Глава 13

Эти объявления занимают все мои мысли, туманят голову, вызывают во мне паранойю. Прошлой ночью мне приснилось, что фотография Кейти опубликована в рубрике объявлений, — а через пару дней та же фотография появляется в газете «Таймс» в статье о том, как на нее напали, изнасиловали, оставили умирать. Я проснулась в холодном поту, сбросила руку Саймона со своего плеча — сейчас я не могла выносить даже его прикосновения — и не успокоилась, пока не вышла в коридор и не заглянула в комнату Кейти. Моя дочь крепко спала.

Как всегда, я бросаю десятипенсовик в футляр Меган.

— Удачного вам понедельника! — говорит она.

Я заставляю себя улыбнуться. На улице завывает ветер, у Меган пальцы посинели от холода. И как ей только удается играть? Я думаю, что скажет Саймон, если я как-нибудь приглашу Меган к нам домой на чай. Может быть, Мелисса согласилась бы время от времени угощать ее супом? Проходя за турникеты, я прокручиваю этот разговор у себя в голове, думая, как предложить Меган угощение, чтобы она не обиделась и не сочла, что я ее жалею.

Я так погрузилась в свои мысли, что не сразу замечаю мужчину в пальто. Я даже не уверена, что он смотрел на меня до того, как я его увидела. Но теперь он глазеет на меня. Я иду по платформе, подъезжает электричка, но когда я сажусь в вагон, то снова вижу его. Высокий, широкоплечий, с густыми седыми волосами и аккуратной бородой. Щеки тщательно подбриты, но на шее у него я вижу капельку крови — видимо, порезался бритвой сегодня утром.

Он все еще смотрит на меня, и я притворяюсь, будто изучаю карту метро на стене вагона над его головой. Я чувствую, как его взгляд ползает по моему телу. Мне неловко, и я опускаю глаза, смущаясь и не зная, куда девать руки. Мужчине лет пятьдесят, дорогой костюм, пальто по погоде — вот-вот пойдет первый снег. Мне знакома его самодовольная улыбка — такие мужчины смотрят на женщин как на свою собственность.

Наверное, сегодня отменили занятия в школах — в вагонах намного меньше людей, чем обычно. На станции «Канада Уотер» многие выходят, и напротив меня освобождается три места. Мужчина в пальто занимает одно из них. Люди, бывает, глазеют друг на друга в метро, я и сама так делаю, но если поймать их взгляд, то они смущенно отворачиваются. А этот мужчина не отворачивается. Я заглядываю ему в глаза — больше я так делать не буду, — и он с вызовом смотрит на меня, будто я должна быть польщена его вниманием. Я мельком думаю, не льстит ли мне эта ситуация, но ощущаю только волнение, а не приятное возбуждение.

Недавно городская администрация начала проводить рекламную акцию с целью уменьшения случаев сексуальных домогательств в метрополитене. Акция называется «Сообщите — и все прекратится». «Если вы испытываете какой-либо дискомфорт от нарушения вашего личного пространства, сообщите в полицию», — говорилось в том видео. Я представляю себе, как подзываю патрульного полицейского. И что я ему скажу? «Он на меня смотрит»?

Смотреть на кого-то — не преступление. Я вспоминаю компанию подростков на станции «Уайтчепел» — тот парень в кедах… Я думала, что он преследует меня. А если бы я тогда обратилась к полицейскому? Позвала на помощь? Но, несмотря на это, я все равно чувствую нарастающую тревогу.

