Глава IV Рио-Негро

24 июля 1833 г. — «Билль» отплыл из Мальдонадо и 3 августа стая на рейде против устья Рио-Негро. Это самая крупная река на всем протяжении от Ла-Платы до Магелланова пролива. Она впадает море миль за триста к югу от эстуария Ла-Платы. Около пятидесяти лет назад, еще при испанском управлении, здесь была основана небольшая колония; на восточном побережье Америки это еще поныне самое южное место (41° широты), где обитают цивилизованные люди.

Местность вокруг устья реки выглядит крайне уныло; к югу от устья начинается длинная цепь отвесных обрывов, раскрывающих разрезе геологическое строение страны. Пласты состоят из песчаника; один из них был особенно примечателен: он был образовав плотно спаянным конгломератом из голышей пемзы, которые должны были проделать сюда с Андов путь свыше 400 миль. Поверхность повсюду прикрыта толстым слоем гравия, далеко про стирающимся во все стороны по открытой равнине. Воды здесь крайне мало, а там, где она имеется, она, как правило, солоноватая. Растительность скудная, и, хотя кустарники весьма разнообразны, все они вооружены грозными шипами, которые словно предостерегают чужестранца от посещения этих негостеприимных мест.

Поселение расположено в 18 милях вверх по реке. Дорога туда идет вдоль подошвы отлогого обрыва, образующего северную границу большой долины, по которой течет Рио-Негро. По пути мы проехали мимо развалин нескольких великолепных эстансии, разрушенных в недавние годы индейцами. Им пришлось выдержать несколько нападений. Свидетель одного из таких нападений очень живо описал мне, как было дело. Жители были вовремя предупреждены и успели загнать весь скот и лошадей в корраль, устроенный вокруг дома, а также установить несколько маленьких пушек. Индейцев было несколько сот; то были арауканцы из южной части Чили, очень дисциплинированные воины. Сначала они появились двумя отрядами на соседнем холме; затем, спешившись и сбросив с себя меховые плащи, они нагими пошли в атаку. Единственное оружие индейца — чусо, очень длинная бамбуковая палка с острым наконечником, украшенная страусовыми перьями. Рассказчик с ужасом вспоминал, как размахивали этими чусо приближавшиеся индейцы. Когда они подступили вплотную, их касик (вождь) Пинчейра закричал осажденным, чтобы те сдали оружие, или же он всем перережет глотки. Поскольку индейцы, вторгшись, так или иначе привели бы свою угрозу в исполнение, ответом был ружейный залп. Тем не менее, индейцы, исполненные решимости, подступили к самой ограде корраля; но, к своему удивлению, они обнаружили, что бревна скреплены железными гвоздями, а не кожаными ремнями, и, разумеется, тщетно пытались разрезать их ножами. Это спасло христианам жизнь; многих раненых индейцев уже унесли с поля битвы товарищи; наконец, когда был ранен один из младших касиков, рог затрубил отступление. Они вернулись к своим лошадям и, по-видимому, держали военный совет. То была страшная минута для испанцев, ибо все их боевые припасы, за исключением немногих патронов, были истрачены. Вдруг индейцы вскочили на коней и скрылись из виду. Другое нападение было отбито еще быстрее. Пушкой орудовал хладнокровный француз; он подождал, пока индейцы подошли вплотную, и тогда размел их строй картечью, уложив 39 человек; разумеется, такой удар немедленно обратил в бегство весь отряд.

Город называется Эль-Кармен, или Патагонес. Он выстроен на обращенном к реке склоне обрыва, и многие дома даже выдолблены в самом песчанике. Река здесь имеет в ширину 200 или 300 ярдов, глубока и быстра. Многочисленные острова с растущими на них ивами и плоские мысы, виднеющиеся один за другим по всей северной окраине широкой зеленой долины, являют при свете яркого солнца довольно живописную картину. Обитателей здесь не более нескольких сот. В этих испанских колониях в отличие от наших британских нет никаких основ для роста. Здесь живет много чистокровных индейцев; на окраинах города постоянно стоят тольдо племени касика Лукани. Местные власти частично подкармливают индейцев, отдавая им всех старых, негодных лошадей; кроме того, индейцы сами кое-что зарабатывают, выделывая попоны и другие принадлежности конской сбруи. Эти индейцы считаются цивилизованными; но, вероятно, достигнутые ими некоторое смягчение их жестоких нравов почти уравновешивается их полной аморальностью. Однако некоторые из молодых людей исправляются — они обнаруживают наклонность к труду, и несколько времени назад целая группа их, отправившись на тюлений промысел, проявила себя очень хорошо. Теперь они вкушали плоды своих трудов — носили яркие опрятные одежды и бездельничали. Их одежды обнаруживали наличие у них прекрасного вкуса; если бы одного из этих молодых индейцев можно было превратить в бронзовую статую, то драпировка оказалась бы безупречно изящной.

