Глава 20
Когда полицейские уходят, Мелисса молча приносит мне еще одну чашку чая и забирает десятифунтовую банкноту, которую инспектор Рампелло оставил на столе.
— Ты как, в порядке?
— Да. Нет. — Я провожу ладонью по волосам и снимаю резинку, вдруг показавшуюся мне слишком тугой. — Они думают, мне грозит опасность.
Это не должно было стать для меня новостью. Я чувствовала опасность еще тогда, когда вчера скачала свою анкету на сайте. Когда Люк Фридланд схватил меня за руку, чтобы я не упала под поезд. Когда я увидела свою фотографию в «Газетт», хотя и позволила близким убедить меня, что это не мой снимок. Но когда я спросила инспектора, угрожает ли мне что-то, я ждала другого ответа. Мне хотелось поддержки. Хотелось, чтобы мне сказали, мол, я слишком бурно реагирую, это все паранойя, мне просто показалось. Мне хотелось ложных обещаний, слов о наполовину полном стакане. Пару дней назад я волновалась, что полиция не воспринимает меня всерьез, теперь я волнуюсь, потому что это не так.
Мелисса садится на стул напротив меня, стул, который недавно занимал инспектор Рампелло. Она не обращает внимания на грязные чашки на соседнем столике и вечную очередь у стойки.
— Что они собираются предпринять?
— Дадут мне систему сигнализации, за которой будут следить из диспетчерской, на случай, если на меня нападут.
— Да уж, поможет это тебе… — Она видит панику на моем лице и морщится, потом встает и обнимает меня. — Прости. Просто в это кафе однажды вломились грабители, и полиция приехала только через пятнадцать минут. К этому времени преступников и след простыл. Наша полиция — это просто смехотворно.
— Так что же мне делать? — В моем голосе слышатся нотки истерики, и я глубоко вздыхаю. — Что же мне делать, Мелисса?
— Они сказали, что делают, чтобы поймать тех, кто создал этот сайт? Вот если их поймают, тогда ты будешь в безопасности, а не когда тебе вручат какую-то дурацкую сигнализацию.
— Они просто сказали, что работают над этим.
— «Работают над этим»? Господи… И это должно было тебя успокоить, да? Женщину убили…
— Двух женщин. По крайней мере.
— И ты должна просто сидеть здесь и позволять им «работать над этим»? Ты должна выяснить, что именно они намерены предпринять. С кем они говорят, как они пытаются отследить создателей сайта.
— Они мне не скажут, Мелисса. Я вообще не должна была узнать об этом сайте. Констебль Свифт намекнула мне, что у нее будут неприятности, если кто-то узнает о нашем с ней разговоре.
— У тебя есть право знать, насколько они близки к поимке преступника. Ты платишь им зарплату, это все твои налоги, не забывай об этом.
— Наверное. — Я представляю себе, как прихожу в полицейский участок и требую выдать мне всю документацию по этому расследованию.
— Я могла бы пойти с тобой и поговорить с ними, если хочешь.
Я опускаю локти на стол и прячу лицо в ладонях.
— Это уже слишком, — говорю я, наконец опуская руки. Я чувствую, как во мне поднимается паника, как бешено колотится сердце. — Я не знаю, что делать, Мелисса.
— Надо потребовать у полиции, чтобы они держали тебя в курсе расследования. Пусть говорят о каждой зацепке, каждом прорыве.
Не знаю, ободрило бы это меня или ужаснуло.
— Мне кажется, все словно ускользает у меня из рук. Эти объявления, проблемы с Кейти, даже наши финансы. Раньше все было под контролем, а теперь…
— Какие у Саймона долги?
— Он отказывается мне говорить. Но он берет кредиты с августа. Всякий раз, когда он ходил в супермаркет за продуктами, платил за коммунальные услуги, водил меня в ресторан, покупал подарки… Должно быть, долг там уже в тысячи фунтов, Мелисса. Он говорит, что сам вляпался в эти неприятности и сам со всем справится…
— Ну, если он не позволяет тебе вмешиваться в этот вопрос, тебе остается только довериться ему. — Она забирает чашку из-под эспрессо инспектора Рампелло.
Я не говорю ей, что сейчас мне трудно вообще кому бы то ни было доверять.
Я ухожу из кафе в девять утра. Времени остается мало, но я все равно решаю прогуляться на работу пешком по набережной. У меня колотится сердце от самой мысли о том, чтобы спуститься в метро, пусть мне и пришлось бы ехать по другому маршруту, не имеющему никакого отношения к указанному на сайте. Сердце стучит так сильно, что у меня кружится голова. Я пересекаю Стрэнд и направляюсь к отелю «Савой», затем спускаюсь к реке. Я внимательно наблюдаю за всеми. Вот тот мужчина передо мной, руки у него в карманах: знает ли он о веб-сайте? Зарегистрировался ли он там? А вон тот бизнесмен, обсуждающий по телефону очередную сделку, мужчина в теплом шарфе — преследует ли он женщин? Хочет ли изнасиловать их? Убить?
