч затормозил, и вскоре впереди ухнула бомба, вырывая воронку, вскидывая тонны земли. Мимо.

– Командир! Танк Сегаля накрыло!

– А, ч-черт…

Репнин глянул в перископ. Накрыло…

Тяжелая фугаска угодила между моторным отсеком и башней, разворотив бронелист толщиной в дюйм. Вся корма танка пылала, а башню своротило набок. Выжить там никто не мог, а тут и боекомплект рванул, окончательно сбрасывая башню.

– Суки!

Похолодев, Геша увидел в оптике, как вздыбилась земля рядом с гусеницей «Тигра», катившегося впереди. Взрывом тяжелую машину опрокинуло набок. Похоже было, что экипаж не сразу очухался, но быстро поспешил наружу. Вылез один, потом еще двое вытащили из люка четвертого. И в этот момент их накрыла вторая бомба, разрушившая веру в то, что дважды в одну воронку боеприпас не попадает. Попала, сволочь!

Танкистов растерло в пыль.

– Это Рощина танк! – крикнул Федотов.

– Вижу!

А бомбы рвались и рвались, танк подбрасывало, как на волнах. Сразу две фугаски поразили танк Юнаева, молодого еще капитана, успевшего поседеть, любителя забористого анекдота и хорошего вина.

Все. Одна бомба ударила куда-то в люк мехвода, а другая пробила крышу башни – все те же несчастные двадцать шесть миллиметров. Сразу два огненно-чадных вихря закружились, поднимаясь из погона, как из жерла.

Целую минуту Репнин прождал, но не дождался – и подвывание, и рев «лапотников», выходивших из пике, и разрывы бомб – все стихло.

– Улетели!

– Машины исправны? Продолжаем движение!

Наверное, надо было остановиться, хотя бы отдать дань памяти погибшим товарищам, вот только не в том они были положении, чтобы позволять себе чувства, пусть даже скорбь.

Срочно требовалось скрыться, затаиться. Солнце уже садилось, но бомбардировщики успели бы сделать второй вылет.

– Вижу «раму»!

– Ах, ты… Чтоб тебя…

Самолет-разведчик медленно кружил в небе.

– Ванька! Передай всем, чтобы съезжались к роще! Вон к той, впереди!

– Есть!

– Иваныч, жми!

– Жму, командир…

Репнин нисколько не надеялся на дубраву, мысль была другая. Когда «Тигры» подтянулись, тискаясь между дубов, он стал следить за «рамой». Та реяла прямо над ними, как гриф-стервятник, нарезая круги, а потом самолет заложил вираж и потянул на аэродром. Еле дождавшись, пока «рама» скроется за горизонтом, Репнин скомандовал:

– Двигаем дальше на полной скорости! Дороги избегайте, чтобы не пылить. Едем по обочине, там трава. Живо!

И танки, газуя моторами, стали выбираться из рощи, выехали на дорогу и залязгали, загремели по травянистой обочине.

Репнин очень надеялся, что ему удалось обмануть самолет-разведчик. Вот только где ж им теперь укрыться?

Неожиданно в стороне от дороги показались дощатые сараи и навесы, обширный двор за повалившимся забором, ржавые остовы тракторов. Это была колхозная МТС.

– За мной!

«Тигры» потянулись во двор.

– Каландадзе и Полянский! Оба под навес, башни развернуть, чтобы пушки не высовывались! Лехман! Заезжаешь в амбар и прикрываешь ворота! Тимофеев, ты со мной – заезжаем в гаражи!

Танки, взрыкивая, попрятались.

– Проверьте, чтобы теней не было!

– Сделаем, командир!

– Глушим моторы!

Шепча нехорошие слова, Репнин выбрался из люка. Ступая непослушными ногами, прошелся по броне и спрыгнул на землю.

Пощелкивала остывавшая сталь, что-то продолжало зудеть в остановленном двигателе, но все эти звуки лишь подчеркивали наступившую тишину. А потом в молчание вплелся далекий, такой знакомый гул.