Однажды я поехал верхом к большому соляному озеру, или салине, за 15 миль от города. Зимой это мелкое озеро с соленой водой, летом же оно высыхает, превращаясь в белоснежное соляное поле. У берега слой соли имеет от 4 до 5 дюймов в толщину, но к середине толщина его возрастает. Длина озера 2,5 мили, ширина — одна миля. По соседству имеются озера во много раз большие, у которых соляное дно достигает 2 или 3 футов в толщину даже зимой, когда оно покрыто водой. Такое сверкающее белизной ровное пространство, лежащее среди бурой унылой равнины, представляет необычайное зрелище. Из салин ежегодно добывают большое количество соли, и огромные груды ее, в несколько сот тонн весом, лежат готовые к отправке. Сезон разработки салин в Патагонесе то же, что жатва, ибо от этого зависит благосостояние поселка. Почти все селение перебирается на берег реки и занимается перевозкой запряженных волами фургонах. Соль здесь кристаллизуется большими кубами и замечательно чиста; м-р Тренхем Рикс ли сделал для меня ее анализ и нашел в ней только 0,26 % гипса и 0,22 % земляных веществ. Любопытно, что эта соль не так хороша для заготовки впрок мяса, как морская соль с островов Зеленого Мыса; один купец в Буэнос-Айресе говорил мне, что он считает ее на пятьдесят процентов менее ценной. Поэтому сюда неизменно возят соль островов Зеленого Мыса и смешивают ее с солью из салин. Низкое качество патагонской соли можно объяснить только ее чистотой, иными словами, отсутствием в ней соляных веществ, имеющихся во всякой морской воде, — заключение, как я полагаю, совершенно неожиданное, но подкрепляемое недавно установленным факте, что для предохранения сыра от порчи лучше всего подходят содержащие как можно больше растворимых хлоридов.

Озеро окаймляет полоса ила, в котором во множестве заключены крупные кристаллы гипса, некоторые в 3 дюйма длиной; на поверхности же разбросаны кристаллы сернокислого натрия. Первый гаучосы называют «padre del sal» (отцом соли), второй — «madre» (матерью); они утверждают, что эти соли-«родители» всегда встречаются по краям салин, когда вода начинает испаряться. Ил черного цвета и имеет зловонный запах. Сначала я не мог представить себе, в чем причина этого, но впоследствии заметил, что пена, при ветром к берегу, окрашена в зеленый цвет, быть может, из-за вод рослей (Confervae); я намеревался захватить домой немного зеленого вещества, но случайно мне не удалось этого сделать. С большого расстояния озеро в некоторых местах кажется красным, возможно из-за присутствия каких-нибудь наливочных малькулей. Ил во многих местах был разрыт множеством каких-то червей или кольчатых животных. Как удивительно, что существу создания, способные жить в соляном растворе и ползать кристаллов сернокислого натрия и кальция! А что происходит этими червями за долгое лето, когда поверхность озера отвердевает, превращаясь в сплошной слой соли? На этом озере живут в большом количестве фламинго, которые здесь же выводят птенцов; в Патагонии, в северном Чили и на Галапагосских остравах я встречал птиц повсюду, где только имелись соляные озера. Я видел, как они бродили здесь в поисках пищи, — вероятно, червей, роющихся в иле, черви же, вероятно, питаются инфузориями или Confervae. Та образом, мы находим здесь замкнутый в себе маленький мир жн существ, приспособленных к условиям этих внутренних солян озер. Говорят**, что в соляных бассейнах близ Лимиигтона живет в несметном количестве крошечное ракообразное (Cancer salinus), но только там, где соленость воды достигает вследствие испарения: значительной степени, а именно около четверти фунта соли на [0,57 литра воды. Итак, мы можем утверждать, что наш мир сплошь обитаем! Будь то соляные озера, подземные озера, скрытые под вулканическими горами, горячие минеральные источники, широкие просторы и глубины океана, верхние области атмосферы даже или поверхность вечных снегов, — повсюду живут органические существа.

К северу от Рио-Негро, между этой рекой и обитаемой местностью около Буэнос-Айреса, у испанцев есть только одно маленькое поселение, недавно основанное близ Баия-Бланки. До Буэнос-Айреса отсюда по прямой почти 500 британских миль. Так как кочующие племена конных индейцев, всегда занимавшие большую часть страны, в последнее время стали сильно тревожить отдаленные эстансии, буэнос-айресское правительство некоторое время назад снарядило армию под командованием генерала Росаса для их истребления. Теперь войска стояли лагерем на берегах Колорадо, реки, протекающей милях в восьмидесяти к северу от Рио-Негро. Выйдя из Буэнос-Айреса, генерал Росас направился напрямик через неизведанные равнины; полностью очищая таким образом страну от индейцев, он оставлял позади — через довольно большие промежутки — небольшие отряды солдат с лошадьми — посты, чтобы можно было поддерживать коммуникации со столицей. Так как «Бигль» собирался зайти в Баия-Бланку, я решил проехать туда сушей; под конец же я расширил свой план, решившись проделать весь путь по этим постам до Буэнос-Айреса.

