Враг на цепи

У полицейского, дежурившего у больничной койки задержанного, порученная работа вызывала неприязнь. И не потому, что более скучное занятие вряд ли можно было придумать. Велико геройство – стеречь хилого седого мужичка с пробитой, забинтованной шеей, из которой торчат трубки. Впридачу он его все же пристегнул наручниками к стальному бортику койки. Нет, дело не в этом.

Неприятие вызывал сам субъект, лежащий на кровати. Иногда он улыбался и что-то шептал, глядя на сержанта, но тот едва мог разобрать слова. Впрочем, даже если бы полицейский знал, о чем его спрашивает прикованный к койке, он ему не ответил бы. Инструкцией не положено.

Полицейский был крупным, высоким и широкоплечим мужчиной, но почему-то, когда его взгляд встречался с холодным блеском немигающих глаз задержанного, ему становилось не по себе. Сержанту казалось, что на него пристально смотрит кобра, раздувая свой капюшон, словно готовясь к смертельному броску.

Кажется, сейчас он спал, и полицейский молча сидел на стуле, мысленно считая про себя секунды.

«Скорее бы закончилась смена», – думал он с нетерпением.

Но об этом можно было только мечтать – его сменщик придет лишь через три с половиной часа…

Искоса взглянув на спящего, полицейский нахмурился. Что-то в позе лежащего показалось ему неестественным. Уж не умер ли он?!

Сержант подошел и склонился над мужчиной, как вдруг тот внезапно открыл глаза, оскалившись в злой улыбке.

Полицейский вздрогнул от неожиданности.

«Вот же гад. Почти что напугал», – мелькнула у него мысль.

– Я хочу пить, – прошептал задержанный.

Полицейский молча поднялся, налил из-под крана воды в пластиковый стаканчик и, вернувшись к койке, протянул его седому.

– Что, стеклянные стаканы тут не положены? – спросил прикованный, подмигнув сержанту. – Боитесь?

Он быстро осушил стакан и бросил его на пол.

Так же молча, с непроницаемым лицом полицейский поднял его и выбросил в корзину под раковиной.

– У тебя есть дети, сержант? – осведомился седой. Цокнул языком. – Я вижу кольцо на твоем безымянном пальце. Значит, по крайне мере, ты женат. Как бы то ни было, следи за своими детьми, парень. Особенно за тем, какие сайты в Интернете они посещают. Слышишь меня? Ведь там, в Сети, целый мир. В котором свои правила и законы. И эти правила не всегда соответствуют тем нормам, которых вы все придерживаетесь в реальной жизни…

Затрещала рация, притороченная к ремню сержанта, и он, сняв ее, негромко произнес:

– Четвертый на связи.

Сквозь шорох и помехи пробился чей-то мужской голос:

– Четвертый, Пятый на связи. К объекту посетитель. Адвокат Павлов, встреча согласована. Оставь их минут на десять.

– Понял.

– Отбой.

Когда рация затихла, сержант перевел взор на входную дверь.

«Неужели тот самый Павлов? Или просто совпадение в фамилии? – с удивлением подумал он. – А если тот самый, то зачем ему защищать эту шваль?!»

Спустя минуту в палату постучали, и сержант, соблюдая меры предосторожности, открыл дверь.

Поздоровавшись, Павлов показал свое удостоверение, и сержант вышел в коридор.

Артем сел на стул, подвинув его ближе к койке.

– Привет, адвокат, – хихикнул Пастор, тут же закашлявшись. – Не ожидал тебя здесь увидеть.

– Как вы себя чувствуете, Соболев? Так понимаю, что разговаривать вы в состоянии, да?

– С тобой, да, Павлов. Остальные мне неинтересны. Тупые и скучные, как овцы. Только «бе» да «ме»…

– Зачем вы хотели покончить с собой? – задал вопрос адвокат. – Мне просто интересно.

– Пусть это останется моей маленькой тайной. Если хочешь, я вовсе не считаю самоубийство грехом. Даже Сократ, выпивший яд, считал, что суицид может быть допустимым, если необходимость его определена богами.

– И все же? – настаивал Артем. – Это протест? Осознание своей вины? Или действовали по принципу: «Назло маме отморожу уши»?

– Не трогай мою мать, – прошелестел Пастор. – Я перегрызу глотку за нее. Даже в таком состоянии!