– Товарищ командир!

– Слышу, Тимофеев.

– Летят… – растерянно добавил лопоухий лейтенант.

– Вижу.

Въезд в гараж прикрывала всего одна створка ворот, другая валялась во дворе. Репнин выглянул в широкую щель между досок. Приближалась шестерка «Юнкерсов». Над дубовой рощей бомберы начали зловещее кружение, после чего один за другим стали срываться в пике и бомбить ни в чем не повинные деревья.

Геша криво усмехнулся – сработала его идея.

Взрывы следовали один за другим, бедные дубы валились, ломались, бомбы их корчевали нещадно, заволакивая все облаком пыли и дыма. И вот опорожнились, наконец, «лапотники», улетели в сторону садившегося солнца.

Немного погодя все штрафники собрались в гараже.

– Вкусим от гитлеровских щедрот, – проговорил Репнин, – и двинем, когда стемнеет. Иваныч!

– Несу!

Все притащили свои пайки, и Геша благодарно вспомнил Гольденштейна – тот не только боеприпасами немецкими снабдил танки, но и провизией. Был даже бачок с краником, полный французского коньяка! И сыр французский имелся, и сухая колбаса. Вот только сухари были отечественные, зато целых пять мешков.

– Помянем наших, – сказал Репнин, когда командиры танков разлили коньячок.

Горячительный напиток был хорош, Репнин даже захмелел малость. В будущем он сыр не жаловал, но сейчас лопал с жадностью и в охотку. Закусывал.

– Значит, так, товарищи, – сказал Геша, отламывая кусочек от плитки бельгийского шоколада. – Нас, судя по всему, вычислили.

– Уже и разбомбили! – хмыкнул Лехман. Покраснев, он поспешно добавил: – Я имею в виду, по роще отбомбились, а не тогда…

– Да понятно, – отмахнулся Репнин. – Что ты оправдываешься? Нам просто повезло, а то могли бы и сами сгореть. Война! Короче. Бензина у нас еще порядочно, две трети баков. Да, Иваныч?

– Где-то так, – кивнул мехвод.

– Поэтому сделаем вот что… Я сначала хотел ночью двинуть, да куда? Переночуем здесь, а с утра подождем. Уж больно тут место хорошее, самое то под засаду. Нашим рано пока проходить, а вот для немецкого драпа – самое время.

– Ну, да, – согласился Каландадзе. – И шоссе одно. По полям фрицы точно не двинут!

– Вот именно. Ждем, короче. И спим. А пока… Наливай!

Подъем Репнин скомандовал в пять. Умывшись из ржавой бочки с дождевой водой, он освежился.

Знаете ли вы украинскую ночь? Да знаем, насмотрелись уже…

Синева предутренняя таяла, разбавляясь серым призрачным светом с востока. Неразличимые ночью деревья начали проявляться в сумерках, выделяясь четкими черными силуэтами.

Незаметно для глаза горизонт очертился розовой каймой, зоревые лучи высветили небосклон. Начинался новый день.

Было очень тихо, но вскоре Геша почувствовал беспокойство и лишь чуть позже осознал, что некий посторонний звук портит благостную картину.

– Леня, готовимся.

– Всегда готовы, тащ командир!

– По машинам!

«Тигры», скрытые под навесами, за дощатыми стенками, были расположены вдоль шоссе. От МТС до проезжей части было каких-то пятьдесят метров. Стреляй не хочу.

Шоссе уходило к востоку на почти незаметный подъем, и вот заклубилась пыль, показались серые коробочки танков.

Шла большая группа, выступая тремя колоннами. Впереди тарахтели «Пантеры», числом пять или шесть, и столько же «четверок». За танками прятались штабные машины – легковые «Хорьхи» и «Опели», тентованные «Бюссинги» и даже один трофейный автобус «ЗИС-16». Замыкали группу пехотинцы, набитые в грузовики и бронетранспортеры.