11 августа. — Моими спутниками в поездке были м-р Харрис, англичанин, живший в Патагонессе, проводник и пятеро гаучосов, направлявшихся в армию по делам. До Колорадо, как я уже сказал, было миль восемьдесят, а так как мы двигались медленно, то пробыли в пути два с половиной дня. На всем протяжении страна едва ли заслуживает лучшего названия, нежели пустыня. Воду можно найти лишь в двух маленьких источниках, и хоть ее и называют пресной, но даже в это дождливое время года она была заметно солоноватой. Летом то был бы мучительный переход, ибо и теперь он был достаточно тягостен. Вся долина Рио-Негро, как она ни широка, попросту вымыта рекой в равнине, сложенной песчаником, так как сразу же над берегом реки, на котором стоит город, начинается ровная местность, где изредка встречаются незначительные долинки да впадинки. Повсюду страна выглядит одинаково бесплодной; на сухой хрящеватой почве растет пучками бурая засохшая трава да разбросаны низкие кустики, вооруженные шипами.

Миновав первый родник, мы вскоре увидели знаменитое дерево, которое индейцы чтут, как алтарь Уалличу. Оно стоит на возвышении среди равнины и служит ориентиром, видимым издалека. Завидев его, индейцы любого племени выражают свое благоговение громкими возгласами. Дерево невысокое, очень ветвистое и колючее; у самого корня оно имеет около 3 футов в поперечнике. Стоит оно совершенно одиноко, и это было действительно первое дерево, которое мы увидели; впоследствии нам повстречалось еще несколько деревьев того же рода, но вообще они были очень редки. Была зима, и дерево стояло без листьев, но зато взамен их были подвешены на нитях бесчисленные приношения различного рода — сигары, хлеб, мясо, куски тканей и др. Бедные индейцы, за неимением лучшего, просто выдергивают нитку из своих пончо и привязывают ее к дереву. Более богатые имеют обыкновение вливать водку и мате в определенное дупло, а также курить, направляя дым кверху, так как считают, что это доставляет Уалличу величайшее удовольствие. Для полноты картины замечу, что вокруг дерева лежали побелевшие кости лошадей, принесенных в жертву. Эти жертвы приносят все индейцы, без различия пола и возраста; они полагают, что благодаря этому лошади их будут неутомимы, а сами они будут иметь успех во всех делах. Гаучо, который рассказал мне обо всем этом, говорил, что в мирное время бывал свидетелем таких сцен и вместе с другими обыкновенно выжидал, пока индейцы уйдут, чтобы украсть у Уалличу приношения.

Гаучосы полагают, что божеством считается самое дерево; но мне представляется гораздо более вероятным, что его рассматривают лишь как алтарь. Единственную причину такого выбора я усматриваю в том, что дерево служит ориентиром в опасном пути. На огромном расстоянии видна Сьерра-де-ла-Вентана; один гаучо расcсказывал мне, что, когда он однажды проезжал с индейцем нескольких милях к северу от Рио-Колорадо, индеец принялся испускать те самые громкие крики, какие обычно они издают, завидев вдали дерево; при этом он приложил руку к голове, а затем указал в направлении Сьерры, На вопрос о причине индеец ответил ломаном испанском языке: «Увидел Сьерру». Приблизительно в двух лье от этого любопытного дерева мы сделали ночной при гаучосы своими рысьими глазами высмотрели какую-то злополучную корову, пустились за ней во весь опор, и через несколько минут приволокли ее на своих лассо и зарезали. Итак, у нас оказалось налицо четыре предмета первой необходимости для жизни «en el campo» [в поле] пастбище для лошадей, вода (правда, из грязной лужи), мясо и топливо. Гаучосы были в приподнятом настроении от того, что мы нашли всю эту роскошь, и вскоре мы принялись за бедную корову. То была первая ночь, которую я провел под открытым небом, причем постелью мне служило рекадо. В независимой жизни гаучосов есть возвышенная прелесть;- в любое мгновение можешь осадить коня и сказать: «Здесь мы проведем ночь». Мертвая тишина равнины, сторожевые собаки, группа похожих на цыган гаучосов, расположивших свои постели вокруг костра, — все это прочно запечатлелось в моей памяти, и я никогда не забуду картины этой первой ночи.