Дело не только в этом нахале, ощупывающем меня взглядом. Каким-то мужчиной меня не испугать. Но слишком уж много всего навалилось. Кэтрин Таннинг, дремлющая в метро, пока кто-то роется в ее сумке. Таня Бекетт, задушенная в парке. Айзек Ганн, с самодовольной улыбкой пробравшийся в жизнь Кейти, в мой дом. Вчера ночью, когда все ушли, я посмотрела его профиль на «Фейсбуке» — и с разочарованием выяснила, что могу увидеть только его аватарку, вся остальная информация скрыта. На аватарке он самоуверенно ухмыляется, обнажив ровные белые зубы. Волнистая черная челка падает на глаз — красавчик, как в кино, не поспоришь, но от этого парня меня бросает в дрожь. Если бы он пробовался на роль в фильме, ему пришлось бы играть злодея.

Мужчина в пальто встает, уступая место беременной женщине. Он высокий, его рука легко проскальзывает в свисающую с потолка вагона петлю, и та обвивает его запястье, когда он перехватывает поручень поудобнее. Он больше не смотрит на меня, но сейчас нас разделяет не больше пятнадцати сантиметров. Я подбираю с пола сумку и прижимаю к себе, думая о Кэтрин Таннинг и краже ее ключей. Мужчина смотрит на часы, потом переводит взгляд на что-то в вагоне. Кто-то двигается к выходу, и мужчина в пальто, пропуская его, задевает мою ногу. Я подскакиваю, как от удара током, отодвигаюсь, неудобно съеживаясь на сиденье.

— Простите, — говорит незнакомец, глядя прямо на меня.

— Ничего страшного, — отвечаю я.

Но мое сердце бешено стучит в груди, в ушах шумит кровь, будто я только что бежала.

На станции «Уайтчепел» я выхожу. Очевидно, что я собираюсь подойти к двери вагона, но мужчина не двигается, и мне приходится протискиваться мимо него. На мгновение я прижимаюсь к нему — и чувствую прикосновение к моему бедру, настолько слабое, что не знаю, не почудилось ли мне. Вокруг меня полно людей, напоминаю я себе. Ничего не может случиться. Но я чуть не спотыкаюсь, так тороплюсь выйти из вагона. Когда дверь закрывается, я оглядываюсь, чуть успокоившись оттого, что теперь меня и того странного мужчину разделяет какое-то расстояние.

Но его нет в вагоне.

«Может быть, он сел?» — думаю я, ведь часть пассажиров вышли. Но в вагоне нет никого с бородой. Никого в темно-сером пальто.

Платформа постепенно пустеет — пассажиры спешат на пересадку, туристы ищут выход, наступая друг другу на ноги, поскольку смотрят на карту, а не по сторонам. Я стою на месте как завороженная.

И тут я его вижу.

Он стоит на платформе метрах в десяти от меня, между мной и выходом. Не смотрит на меня, что-то разглядывает на экране своего мобильного. Я стараюсь успокоить дыхание. Мне нужно принять решение. Если я пройду мимо него и продолжу путь, он может за мной проследить. Но если я останусь и позволю ему пройти вперед, он может остаться тут. Платформа почти пуста, через пару секунд мы останемся тут вдвоем. Решение нужно принимать сейчас.

Я иду. Смотрю прямо перед собой. Иду быстро, но не бегу. «Не беги. Не позволяй ему увидеть твой страх». Мужчина стоит в центре платформы, за его спиной — скамейка, а значит, мне придется пройти перед ним. Приближаясь, я чувствую на себе его взгляд.

Три метра.

Два.

Один.

Я ничего не могу с собой поделать — я перехожу на бег. Мчусь к выходу, сумка бьет меня по боку. Сейчас мне все равно, как я выгляжу. Я ожидаю, что незнакомец последует за мной, но, оказавшись в коридоре перехода на линию Дистрикт, оглядываюсь и вижу, что мужчина все еще стоит на платформе. И смотрит на меня.

Я пытаюсь сосредоточиться на работе, но в голове пусто. Я таращусь на экран, пытаясь вспомнить администраторский пароль к нашей базе данных. Один из сотрудников заходит за списком недвижимости под аренду, а я даю ему список недвижимости на продажу. Когда он возвращается с жалобами, я начинаю рыдать. «Ничего страшного, — сочувственно уговаривает он меня, когда я отдаю ему нужные бумаги. — Это не конец света». Он смущенно оглядывается в поисках салфеток и с облегчением уходит, когда я говорю, мол, все в порядке и я сейчас предпочитаю побыть одной.