– Я – Первый! Сначала выбиваем «Пантеры»! Только пусть подъедут поближе, чтобы в бочину им всадить. Полянский, ты с краю, будешь пехоту охаживать.

– Есть!

Колонна приближалась – немцы спешили. Видать, какой-нибудь штаб эвакуировался в более спокойное место, где нет этих приставучих азиатов, мешающим «культурной германской нации» нести свет прогресса варварским ордам.

– Иваныч, заведешь, когда фрицы к дальним воротам приблизятся.

– Понял…

Множественный лязг и гул доносился через броню смутной помехой. Вперед, заслоняя коробчатые «четверки», вырвалась парочка «Т-V». «Пантера» – зверь серьезный…

Танк здорово смахивал на «Т-43», а первые модели и вовсе напоминали «тридцатьчетверку» – и башней, смещенной вперед, и общим силуэтом. Интересно, что и пушка на «Пантерах» стояла почти того же калибра, что и на «Т-34». Правда, орудие было куда мощней Ф-34 и дальнобойней – «Пантера» могла пробить лобовую броню «Тигра» с километровой дистанции. Опасная бестия…

Мотор завелся, но Бедный не стал газовать, чтобы не выдать танк.

– Бронебойный!

– Есть бронебойный! – Мжавадзе, сидевший справа, лицом к корме, ловко зарядил пушку. – Готово!

– Приготовиться всем! Залпом! Огонь!

Танковые орудия ударили вразнобой, но их грохот сложился в потрясающий гром, а воздушная волна, разошедшаяся от стволов, сдула хлипкую кровлю из досок и толя.

Тем «Пантерам», что вырвались вперед, ужасно не повезло – выстрелы в упор уничтожили танки на счет «раз». Одному взрывом вынесло все люки, а другому и вовсе сорвав башню.

Третьей по счету «Пантере» расколотили ведущее колесо и выбили три катка, однако немецкие танкисты сдаваться не стали – развернули башню и выдали хлесткий выстрел. Как потом выяснилось, снаряд чиркнул по броне «Тигра» Каландадзе, продырявил стену сарая и унесся, так и не взорвавшись. Болванка, должно быть.

Парочка бронебойных, выпущенная «Тиграми» из засады, упокоила строптивую «Пантеру». Еще два «Т-V» оставались в строю, вот только их экипажи не горели желанием умирать за фюрера и Великую Германию – мигом покинув танки, «панцерзольдатен» задали стрекача.

– По брошенным «Пантерам» не бить!

– Есть!

«Четверки» попытались оказать сопротивление и даже оставили следы попаданий на башне танка Тимофеева, но команда «Тигров» оказалась сыгранней – уделала «Т-IV».

Полянский в это время расправлялся с пехотой, укладывая фугасы, как в тире. Половина грузовиков уже пылала, некоторые из них лишились кабин или были переломаны. Досталось и штабным.

– Я – Первый! Выезжаем! И давим!

– Командир! Там автозаправщик!

– Его не трогать! Беречь!

Четыре «Тигра» выбрались к шоссе, не замечая заборов и ворот, выкашивая суетившихся немцев из пулеметов. Первым на дороге попался автобус «ЗИС» – жалко было свой давить, да ведь трофейный… «Тигр» с ходу врезался в автобус, круша и ломая. Танк колыхнулся, переезжая поверженную машину, и со скрежетом развернулся. Под гусеницы попался роскошный черный «Хорьх».

Широкие гусеницы безжалостно подмяли лакированный капот, раздавили кабину, хрустя стеклом, а длинная пушка уже просаживала стволом кабину «Бюссинга».

– Фугасным!

– Есть! Готово!

Выстрел раздул тент на грузовике, разорвал – тысячи листов измаранной бумаги закружились в дыму, а снаряд попал в соседний «Бюссинг», снося тому кабину.