– Вы же не трус, судя по всему, – спокойно продолжал Артем, будто не слыша реплики задержанного. – Вы всегда действовали четко, размеренно и скрупулезно, как хорошо отлаженный механизм. В чем же произошел сбой? Или я ошибся, и вы трус? Хотели избежать заслуженного наказания?

– Ты ничего не понимаешь, адвокат, – сказал Пастор. Его кожа покрылась желтизной, черты и без того худого лица заострились. Было видно, что каждое слово причиняет ему острую боль. – Смерть – освобождение. В нашей жизни только смерть имеет значение. Все остальное – слякоть.

– Вы убивали детей, – отчеканил Павлов, глядя Соболеву прямо в глаза. – Наслаждались этим. Глумились над чувствами обычных людей, детей. Как на ипподроме, делали ставки, кто из них быстрее покончит с собой, или, как вы там говорите, «выпилится», изощрялись в выборе способа самоубийства! А потом делились впечатлениями, обсуждали ролики и фотографии их смерти! Сложно даже представить, что должно происходить в голове существа, которое могло запустить этот конвейер смерти!

– Взываешь к моей совести, Павлов? – прищурился Пастор. – Зря тратишь время. Но на твой гневный выпад я все же отвечу. Пусть это будет банальностью, но я просто чистил этот мир. Можно сказать, делал его сильнее, совершеннее. Как в древней Спарте. Это просто естественный отбор, адвокат. Закон джунглей никто не отменял, выживает сильнейший. Как ты считаешь, кем станет истеричный эгоист, слюнтяй, который при первой же незначительной неудаче готов вскрыть вены? Сигануть с высотки? Таким не место в обществе. А представь на секунду, что он остался бы жить, а спустя несколько лет превратился в какого-нибудь Чикатило или Брейвика? Я останавливаю на корню процесс саморазрушения общества, вот и все! Я убираю грязь и мусор, из которого никогда не выйдет ничего путного!

– Ну, про мессианство мне слышать уже не впервой, – невозмутимо ответил Артем. – Раз уж вы заговорили о Спарте, то будьте последовательны и вспомните, чем закончило это древнее государство в Греции.

– У нас не урок истории, – поморщился Пастор.

– Тогда вернемся к делу. Я обратил внимание на громадный аквариум в вашем доме, в котором не было ни одной живой рыбы. Лишь стеклянные киты. А еще я заметил полку, на которой стройными рядами стояли такие же фигурки. Я насчитал их сорок три штуки. Вы понимаете, к чему я веду?

Пастор покачал головой:

– У каждого свои причуды. Кто-то собирает пивные пробки. Я слышал об одном американце, который несколько лет собирал мусор из своего пупка и клал его в банку.

– Перестаньте, Соболев. Сорок три жизни. Сорок три бьющихся сердца. И у каждого из них были родные и близкие, которые в какой-то момент упустили своего ребенка, не доглядели. Вы были администратором всех этих сайтов, я имею в виду «Забытые Богом» и «Реквием». Ваш ноутбук разобрали по винтикам, и вся ваша переписка, а также общение ваших подельников всплыли наружу. Бессмысленно было удалять ее, так как специалистам удалось получить доступ к серверу, где хранится вся информация. Все, от начала до конца, вместе с вашими счетчиками, никами и леденящими кровь картинками. Кстати, следствие вышло на Викинга и Кольщика, помните их? Ваша команда, Соболев. Они тоже арестованы. Кольщик успел открыть свой сайт – «Отверженные» и даже начал обработку детей.

Пастор угрюмо молчал, и Артем продолжил:

– Я скажу больше. Для вас, наверное, будет полной неожиданностью узнать, что следователь готовится выдвинуть против вас новое обвинение в мошенничестве. В ходе расследования вашей деятельности в виртуальном пространстве было установлено, что вы, копируя сайты помощи больным детям, создавали фейковые страницы в различных сообществах. Внешне они ничем не отличались от подлинных, разница была лишь в номере банковского счета, куда вам поступали денежные средства от неравнодушных граждан. Вам отправляли даже по сто и пятьдесят рублей пенсионеры в надежде, что в общей сумме эти деньги помогут спасти жизнь какого-нибудь несчастного малыша! И вы не гнушались даже этим! На самом же деле все суммы поступали на ваш счет, на который уже наложен арест.

Лицо Пастора исказила гримаса ненависти.

– Сучий выродок… Ничего ты не докажешь!

– А я не собираюсь ничего доказывать, – ответил Артем. – Это задача правоохранительных органов, а у меня другая работа.

