Книга: Задорное чтиво
Назад: Как американцы понимают пушкинское лукоморье
Дальше: Суеверие или вера?

Почему расчленёнки и страшилки не страшны западным детям?

Наука разделяет языки на две группы: синтетические и аналитические. Синтетические – это древние языки, не подчиняющиеся рациональным формулам (типа «I love you» – нельзя поменять слова местами и сказать «love I you»). Рациональные языки созрели позже, нежели синтетические, и это признак более чёткого мышления, которое уже не способно так образно и гибко отображать природное мышление.
Русский язык относится к синтетическим. То есть он гораздо более древний (но, конечно, в каком-то другом виде, не сегодняшнем), нежели языки рациональные западные, которые родились, когда человек стал больше думать по формулам, нежели образно.
Некоторые наши выражения настолько забавные именно потому, что они образные, их трудно перевести на информационный язык.
К примеру: англичане говорят – самолёт приземлился. А мы? У нас он садится. Куда, на что он садится? Слава богу, не говорим самолёт присел.
И подобных примеров, когда мы отдаём приоритет образу, а не точности сказанного, полно. Опять-таки, у тех же англодумающих: котёл испортился. А у нас? Полетел! Куда он полетел? У него что, крылья есть? Хотя мы все понимаем, что под словом полетел подразумевается испортился.
Примеров масса. Нумерация вагонов у нас начинается с хвоста поезда. Где у поезда хвост? Попробуйте это объяснить рационально мыслящему немцу.
Звоню как-то в ресторан. Местная менеджериха просит меня повисеть на линии. Что за садизм? На какой линии? Высоковольтных передач?
Можете представить себе, чтобы кто-нибудь на западных суперрациональных языках, делая комплимент, говорил: «Ты ужасно красива»? Хотя в принципе образ верный. Очень часто бывает, что чем красивее снаружи, тем ужаснее внутри… Больно умный! То есть от ума идёт боль. Всё это, безусловно, образы, зачастую лучше передающие информацию, нежели языки, подчиняющиеся неким формулам.
И это с детства. Поясните мне, что означает детская игра в море: все берутся за руки и поют: «Баба сеяла горох и сказала: «Ох, ох, ох!» Почему про бабу, сеявшую горох, поётся в море? Там же есть продолжение – «обвалился потолок». Где он обвалился? Там, где она сеяла горох, или в море, где вы поёте эту песню?
А считалочки? «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…» Это вообще о чём речь идёт? И какое же должно быть воображение у детей! Как у месяца может быть ножик? А дальше: «Буду резать, буду бить (действительно, садизм!) – всё равно тебе водить!»
Вообще русские детские считалочки восхищают. «Эники-беники ели вареники». Кто такие эники-беники и почему они едят вареники? Но что-то в этих считалочках заложено такое, что наши дети ощущают, а объяснить не могут даже взрослые.
«Эне бене ряба, квинтер финтер жаба». Страшная картинка, если перевести на какой-то информационный язык, и сделать это достаточно точно…
Приводя все эти примеры, я понял причину главного различия между английским и русским языками! Дело в том, что мы относимся к предметам так, как будто у них есть душа. Они для нас живые. Мы одушевляем все то, к чему англоязычные относятся как к мертвечине: животные, птицы, насекомые у них – «это» («it»), без рода, приравнены к предметам. А у нас каждое животное – «он» или «она».
Наши предки ко всему вокруг относились как к живым существам, наделяли душой все предметы. А на Западе происходило омертвление отношения к окружающему миру!
Поэтому они спокойно расчленяют жирафа на глазах у детей и даже снимают об этом репортаж! Ведь «жираф» – «это»! Предмет, вещь. Надо просто смотреть, как эта вещь устроена, – и всё! Для русских же детей это зрелище невыносимое, поскольку жираф для них прежде всего – душа животного. А расчленять душу – варварство! Жестокость и преступление. Потому всем русским на этот репортаж о жирафе было смотреть до тошноты противно.
Назад: Как американцы понимают пушкинское лукоморье
Дальше: Суеверие или вера?