Немцев было много, иные из них уже тянули руки вверх, неслышно вопя: «Рус зольдат гут! Гитлер капут!», вот только штрафникам некуда было девать пленных. И скорострельные пулеметы грелись, умножая на ноль всю тевтонскую рать.

Бой закончился так же неожиданно, как и начался. Огромное пространство, размером со стадион, было завалено горящими машинами и обломками, трупами, бумагами, наворованным добром.

Задул ветерок, относя дым и пыль в сторону, и открыл для Репнина вид побоища. Открыв люк, Геша выглянул наружу.

Напротив замер танк Лехмана – Леня скалился, отдавая честь.

Подбежал прихрамывающий Саня Тимофеев.

– Гады, гусеницу мне разбили! – пожаловался он. – И башню заклинило!

Консилиум из мехводов показал, что тимофеевскому «Тигру» требуется срочная операция, то бишь ремонт, осилить который в полевых условиях было нереально.

– Вот что, – решил Репнин, – занимай любую из «Пантер», а на «Тигре тогда задействуем мину.

– Жалко даже… – пробормотал Сашка.

– Что ж делать… Давай, в темпе!

– Есть в темпе!

Противотанковые мины, переданные умельцами Гольденштейна, были снабжены обычными часовыми механизмами. Открываешь крышку, заводишь на три минуты, покидаешь танк и ждешь, когда бабахнет.

Сначала, конечно, «приговоренный» танк разгрузили – забрали с него все снаряды и патроны, слили бензин. Иваныч даже ухитрился пару запчастей умыкнуть. А потом поставили на взвод.

Оттикали три минуты, и «Тигр» содрогнулся, выбрасывая два пламенных гейзера – из моторного отделения и из боевого, подковообразная башня поднялась на столбе пламени, заплясала и рухнула обратно, люками вниз.

Надо сказать, за уничтожением «Тигра» следил только его экипаж во главе с Тимофеевым, да и то недолго – надо было «в темпе» осваивать «Пантеру». Обчистив ее соседку по части боеприпасов и топлива, тимофеевцы объехали место битвы кругом, приноравливаясь к новой технике.

А остальные с увлечением собирали трофеи. Мехводы первым делом «напоили» своих зверей – перекачали бензин из «наливняка» в баки «Тигров». Лехман с Каландадзе рылись в ящиках с документами, которые не сгорели, обыскивали расстрелянных офицеров.

– Не тащите все подряд! – прикрикнул Репнин. – Слышишь, Рудак? Вот, точно – в душе каждого хохла живет хомяк! Берите лекарства, оружие, патроны, провизию.

– Консервы! – плотоядно сказал Полянский, выволакивая ящик из раскуроченного автобуса. – Мясные! А это чего? Таблетки какие-то…

Геша подошел, повертел склянку и хмыкнул.

– А это, друг Илья, первитин! Немецкая «дурь», причем разрешенная. Глотнешь такую, и все тебе нипочем. В этих таблетках – смесь юкодала, кокаина и первитина. Снимает усталость, поднимает настроение, прибавляет сил. «Эликсир мужества»! Видал в хронике, как фрицы шагают по захваченной деревне – веселые, бодренькие, энергичные? Им бы усираться от страха, а они примут первитинчику – и все путем! Понял теперь, в чем заключается храбрость гитлеровцев? Вот в этой вот банке!

– Теперь я их еще меньше уважаю.

– Ну и правильно. Ты, вот что, прихвати упаковочку. Может пригодится.

Полчаса ушло на то, чтобы затарить консервы, печенье, сыр, настоящий кофе и табак – пайки-то офицерские. И вино присутствовало, и даже копчености, а главное – хлеб. Свежий ржаной «пумперникель», как бы не утренней выпечки.

– Собираемся, – сказал Репнин, – а трапезничать вечером будем. По машинам!

Четыре «Тигра» и «Пантера» выбрались на шоссе и покатили в направлении Прилук.