На следующий день местность оставалась все такой же. Птиц и зверей здесь мало. Изредка увидишь оленя или гуанако (дикую ламу); из четвероногих чаще всего встречается агути (Сау patagonica). Это животное играет здесь роль наших зайцев. Однако во многих существенных отношениях оно отлично от указанного рода: например, на задних ногах у него только по три пальца. Кроме того, оно примерно вдвое крупнее и весит от 20 до 25 фу (от 9 до 11 кг). Агути — подлинный обитатель пустыни; два или три агути, быстро скачущих один за другим напрямик через пустынные равнины, — обычная здесь картина. К северу они встречаются самой Сьерра-Тапальгуэн (37° 30 широты), где равнина сразу зеленеет и становится более влажной; южная граница их распространения лежит между бухтой Желания и бухтой Сан-Хулиан, где характер страны остается неизменным. Любопытно, что, хотя так далеко на юге, как в районе бухты Сан-Хулиан, агути в настоящее время не встречаются, капитан Вуд в своем рассказе о путешествии 1670 г. говорит, что их там было множество. Какая причина могла изменить пределы распространения такого рода животного в обширной, необитаемой и редко посещаемой стране? Далее, из того сколько настрелял их за один день капитан Вуд в бухте Желания явствует, что их там должно было водиться гораздо больше, чем в настоящее время. В местах, где живет вискаша, агути пользуется ее норами; но там, где, как в Баия-Бланке, вискаши нет, агути роют себе норы. То же самое происходит и с маленькой пампасской совой (Athene cunicularia), которую так часто описывают стоящей подобно стражу у входа в нору: в Банда-Орьенталь, где вискаши нет, она вынуждена сама выкапывать себе жилище.

На следующее утро, по мере приближения к Рио-Колорадо, вид местности начал изменяться; вскоре мы вышли на покрытую травой равнину, которая своими цветами, высоким клевером и маленькими совами походила на пампасы. Далее мы миновали обширное грязное болото, которое летом пересыхает, покрываясь коркой из различных солей; поэтому его называют салитраль. Оно было покрыто низкорослыми суккулентными растениями, такими же, какие растут на побережье. Колорадо в том месте, где мы переправлялись через нее, имела лишь около 60 ярдов в ширину, вообще же она, должно быть, почти вдвое шире. Река очень извилистая и окаймлена ивами и тростниковыми зарослями; говорят, что расстояние до устья реки по прямой 9 лье, тогда как по течению — 25.

Переправляясь в челноке, мы были задержаны несколькими огромными табунами кобыл, плывшими по реке в глубь страны, вслед за отрядом войска. Никогда не видал я зрелища более комичного, чем эти сотни и сотни голов, вытянувшихся в одном направлении, с навостренными ушами и раздутыми храпящими ноздрями; выступавшие над водой головы казались огромной стаей каких-то земноводных животных. Конина — единственная пища солдат в походе. Это создает большие удобства в смысле передвижения, ибо расстояние, на которое можно перегонять лошадей по этим равнинам, совершенно поразительно: меня уверяли, что ненавьюченная лошадь может проходить сотню миль за день в течение многих дней подряд.

Лагерь генерала Росаса был разбит у реки. Он представлял собой прямоугольник, образованный фургонами, артиллерией, соломенными шалашами и пр. Солдаты были почти все конные, и мне кажется, что никогда еще до сих пор не существовало армии столь мерзкой и разбойничьей. Большая часть солдат была какой-то смешанной породы — смесь негритянской, индейской и испанской крови. Я зашел к секретарю предъявить свой паспорт. Он принялся допрашивать меня самым важным и таинственным образом. К счастью, у меня было рекомендательное письмо от буэнос-айресского правительства к коменданту Патагонеса.

Это письмо отнесли генералу Росасу, который прислал мне очень любезный ответ, и секретарь вернулся, расплываясь в улыбке и рассыпаясь в любезностях. Мы расположились в ранчо, т. е. хижине, занятного старика испанца, участвовавшего в походе Наполеона против России.

На Колорадо мы пробыли два дня; делать мне было почти нечего, потому что местность вокруг представляла собой болото, которое летом (в декабре), когда на Кордильерах тают снега, заливается рекой. Главным моим развлечением было наблюдать за индейскими семьями, приходившими, чтобы купить всякую мелочь в том ранчо, где мы остановились. Говорили, что у генерала Росаса около шестисот индейцев-союзников. То были стройные, красивые люди; но впоследствии мне пришлось увидеть, как у дикарей Огненной Земли холод, недостаток пищи и меньшая цивилизованность преобразили эти черты, сделав их отвратительными. Некоторые авторы, определяя основные человеческие расы, разделили этих индейцев на две группы, но это, безусловно, неправильно. Среди молодых женщин, или, как их называют, чина, некоторые даже заслуживают того, чтобы их назвать красавицами. У них жесткие, но черные и блестящие волосы, которые они заплетают двумя косами, спадающими до пояса. На лице у них играет румянец, а глаза сверкают; ноги и руки малы и изящны; на лодыжках, а иногда и вокруг талии красуются широкие повязки из голубых бус. Нет ничего интереснее некоторых индейских семейных групп. К нашему ранчо часто подъезжала мать с одной или двумя дочерьми верхом на одной лошади.