– Думаешь, сделал мне подножку, Павлов? – усмехнулся Пастор, немного приходя в себя. – Тогда я тебе тоже открою секрет. Первое – группы и сайты, которые я так холил и лелеял, будут только множиться. Вы не сможете с ними бороться, это равносильно тому, как швырять горох в полчища голодных крыс, которые сжирают все на своем пути. Второе – я начал разработку новой игры для малышей, Павлов. Знающие люди помогли, так сказать, хи-хи… Понимаешь? Нужно совершенствоваться! Будем снижать возрастной порог еще и еще! Представь, что твоя пятилетняя дочь играет в игру, общаясь с виртуальным пони, и тот спрашивает кроху:

«А ты можешь залезть на подоконник? А ты можешь взять нож и спрятать его под подушкой? А ты можешь включить плиту?!» И скоро такие игры заполонят Интернет!

А что касается «Реквиема»… в недалеком будущем необходимость в кураторах отпадет. Сидеть за компьютером будет вовсе не обязательно, «вести» бесхребетного слизняка, который не в состоянии решить свои проблемы, будет специально разработанная программа, в памяти которой будет несколько миллионов вариантов ведения диалога с куколкой. Понадобится только один человек, и он будет в состоянии управлять сотнями и тысячами кукол!

– Да ну? Тысячи кукол, говорите? Карабас-Барабас обзавидовался бы, – вздохнул Павлов, и Пастор резко умолк. Он тяжело дышал, на забинтованной шее рядом с трубкой показалась капелька крови. Он с усилием выдавил:

– Скажи спасибо, что я их гнал на крышу или в ванну, адвокат. Только на минуту вообрази себе, что можно делать с этими никчемными куклами, попадись они в руки радикальных исламистов. Ходячие бомбы миру обеспечены, уж поверь!

– Я знаю, что случилось с вашей матерью, – серьезно произнес Артем. – Вы получили колоссальную психологическую травму в детстве. Вы и ваш брат. Пожалуй, на вас это сказалось сильнее – по крайней мере, Рой не в инвалидной коляске и у него ни одного седого волоска.

– Елагин должен был умереть, – прошептал Пастор.

– Он жив. Но Елагин уже никогда не будет таким, каким был до встречи с вами, – сказал адвокат. – Если вас это утешит, то дни, проведенные у вас в подвале, он будет помнить до конца жизни.

– Он убийца.

– В какой-то мере да. Но то, что сделал Елагин, нельзя даже ставить на одну чашу весов с тем, что вытворяли вы. И уж тем более распространять свою месть на родных этого человека. Я говорю о его супруге и дочери.

– Зачем ты пришел, адвокат? – осведомился Пастор. – Излить душу? Или поиздеваться надо мной? Вынужден разочаровать, меня не цепляет ни то ни другое. Вы все равно не остановите этот процесс. В Сети стремительно развивается новый мир, и вы бессильны что-то изменить в нем.

– Я пришел взглянуть вам в глаза, – просто сказал Артем. – Я пришел сказать, Соболев, что мне вас очень жаль. Наверное, вы никогда не испытывали счастья и радости в жизни. Наверное, вы не видели слез матери, чей ребенок спрыгнул с крыши. Вы никогда не чувствовали горя родителей. Ненависть, которая клокочет внутри вас, затмила все, вы насквозь пропитаны собственным ядом.

– Я все равно не доживу до суда, – устало сказал Пастор. – Знаешь, сколько способов убить себя, не имея ничего при себе? Я откушу себе язык и захлебнусь кровью, адвокат. Хочешь, прямо сию минуту? На твоих глазах?

– Это ваше право. Если вы начнете это делать прямо сейчас, я вызову помощь. Может, вас спасут, а может, и нет. Кстати, у вас на бинте кровь. Я все же вызову врача. – Артем поднялся со стула. – Если человек желает умереть, никто не в силах удержать его от последнего шага. Только если это ваше окончательное решение, подумайте перед смертью о том, как вы прожили жизнь. И будь у вас дети, стали бы они гордиться таким отцом, как вы. А еще поразмышляйте, что бы вы сказали родителям детей, которых вы и ваши приятели свели в могилу.

С этими словами Артем вышел из палаты, а Пастор стиснул зубы. Внутри яростно бушевало цунами, перед глазами искрились серебристые всполохи, а в голове что-то с треском грохотало, будто череп пытались вскрыть консервным ножом.

Вошедший в палату сержант был искренне изумлен, увидев, что задержанный безудержно плакал, размазывая слезы по худому небритому лицу.