Глава 5
Когда женщины проснулись, за окном было уже совсем темно.
– Заспались мы с тобой. Давно вечерять пора. Как там наши пельмеши?
Катя вышла в сени, куда выносила пельмени, и сразу вернулась назад. Вид у нее был изумленный.
– А их нет!
– Как?
– Сама не понимаю. Нет пельменей.
– Ни одного?
– Взгляните вы сами.
Старуха вышла в сени и тоже оглядела четыре огромные пустые доски, на которых еще несколько часов назад лежало больше тысячи хорошеньких круглых пельменчиков, а теперь не было ни шиша.
– Куда же они делись?
Старуха покосилась на Катю. Принюхалась. Нет, в воздухе ни вареными, ни жареными пельменями даже не пахло. И сырыми не пахло, вот что интересно.
Катя наклонилась к доскам и внимательно их изучила. Ей в глаза сразу же бросилось одно обстоятельство. И она сказала:
– Даже муки нет.
И действительно, доски стояли чистые и блестящие, только что не отполированные. На них не было ни следа мучки, а ведь женщины основательно припорошили доски мукой, чтобы пельмени не липли.
– Не понимаю. Кто-то украл наши пельмени, а заодно и доски вымыл?
Бабушка Меланья неожиданно выпрямилась.
– Я знаю, кто это сделал.
– Знаете?
– Знаю, чьи это проделки!
И наспех сунув ноги в растоптанные валенки, бабка сунула в рукав одну руку и вот так нараспашку поспешила через сугробы к дому своей подруги.
– Матрена! – кричала она на ходу. – Матрена, ну я тебе сейчас задам перцу! Держись у меня!
Сначала Катя подумала, что бабушка Меланья подозревает свою подругу в краже пельменей. Девушка даже поспешила следом, чтобы вмешаться в ссору старух. Несмотря на свой почтенный возраст, бабушка Меланья выглядела еще достаточно бодрой, чтобы намять бока своей более молодой, но куда как более щуплой подружке.
А старушка продолжала негодовать, оглашая окрестности зычным ором:
– Матрена, сколько раз я тебе говорила! Держи Нугзара от деревни подальше. Всех кур у меня прошлой зимой передушил. Это же все-таки дикий зверь, а не домашняя собака. И опять он накуролесил! А-а-а-х, ты батюшки!
Катя увидела, что, издав этот возглас, старуха замерла, словно наткнулась на невидимое препятствие. Она больше ничего не говорила, не шумела и вообще не двигалась. Когда Катя добралась через вновь заснеженную тропинку (что чисть снег, что не чисть) до бабушки, то она увидела на ее пути какую-то преграду. Что-то темное с четырьмя лапами, головой и хвостом лежало поперек дороги в снегу.
– Ах ты батюшки, – повторила старушка, но теперь в ее голосе не было слышно злости, а звучало что-то вроде растерянности. – Нугзарка, да как же это вышло с тобой такое?
Она опустилась на колени возле собаки и попыталась расшевелить ее. Но лапы собаки не двигались.
– Надо же, издох, – удивленно сказала старушка. – И давно, похоже. Застыл совсем.
Катя подошла поближе и поняла, что пес уже успел околеть.
– Это кто?
– Нугзарка наш. Лесник покойный его еще щенком в лесу подобрал, выкормил, к себе приучил, Нугзар совсем ручной стал. Только дикий зверь, он все равно дикий. Так и Нугзарка. Как подрос, в лес к своим сородичам убежал. Но каждую зиму назад возвращался. Людей совсем не боялся. Ручной волчок, что с него возьмешь.
– Ручной? Волк?
Только сейчас Катя разглядела, что перед ними лежит вовсе не собака, а волк. Самый настоящий волк. Серый зубастый хищник, каких раньше Катя видела только по телевизору да один раз в зоопарке. Но тамошний волк был совсем не страшным, а скорее дружелюбным, и совсем небольшим. А тут был матерый самец, крупный и на вид очень опасный. Из приоткрытой пасти высунулся красный язык, огромные белоснежные клыки были оскалены.
– Что же с ним случилось? – причитала старушка. – Ясно, что он к Матрене шел. Он всегда к ней зимой ходит.
Но почему-то по пути издох.
– Может, отраву съел? – предположила Катя. – Я читала, охотники на волков специально в мясо отраву кладут, чтобы поголовье хищников снизить, чтобы людям спокойно жилось. Может, и тут такое произошло?
Но бабушка Меланья в ответ только хмыкнула:
– Во всей округе лишь я да Матрена и живем. Это кто же у нас в администрации на отраву для волков тратиться станет, чтобы нам с Матреной от волков жилось спокойно? И кто травить поедет? Да и не жаловались мы с ней. Волки нас не трогают. Один Нугзарка к нам и приходил, да и то по старой памяти.
И что же случилось с лесным обитателем? Что стало причиной его смерти? Ни ран, ни других повреждений на теле у серого хищника видно не было. Крови тоже не было заметно. Однако молодое и сильное животное не могло просто взять и издохнуть. Для этого должна была быть какая-то причина.