Я дышу неглубоко и слишком часто, останавливаюсь ненадолго и смотрю на реку, пытаясь нормализовать дыхание. Десяток людей в гидрокостюмах, готовясь плыть на байдарках, слушают инструктора, худенькую блондинку в ярко-розовом комбинезоне. Они смеются, несмотря на холод. За ними, в центре реки, пенный след на серых водах Темзы оставляет экскурсионное судно, на палубе — несколько туристов, ранних пташек, дрожащих от холода.
Кто-то дотрагивается до моей руки.
— С вами все в порядке?
Я отшатываюсь, точно меня обожгло. Со мной заговорил молодой мужчина, ровесник Джастина, но в деловом костюме и галстуке. У него самоуверенный вид, и я не сомневаюсь, что он получил отличное образование, или у него престижная работа, или и то и другое.
— Мне показалось, что вы собираетесь прыгнуть.
Сердце стучит так сильно, что больно ребрам, и я не могу подобрать слова, не могу сказать этому парню, что со мной все в порядке. Сказать, чтобы он не смел прикасаться ко мне. Я пячусь, качаю головой. Он поднимает обе ладони и нарочитым жестом указывает на свободное пространство между нами, прежде чем уйти.
— Психанутая какая-то…
Отойдя от меня шагов на десять, он оглядывается и крутит пальцем у виска. «Сумасшедшая», — шепчет он одними губами. И, судя по ощущениям, он прав.
До работы я добираюсь только к десяти. Прогулка пошла мне на пользу, и, хотя ноги побаливают, я чувствую себя сильнее, бодрее. Грехем разговаривает с какой-то женщиной в красных туфлях на высоких каблуках и в черном брючном костюме. Она перебирает стопку документов с описанием возможных вариантов аренды, и Грехем рассказывает ей об офисном здании на Истерн-авеню, с новыми туалетами и только что отремонтированной кухней, где сотрудники смогут оставаться в обеденный перерыв. Поприветствовав их, я, как и всегда, пробираюсь к своему столу. Судя по тому, как Грехем недовольно косится на меня, он в ярости от моего опоздания.
Он затевает скандал, как только женщина уходит, — ее отказ сразу же осмотреть предложенную недвижимость лишь усилил его гнев.
— Отлично, что решила заглянуть сюда, Зоуи.
— Простите. Этого больше не повторится.
— Но это постоянно происходит, не так ли? В последнее время ты опаздываешь каждое утро.
— Мне пришлось сменить маршрут на работу, и я не могу рассчитать, сколько времени он занимает.
Грехем не спрашивает, почему я так поступила. Ему неинтересно.
— Тогда выходи из дома с запасом. Ты не можешь просто являться сюда с невинным видом в десять утра, будто так и надо. Хотя бы извинилась!
Я попросила у него прощения и повторять свои слова не собираюсь.
— Я говорила с полицейскими.
Я ожидаю, что Грехем продолжит выволочку, будто я ничего такого не сказала, но он вдруг осекся.
— Почему? Что случилось?
Я медлю, не зная, что именно мне стоит рассказать. Я думаю о сайте, об этом «меню» для гурманов, в котором значатся только женщины, и мне приходит в голову, что Грехем Холлоу — из тех мужчин, которым очень нравится эксклюзивное членство в разнообразных клубах, и сайт для избранных пришелся бы ему по вкусу. Не сомневаюсь, если бы я рассказала ему, он бы не удержался и зашел туда, а мне хочется защитить всех этих женщин. Я не хочу, чтобы кто-то смотрел на их фотографии, скачивал анкеты со схемами их проезда на работу, пялился на них, будто они… просто какие-то неодушевленные предметы. А затем… что? Мне трудно смириться с мыслью, что все это правда. Что на женщин нападают, женщин убивают — просто потому, что кто-то продает их маршрут на работу. Это какой-то абсурд, что-то из области фантастики, а не из реальной жизни.
— Меня преследуют, — говорю я. Это недалеко от правды. На мгновение мне кажется, что я вижу обеспокоенность на лице Грехема, но это настолько для него нехарактерно, что я и сама не уверена, что заметила что-то подобное. — Полиция собирается выдать мне личную сигнализацию.
— Они знают, кто это делает? — В его голосе звучит обвинение, он рявкает на меня, будто не зная, как разговаривать со мной иначе.
— Нет.
И поскольку я сдерживалась столько дней, я начинаю рыдать. «Из всех людей, при которых я могла бы расплакаться, мне приспичило заливаться слезами именно при Грехеме!» — думаю я, глядя на ошеломленное лицо начальника. Я хлопаю по карманам в поисках носового платка и почему-то нахожу его в рукаве, достаю, громко сморкаюсь, а слезы все катятся. От облегчения уже не так сжимает грудь, и я наконец-то могу сделать глубокий вздох, но рыдания не прекращаются, и я громко всхлипываю.
— Простите… — удается выдавить мне. — Все это… очень напугало меня.