Верхом они ездят как мужчины, только колени подбирают гораздо выше. Эта манера, быть может, происходит от того, что во время путешествий они привыкли ездить на навьюченных лошадях. Обязанность женщин — нагружать и разгружать лошадей, устраивать шатры на ночь, короче говоря, быть, как жены у всех дикарей, полезными рабами. Мужчины сражаются, охотятся, ухаживают лошадьми и изготовляют сбрую. Одно из главных занятий дома — обколачивать друг о друга два камня, пока те не станут круглым для изготовления из них боласов. Этим важным оружием индейцы ловит дичь, а также свою лошадь, бродящую на свободе по равнине, В сражении он прежде всего старается свалить наземь лошадь противника боласами и, когда тот сам запутается при падении, убить его своим чусо. Если шары обовьются лишь вокруг шеи или животного, оно увлекает их за собой, и шары безвозвратно потеряны. Так как для того, чтобы округлить камни, необходимо трудиться два дня, то производством шаров здесь занимаются очень часто. У некоторых мужчин и женщин лица выкрашены в красный цвет, но мне ни разу не пришлось видеть горизонтальных полос, столь часто встречающихся у огнеземельцев. Предмет их особенной гордости составляют всякие серебряные вещи; я видел касика, у которого шпоры, стремена, рукоятка ножа и уздечка были из серебра, а оголовье уздечки и поводья — из проволоки не толще бечевки, езда на горячем скакуне, послушном столь легкой узде, удивительно изящна.

Генерал Росас выразил желание встретиться со мной, и этому обстоятельству я был очень рад впоследствии. Это человек необыкновенно сильного характера, пользующийся в стране огромным влиянием, которое он, вероятно, употребит к ее процветанию и успехам. Говорят, ему принадлежит 74 квадратных лье земли и 300 тысяч голов скота. Его имения прекрасно управляются и приносят гораздо больше хлеба, чем у других. Впервые он прославился законами, которые завел в своих эстансиях, и дисциплиной, которую установил среди нескольких сот своих людей, так что те успешно отражали нападения индейцев. Ходит множество рассказов о том, как круто проводил он в жизнь свои законы. Один из законов гласил, что никто, под страхом заключения в колодки, не должен носить с собой ножа по воскресеньям, потому что в этот-то день и идут главным образом игра и пьянство, приводящие к ссорам, которые из-за распространенной здесь привычки драться на ножах часто имеют роковой исход. Как-то в воскресенье в эстансию приехал с визитом губернатор в парадной форме, и генерал Росас поспешилл ему навстречу, как обычно, с ножом за поясом. Управляющий тронул его за руку и напомнил о законе; тогда, обратившись к губернатору, он сказал, что очень сожалеет, но вынужден пойти в колодки, и до тех пор пока его не выпустят, он не хозяин даже в собственном доме. Спустя некоторое время управляющего уговорили отомкнуть колодки и освободить генерала, но, как только это было исполнено, тот обратился к управляющему со словами: «Теперь ты преступил законы, поэтому должен занять мое место в колодках». Подобные поступки приводили в восторг гаучосов, у которых сильно чувство собственного достоинства и своего равенства с людьми других классов.

Генерал Росас, кроме того, превосходный наездник — немаловажное качество в стране, где сборное войско выбирало себе генерала следующим образом: загнав в корраль табун необъезжен лошадей, их выпускали через ворота, над которыми лежала перекладина; по условию генералом становится тот, кому удавалось спрыгнуть с перекладины на одно из этих диких животных в тот момент, когда оно стремительно выбегало через ворота, и, без седла и уздечки, не только проскакать на нем, но и привести его обратно к воротам корраля. Избранный подобным способом генерал был, безусловно, подходящим военачальником для такой армии. В испытании доказал свою необычайную ловкость и Росас.

При помощи такого рода средств и подражая в своей одежде и поведении гаучосам, он приобрел в стране безграничную популярность, а вместе с тем и деспотическую власть. Один английский купец уверял меня, что некий человек, совершивший убийство, когда его арестовали, на вопрос о причине преступления ответил: «Он непочтительно отозвался о генерале Росасе, и я убил его». К концу недели убийца был на свободе. Без сомнения, это было сделано приверженцами генерала, а не им самим.

В разговоре это полный энтузиазма, рассудительный и очень серьезный человек. Серьезность его доходит до крайности. Я слышал как один из его шутов (подобно старинным баронам генерал держит двух шутов) передавал следующий эпизод: «Мне очень хотелось послушать одну музыкальную пьесу, и я раза два или три приходил к генералу просить его об этом; в первый раз он сказал мне: «Убирайся, я занят»; я пришел во второй раз, он сказал: «Если ты придешь еще раз, я накажу тебя»; я попросил в третий раз, и он рассмеялся. Я бросился вон из палатки, но было слишком поздно; он приказал двум солдатам схватить меня и привязать к столбам. Я молил его всеми святыми отпустить меня, но все было напрасно: раз генерал засмеялся, то уж не пощадит ни безумного, ни разумного». Легкомысленный бедняга приходил в уныние при одном воспоминании о столбах. Это очень жестокое наказание: в землю врыты четыре столба, и человека, растянув между ними за руки и за ноги в горизонтальном положении, оставляют висеть так несколько часов. На мысль о таком наказании навел, очевидно, распространенный здесь способ сушки кож. Встреча наша прошла без единой улыбки, я получил паспорт и ордер, дававший мне право пользоваться лошадьми правительственной почты; все это генерал дал мне с величайшей любезностью и готовностью.