Когда дверь открывается и звенит колокольчик, я вздрагиваю от неожиданности. Грехем задумчиво смотрит на меня.

— С тобой все в порядке?

— Да, спасибо. А где вы были? В ежедневнике ничего не записано.

— Это в рабочем ежедневнике ничего не записано, — возражает Грехем, снимая пальто и вешая его на стойку в углу. — У меня в ежедневнике все отмечено.

Он приглаживает пиджак на животе. Сегодня жилет и пиджак у него зеленые, а брюки — красные, и в этом твидовом костюме он напоминает располневшую модель из журнала «Сельская жизнь».

— Я бы не отказался от кофе, Зоуи. И ты не видела мои газеты?

Скрипнув зубами, я иду в кухню, а вернувшись, обнаруживаю начальника за чтением «Телеграф». Он сидит, закинув ноги на стол. То ли во мне еще играет адреналин после случившегося утром, то ли меня злит, что в «Холлоу и Рид» только я работаю как проклятая, но слова сами срываются с моего языка, прежде чем я успеваю их обдумать:

— «Лондон газетт». У вас в кабинете лежала стопка выпусков, штук двадцать. Зачем они вам?

Грехем не обращает на меня внимания, только чуть приподнимает брови в знак того, что он меня услышал.

— И где они теперь? — с нажимом осведомляюсь я.

Начальник спускает ноги со стола и выпрямляется в кресле, вздыхая, но он скорее раздражен моей эскападой, чем смущен.

— Пошли на макулатуру, я полагаю. Не туда ли отправляются все газеты? Потом они превратятся в туалетную бумагу и их продадут в каком-нибудь дешевеньком супермаркете.

— Но зачем они вам?

Этот вопрос сводит меня с ума, голос в моей голове постоянно напоминает об увиденном, об этих газетах, стопкой сложенных на столе. Я помню, как увидела фотографию Кэтрин Таннинг, момент узнавания, когда я соотнесла ее имя с внешностью…

— У нас агентство недвижимости, Зоуи. — Грехем вздыхает. — Мы продаем и сдаем в аренду помещения: офисные здания, магазины, промышленную недвижимость. Как ты думаешь, как люди узнают о том, какую недвижимость мы предлагаем?

Я полагаю, что это риторический вопрос, но Грехем дожидается ответа. Мало ему поучать меня, так еще нужно выставить полной дурой!

— Читают в газете, — выдыхаю я.

— В какой газете?

— В «Лондон газетт». — Я сжимаю кулаки.

— И как ты думаешь, где размещают объявления наши конкуренты?

— Ладно, я поняла вашу мысль.

— Точно, Зоуи? Меня несколько беспокоит, что ты понятия не имеешь, как устроена внутренняя кухня рынка недвижимости. Потому что если тебе трудно все это понять, я уверен, что смогу найти другую секретаршу со знанием бухгалтерского дела.

— Я понимаю, Грехем.

Его губы растягиваются в улыбке. Я не могу позволить себе потерять работу, и он это знает.

По дороге домой я покупаю журнал, решив даже не смотреть на «Лондон газетт». На станции полно людей, в зимних куртках и пальто все кажутся толстыми. Я проталкиваюсь к своему привычному месту — так я смогу сэкономить время, когда нужно будет переходить в наземку. Перед моими ногами — выступ на платформе, установленный для слепых. Заметив, что стою прямо на желтой линии, я, насколько позволяет толпа пассажиров, отступаю назад. На обложке журнала — дурацкие заголовки:

Я чувствую порыв теплого ветра — значит, поезд подъедет через пару секунд. В туннеле нарастает глухой грохот, на лицо мне падает прядь волос. Я поднимаю руку, чтобы поправить прическу, и случайно толкаю локтем стоящую рядом женщину. Не успеваю я выговорить «Простите!», как на платформу хлынула новая толпа из перехода, приходится потесниться. Я делаю шаг вперед, деваться мне некуда.