Грехем все еще стоит у моего стола и смотрит на меня. Вдруг он разворачивается, идет к двери, и я уже думаю, что он просто уйдет и бросит меня рыдать за столом. Но он запирает дверь и переворачивает табличку, так что теперь она повернута стороной «закрыто» к улице. Потом он подходит к столику, на котором стоит все для чая, и включает чайник. Я настолько удивлена его проявлением сочувствия, что даже прекращаю рыдать, и мои всхлипы сменяются икотой. Я опять сморкаюсь.
— Простите, правда.
— Тебе явно много приходится переживать сейчас. Это давно продолжается?
Я рассказываю ему свою историю, насколько это возможно без упоминания имени веб-сайта или принципов его работы. Говорю, что за мной следят уже некоторое время, и полиция связывает мой случай с двумя убийствами и несколькими нападениями на женщин.
— И что полиция предпринимает по этому поводу?
— Они хотят дать мне устройство личной сигнализации. Сегодня утром мне пришлось давать показания, поэтому я и опоздала.
Грехем качает головой, и его двойной подбородок трясется.
— Все в порядке, не думай об этом. Они знают, кто стоит за этими нападениями?
Я тронута — и поражена — интересом Грехема.
— Мне так не кажется. Они еще никого не арестовали за убийство Тани Бекетт и не могут отследить создателей веб-сайта.
Некоторое время Грехем раздумывает.
— Я на встречах целый день. Думал отправиться домой после последней встречи в пять, но если ты задержишься чуть дольше обычного, то я заеду сюда и отвезу тебя домой.
Грехем приезжает сюда из Эссекса каждый день. Обычно он едет на поезде, но иногда и на своем автомобиле, оставляя его на невероятно дорогой парковке за углом соседнего дома.
— Но это крюк во много миль! Правда, я сама справлюсь. Поеду домой по другому маршруту, а на «Кристал Пэлас» меня Джастин встретит…
— Я отвезу тебя домой, — твердо говорит Грехем. — Я могу заехать в Севенокс повидаться с братом и его женой. Честно говоря, я удивлен, что тот твой друг за тобой не заезжает.
— Я не хочу его беспокоить.
Грехем с любопытством смотрит на меня.
— Ты ему не сказала?
— Он знает о веб-сайте, но не о… Я не сказала ему, что я в опасности. Сейчас у нас все сложно. — Я вижу выражение лица Грехема и поспешно добавляю: — Саймон потерял работу. Сокращение штата. Поэтому ему сейчас нелегко. Я не хочу давать ему новые поводы для волнения.
— Ну ладно, в общем, я тебя сегодня отвезу домой, и все на этом. — Грехем выглядит довольным. Будь он пещерным человеком, он бы сейчас бил себя в грудь.
— Хорошо. Спасибо.
Полчаса спустя Грехем отправляется на встречу.
— И не открывай дверь, пока не увидишь, кто пришел.
Дверь нашего офиса застеклена, кроме того, окно, ведущее на улицу, тянется во всю стену, но я не знаю, как понять, пришел к нам посетитель для того, чтобы изнасиловать и убить меня, или он хочет навести справки о возможности арендовать помещение на Ломбард-стрит, поскольку услышал, что там закрывается магазин мобильных телефонов.
— И вообще, тут везде установлены камеры слежения, — говорит Грехем.
Я настолько удивлена его словами, что мне даже не приходит в голову возразить, мол, мне не станет легче оттого, что мое убийство будет записано на камеры.
— С каких это пор у нас камеры слежения? — Я обвожу взглядом кабинет.
— Несколько лет. — Грехем немного смущен. Он поглядывает на часы. — Установлены в противопожарной системе. Это связано со страховкой. В общем, суть в том, что тебе ничего не угрожает, пока ты сидишь здесь. Я вернусь до шести.
Колокольчик над дверью звякает, когда Грехем открывает дверь, и звякает еще раз, когда дверь закрывается. Я запираю замок, но оставляю табличку стороной «открыто» наружу, затем сажусь за стол. Я и понятия не имела, что Грехем установил тут камеры. Разве работодатели не обязаны сообщать своим сотрудникам — и клиентам, раз уж на то пошло, — что их снимают? Я смотрю на потолок.
Несколько лет.
Несколько лет, когда я думала, что одна в кабинете, а дверь Грехема была заперта. Я ела сэндвичи, болтала по телефону, поправляла лифчик. Он наблюдал за мной? Эта мысль так растревожила меня, что я вздрагиваю, когда звонит телефон.
В половине шестого я поворачиваю табличку стороной «закрыто». Клиентов было мало: пришел новый арендатор подписать контракт, несколько человек зашли спросить о новом офисном здании. Никого подозрительного, никого опасного, и мне уже начало казаться, что я слишком бурно реагирую на происходящее. Но теперь на улице стемнело, в кабинете горит свет, и каждый снаружи видит меня, как на витрине. Я опять ощущаю нарастающую тревогу.
Я очень рада, когда возвращается Грехем. Помахивая ключами, он спрашивает у меня адрес, чтобы проложить маршрут в навигаторе. Как хорошо, что сегодня мне не придется ехать в метро, не придется думать о том, кто стоит за моей спиной. Сегодня я не окажусь мертвой в парке, как бедная Таня Бекетт.
По крайней мере сегодня я в безопасности.