Утром мы отправились в Баия-Бланку, куда добрались за два дня. Выехав из военного лагеря, мы миновали тольдо индейцев. Эти хижины круглы и похожи на печи для плавки стекла, они покрыты шкурами; у входа в каждую было воткнуто в землю острое чусо. Тольдо распределялись отдельными группами, принадлежащими племенам с различными касиками во главе, а эти группы в свою очередь делились на меньшие, в соответствии с родственными взаимоотношениями их хозяев. Несколько миль мы ехали вдоль по долине Колорадо. Заливные террасы здесь, по-видимому, плодородны; полагают, что на них должны хорошо расти хлеба. Повернув от реки к северу, мы вскоре вступили в местность, отличную от равнин, расположенных южнее реки. Она по-прежнему была суха и бесплодна, но здесь уже было много различных растений, и трава, правда бурая и высохшая, была более обильна, а колючих кустарников становилось все меньше. Вскоре они и вовсе исчезли, так что ни один кустик больше не прикрывал наготы равнин. Этой сменой растительности отмечается начало громадного известково-глинистого отложения, образующего обширные пампасы и покрывающего гранитные породы Банда-Орьенталь. От Магелланова пролива-до Колорадо, на расстоянии около 800 миль, вся страна покрыта слоем галечника; голыши по преимуществу из порфира и произошли, должно быть, из обломков кордильерских пород. К северу от Колорадо этот слой становится все тоньше, сами голыши — чрезвычайно мелкими, и тут кончается характерная для Патагонии растительность.

Проехав миль двадцать пять, мы достигли широкого пояса песчаных дюн, тянувшихся на восток и на запад насколько хватал глаз. Песчаные бугры, покоясь на глине, способствуют скоплению небольших количеств воды и служат поэтому неоценимым источником пресной воды в этой сухой стране. Далеко не всегда мы отдаем должное той великой пользе, какую приносят нам понижения и повышения почвы. Те два жалких родника, которые мы встретили за длинный переход от Рио-Негро к Колорадо, возникли благодаря наличию незначительных неровностей на равнине: не будь их, здесь нельзя было бы найти ни капли воды. Пояс песчаных дюн около 8 миль в ширину; в прежние времена это был, вероятно, берег громадного эстуария, на месте которого теперь течет Колорадо. Даже знакомясь с одной лишь физической географией страны трудно воздержаться от подобных предположений здесь, в области, где встречаются несомненные доказательства недавнего поднятия суши. Перебравшись через песчаную полосу, мы к вечеру приехали на одну из пост и, так как лошади паслись далеко, мы решили здесь переночевать.

Дом стоял у подножия кряжа высотой от 100 до 200 футов, являющегося наиболее замечательной особенностью этой местостности. Постой командовал лейтенант-негр, уроженец Африки; к чести его следует отметить, что по пути от Колорадо до Буэнос-Айреса я не видал ни одного ранчо, которое могло бы сравниться по чистоте и порядку с этой постой. У лейтенанта было небольшое помещение для приезжих и маленький корраль для лошадей — все это из прутьев и тростника; кроме того, вокруг дома был вырыт ров для защиты от возможного нападения. Впрочем, все это мало помогло бы, если бы индейцы и в самом деле пришли; но, по-видимому, главным утешением лейтенанту служила мысль о том, что он дорого продаст свою жизнь. Незадолго до того здесь ночью проехал мимо отряд индейцев; если бы они знали о существовании посты, то наш черный друг и его четыре солдата наверняка были бы убиты. Нигде не встречал я человека более вежливого и услужливого, чем этот негр; прискорбнее было для меня, что он ни за что не хотел садиться при нас и есть с нами.

Наутро мы очень рано послали за лошадьми и. дальше пустились уже веселым галопом. Мы миновали Кабеса-дель-Буэй, как называли в старину начало большого болота, которое тянется от Бланки. Здесь мы поменяли лошадей и проехали несколько лье по болотам и солончакам.

В последний раз переменив лошадей, мы вновь стали пробираться по грязи. Моя лошадь упала, и я окунулся в черную грязь — проишествие чрезвычайно неприятное, если не имеешь перемены платья. За несколько миль от форта мы повстречали человека, который сказал нам, что палили из большой пушки — сигнал о том, что близко индейцы. Мы немедленно свернули с дороги и поехали краем болота — отсюда в случае преследования легче всего можно было бы спастись бегством. Мы были очень рады, очутившись за стенами форта, но тут узнали, что вся тревога была поднята попусту, ибо индейцы оказались дружественными, желавшими присоединится к генералу Росасу.