Электричка показывается в туннеле, и я сворачиваю журнал. Я как раз пытаюсь впихнуть его в сумку, когда вдруг теряю равновесие. Меня толкают к краю платформы — и я ощущаю прикосновение чего-то твердого к спине. Локоть, сумка, рука? Я спотыкаюсь о выступ на платформе. Над колеей поднимается пыль от несущегося к платформе поезда. Мгновение невесомости — и центр тяжести смещается, мои ноги уже не касаются пола. Я с необыкновенной ясностью вижу лицо водителя, отмечаю ужас в его глазах. Мы думаем об одном и том же.

Он не сможет остановить поезд вовремя.

Кто-то визжит. Какой-то мужчина кричит. Я изо всех сил жмурюсь. Слышится скрежет металла, грохот. Я чувствую острую боль в плече — мое тело дергают назад и разворачивают.

— С вами все в порядке?

Я открываю глаза. Вокруг собрались сочувствующие, но тут дверь вагона открывается и пассажиры спешат по своим делам. Толпа тает, электричка отъезжает, выпустив и впустив всех желающих.

— С вами все в порядке? — уже настойчивее повторяет мужчина.

У него густые седые волосы и аккуратно подстриженная борода. Он выше меня, и я вижу засохшую капельку крови чуть левее кадыка. Невольно я отшатываюсь, и он хватает меня за предплечье:

— Осторожнее, я не уверен, что смогу спасти вас дважды за день.

— Спасти? — Я пытаюсь понять, что только что произошло.

— Вы правы, спасение — это, должно быть, преувеличение, — смущенно улыбается он.

— Это же вы… — недоуменно бормочу я, и мужчина удивленно приподнимает брови. — С линии Дистрикт. Сегодня утром…

— О, точно. — Он вежливо улыбается. — Простите, я не…

Я сбита с толку. Я была так уверена, что он следил за мной сегодня утром. Но он меня не преследовал. Он меня даже не помнит.

— Да, верно, вы не помните. — Я чувствую себя совсем глупо. — Из-за меня вы опоздали на электричку. Простите.

— Через минуту подойдет еще одна.

Пока мы говорили, на платформе опять собрались люди, кто-то проталкивается вперед, пассажиры собираются группками, зная, где откроется дверь вагона.

— Ну, если с вами все в порядке… — Он медлит. — Если вам нужна помощь, то есть всякие линии доверия… Например, организация «Добрые самаритяне».

Я не сразу понимаю, о чем он.

— Я не пыталась покончить с собой.

— Хорошо. — Мужчина с сомнением смотрит на меня. — В общем, есть такие организации. Знаете, если вам нужна помощь…

Из туннеля веет теплом, слышится грохот приближающейся электрички.

— Я, пожалуй… — Он неопределенно машет рукой в сторону.

— Конечно. Извините, что задержала. И спасибо вам еще раз. Я, наверное, пройдусь пешком. Подышу свежим воздухом.

— Было приятно с вами познакомиться… — В его фразе слышится вопрос.

— Зоуи. Зоуи Уолкер.

— Люк Фридланд. — Он протягивает мне руку.

Я, помедлив, пожимаю ее. Мужчина заходит в вагон, вежливо кивнув мне на прощание. Электричка отправляется, и прежде, чем она скрывается в туннеле, я вижу играющую на губах Фридланда улыбку.

Я не собираюсь идти пешком. Жду следующую электричку, стоя подальше от края платформы. Мысль, бившаяся на краю моего сознания, наконец-то оформляется в слова.

Я споткнулась?

Или меня толкнули?