Баия-Бланка вряд ли заслуживает даже названия деревни. Несколько домов да казармы для войск окружены глубоким укрепленной стеной. Поселение это основано совсем недавно — в 1828 г., и его развитие было сопряжено с неприятностями. Буэнос-айресское правительство незаконно захватило его силой, вместо того чтобы последовать мудрому примеру испанских вице-королей, покупавших у индейцев землю около прежнего поселения на Рио-Негро. Потому-то и оказалось необходимым возведение укреплений, потому-то и домов мало, и мало возделанной земли вне стен, даже скот за пределами равнины, на которой стоит крепость, не обеспечен от нападения индейцев.

До той части гавани, где «Бигль» должен был бросить якорь, было 25 миль, и я взял у коменданта проводника и лошадей, чтобы поехать взглянуть, не прибыл ли корабль. Покинув покрытую зеленой травой равнину, тянувшуюся по течению ручейка, мы вскоре оказались в обширной плоской и пустынной местности, где пески, солончаки и просто грязь чередовались друг с другом. Одни места были покрыты низкими зарослями кустарника, другие — теми суккулентными растениями, которые разрастаются лишь там, где в изобилии имеется соль. Как ни бедна была местность, здесь во множестве водились страусы, олени, агути и броненосцы. Мой проводник рассказал мне, что месяца два назад он был на волосок от смерти: вместе с двумя товарищами он уже закончил охоту неподалеку от этих мест, как вдруг они повстречались с отрядом индейцев; индейцы погнались за ними, вскоре догнали и убили обоих его товарищей. Уже ноги его собственной лошади были опутаны боласами, но он соскочил и ножом перерезал ремни; при этом ему приходилось прятаться за лошадью, и, пока он бегал вокруг нее, индейцы нанесли ему две тяжелые раны своими чусо. Вскочив в седло, он помчался вперед, почти сверхъестественным усилием ухитряясь оставаться лишь чуть-чуть впереди длинных копий преследователей, которые гнались за ним до тех пор, пока не завидели крепости. С тех пор было запрещено уходить далеко от поселения. Я не знал об этом при отъезде и был поражен тем, с каким напряженным вниманием следил мой проводник за оленем, которого, видимо, спугнули где-то вдалеке.

Обнаружив, что «Бигль» еще не пришел, мы направились обратно, но вскоре лошади устали, и нам пришлось заночевать на равнине под открытым небом. Утром мы поймали броненосца; хотя броненосец, зажаренный в собственном панцире, — блюдо самое изысканное, но это недостаточно основательный завтрак и обед для двух голодных мужчин. Земля в том месте, где мы остановились на ночлег, была покрыта коркой сернокислого натрия и потому, понятно, была лишена воды. Но даже и здесь ухитрялись существовать во множестве мелкие грызуны, и всю первую половину ночи тукутуко издавал прямо под моей головой свое странное короткое хрюканье. Лошади у нас были очень плохие, а так как они ничего не пили, то утром скоро выбились из сил, и нам пришлось продолжать путь пешком. Около полудня наши собаки поймали козленка, и мы его изжарили. Я съел немного, но мясо это вызвало у меня нестерпимую жажду, которая оказалась тем более мучительной, что дорога после недавнего дождя вся была покрыта маленькими лужицами прозрачной, но совершенно непригодной для питья воды. Я не провел без воды и двадцати часов, причем лишь часть этого времени — под жарким солнцем, но жажда вконец изнурила меня. Не могу себе представить, как люди выдерживают в подобных условиях два или три дня; в то же время, должен сознаться, проводник мой ничуть не страдал и поражался, что один день лишений оказался для меня таким тяжелым.

Я уже несколько раз упоминал о том, что поверхность земли была покрыта солью. Это явление не того рода, что в салинах, а гораздо более замечательное. Эти инкрустации встречаются во многих местах в Южной Америке — повсюду, где климат умеренно сух, но нигде не видал я их в таком количестве, как близ Баия-Бланки. Соль здесь, как и в других местах в Патагонии, состоит в основном из сернокислого натрия с небольшой примесью поваренной соли. Пока на этих салитралях (как их неправильно называют испанцы, ошибочно принимая это вещество за селитру) земля остается влажной, видишь только обширную равнину с черной илистой почвой, по которой разбросаны кучками суккулентные растения. Но если снова проехать теми же местами спустя неделю, в течение которой стояла жаркая погода, то кажется поразительным вид равнины, которая на протяжении многих квадратных миль побелела так, словно выпало немного снега и ветер там и сям смел его в небольшие сугробы. Это последнее явление возникает главным образом потому, что при медленном испарении влаги соли выделяются на листьях увядшей травы, на пнях и на комьях вспаханной земли, но не кристаллизуются на дне лужиц с водой. Салитрали встречаются либо на плоских пространствах, возвышающихся лишь на несколько футов над уровнем моря, либо на намывной почве по рекам. Г-н Паршапп* нашел, что соляная инкрустация на одной равнине, лежащей в нескольких милях от моря, состояла в основном из сернокислого натрия с примесью только 7 % поваренной соли, а при приближении морскому берегу количество поваренной соли возрастало до 37 %. Это обстоятельство наводит на мысль о том, что сернокислый натрий образуется в почве из хлористого натрия, который остался на поверхности при недавнем медленном поднятии суши. Все явление в целом вполне заслуживает внимания естествоиспытателей. Не обладают ли солелюбивые суккулентные растения, в которых, как известно, содержится много натрия, способного разлагать хлористый натрий? Не дает ли черный вонючий ил, изобилующий органическими веществами, серу, а в конце концов и серную кислоту?

Два дня спустя я снова поехал к гавани; неподалеку от того места, куда мы направлялись, мой спутник, тот же, что и накануне, заметал трех человек, охотящихся верхом. Он немедленно спешился и, внимательно присмотревшись к ним, сказал: «Они сидят верхом не так, как христиане, да и никто ведь не имеет права выезжать из форта». Трое охотников съехались вместе и тоже сошли с лошадей. Затем один из них снова сел на лошадь и скрылся за холмом. Спутник мой сказал; «Теперь и нам надо сесть на лошадей; зарядите ваш пистолет», — и взглянул на свою собственную саблю. Я спросил: «Это индейцы?» — «Quien sabe? (Кто знает?) Если их не больше трех, то это неважно». Тут мне пришло в голову, что тот человек поехал за холм, чтобы привести остальных своих соплеменников. Я высказал это предположение, но все, чего мог добиться в ответ, было: «Quien sabe?» Мой спутник ни на минуту не переставал пристально вглядываться в далекий горизонт. Его необыкновенное хладнокровие показалось мне скверной шуткой, и я спросил его, почему мы не повернем домой. Ответ его меня изумил: «Мы возвращаемся, только едем близко к болоту; мы загоним туда лошадей как можно дальше, а тогда доверимся собственным ногам, так что опасности никакой». Я был далеко не так уверен в этом и выразил желание прибавить шагу. Но он сказал: «Нет, нельзя, пока они не спешат». Когда малейшая складка местности скрывала нас, мы мчались галопом, но, оказавшись на виду, опять ехали шагом. Наконец, мы достигли долины и, свернув налево, галопом понеслись к подножию холма: проводник дал мне подержать свою лошадь, заставил собак лечь на землю, а сам пополз на четвереньках на разведку. Некоторое время он, не приподнимаясь, вглядывался в даль, как вдруг, разразившись смехом, воскликнул: «Mugeres!» (Женщины). Он узнал жену и свояченицу майорова сына, которые искали страусовые яйца. Я описал поведение, этого человека, так как он действовал в полном убеждении, что то были индейцы. Но как только нелепая ошибка была обнаружена, он привел мне сотню мотивов, почему это не могли быть индейцы, — а, между тем в свое время ни одно из этих соображений не приходило ему в голову. После того мы тихо и мирно доехали до низменного мыса, называемого Пунта-Альта, откуда могли обозреть почти всю обширную гавань Баия-Бланки.

Широкий водный простор во многих местах запружен большими илистыми отмелями, которые здешние жители называют кангрехалес, т. е крабьими садками, из-за множества мелких крабов, живущих там. Ил так мягок, что пройти по отмелям невозможно даже на самое короткое расстояние. Поверхность многих из них покрыта тростником, и во время прилива видны только верхушки растений. Как-то раз на лодке мы так запутались среди этих отмелей, что едва нашли дорогу. Не видно было ничего, кроме плоских гряд ила; день был не совсем ясный, лучи сильно преломлялись или, как об этом говорят моряки, «все казалось выше». Все, что ни открывалось нашему взору, было горизонтально, кроме самого горизонта; тростник казался кустами, повиснувшими в воздухе, вода казалась илистыми отмелями, а илистые отмели водой.

На Пунта-Альте мы провели ночь, и я занялся поисками ископаемых костей, ибо этот мыс — настоящий склеп вымерших чудовищ. Вечер был совершенно тихий и ясный; крайнее однообразие пейзажа сообщало ему какую-то привлекательность даже посреди этих илистых отмелей с чайками да песчаных бугров с одинокими грифами. На обратном пути, утром, мы напали на совсем свежий след пумы, но нам не удалось разыскать ее. Кроме того, мы видели пару сорильо, или скунсов, — эти отвратительные животные встречаются здесь довольно часто12. С виду сорильо похож на хорька, только немного крупнее и гораздо толще в сравнении с остальными размерами. Сознавая свою силу, он бродит днем в открытом поле и не боится ни собак, ни людей. Если натравить на него собаку, он мгновенно охлаждает ее пыл несколькими каплями вонючей маслянистой жидкости, которая бьет в нос и вызывает сильную тошноту. На что бы ни попала жидкость, вещь раз и навсегда испорчена. Азара говорит, что запах этот можно услышать на расстоянии лье; не раз, входя в гавань Монтевидео, мы чувствовали этот запах на борту «Бигля», когда ветер дул с берега. Достоверно известно, что все животные с величайшей готовностью уступают место сорильо.