Катя присмотрелась к снегу. Следы волчьих лап вели в обратном направлении. И пока бабушка Меланья оплакивала своего серого приятеля, Катя вернулась по следам назад в избу бабушки Меланьи. Волчьи следы вели на крыльцо дома бабушки, а потом и в сени. И внезапно Катю осенило.
– Вот кто сожрал наши пельмени! Нугзар это сделал! И доски языком тоже он вылизал! Ясно, почему они чистыми оказались!
С голодухи волк умудрился сожрать и сырое замороженное мясо, и тесто, и мукой не побрезговал. Видать, совсем живот у серого подвело, если он даже все доски после облизал.
В первый момент Катя ощутила тот же гнев, что и сама бабушка Меланья, когда поняла, чьих лап эти проделки. Но потом девушка задумалась. Выходит, Нугзар сожрал их пельмени и сразу после этого издох. Ни до леса или даже до дома своей второй приятельницы добраться не успел, свалился на середине пути и помер.
– Обожрался! – осенило Катю. – Несварение желудка у животного случилось. Ну еще бы! Столько пельменей сырыми умять. Да еще тесто!
Но когда Катя изложила эти соображения старухе, та подняла ее на смех.
– Волкам, если зимой посчастливится тушу павшего лося или кабана найти, они ее в один присест сожрут, с костями, рогами и копытами. И ничего им не сделается. Какое там несварение желудка! О чем ты! Волки и слов таких не знают. Что мягче камня, то их желудок отлично переварит. Ты лучше иди назад в дом, принеси оттуда рогожу какую. Надо нам Нугзара с дороги отволочь.
Но Катя все равно не могла успокоиться. Она четко видела взаимосвязь между пропажей их пельменей и смертью ручного прикормленного сердобольными бабками волка. Если Нугзар издох оттого, что сожрал их пельмени, то что бы это могло значить лично для них?
Вернувшись с рогожей назад к туше мертвого волка, Катя обнаружила исчезновение бабушки Меланьи.
– Новая история! Куда старушка-то теперь делась?
Впору было бы запаниковать. Вокруг стояла непроглядная темень. Лишь далеко в лесу вроде как мерцал какой-то крохотный огонек. Но то ли он Кате почудился, то ли что, а только вскоре и его не стало видно. Ни фонаря, ни светящейся рекламы, ничего! Одна лишь зимняя ночь, снег и пустота. Кто-то скажет, красота, но Катюша была горожанкой до мозга костей. Ее окружающие поля и леса пугали.
Так и чудилось, что сейчас оттуда выйдут приятели Нугзара и одними сожранными пельменями дело тут не ограничится. Девушкой Катя была во многих местах мягкой, и она справедливо опасалась, как бы хищники ее не погрызли. Если уж они даже бабкой Меланьей не побрезговали.
Но потом Катя взяла себя в руки и сообразила, что без боя энергичная старуха бы волкам не сдалась, значит, она просто куда-то ушла. Но и пойти в деревне особенно некуда. Следовательно, если бабушки нет на дорожке и домой она к себе тоже не возвращалась, значит, она пошла к своей подруге.
И Катюша тоже поспешила к дому бабушки Матрены. В дверях она столкнулась с самой хозяйкой, которая, накинув на плечи шубу, шла своими глазами убедиться в смерти любимца. Всю оставшуюся часть вечера и ночи бабки оплакивали волка. В их воспоминаниях он вновь становился несмышленым щенком, которого бабушки с их другом – старым, ныне уже тоже покойным лесником – нашли на опушке леса, когда отправились туда за первыми майскими грибами.
– Один Нугзарка был. Ни родителей, ни братьев. Волчица то ли его бросила, то ли он потерялся, то ли с самой что случилось, но он долго полз. Отощал совсем. Еле его выходили. Сгущенкой с водой разведенной отпаивали. Потом окреп, уже на каши перешел. Ничего, вырос, будь здоров, не хуже других. Думали, вроде собаки нам будет.
Только на цепи волк сидеть не желал. Каждую ночь выл так, что старухи не могли спать. Нугзар переселился жить к леснику, но и там недолго прожил. Начал тосковать, хиреть. Пришлось отпустить серого в лес, куда рвалась его дикая душа.
Катя устала слушать болтовню старух и задремала. Когда утром она открыла глаза, то старухи все еще продолжали обсуждать смерть волка. Они судили и рядили так и этак, что могло с ним приключиться, но Катя сегодня не была настроена тянуть время и щадить старух.
– Вашего Нугзарку отравили, – решительно сказала она и села на диванчике. – То мясо, которое мы положили в пельмени, было испорчено. В нем был яд! Вот и все дела. Вы говорили, что мясо привезла матушка Галина? Значит, она и подмешала к мясу яд. А зачем? Может быть, хотела отравить одну из вас? Или даже обеих?
Старушки смотрели на девушку с таким выражением, словно Катя сказала невесть какую глупость.
– Мясо на фарш матушка для нас купила. В монастыре скот не держат. Матушка Галина специально за свиньей ездила в Залесье. Там они с Игнатием для нас свинью и купили. Если кто яд в мясо и подмешал, так это он, хозяин Залесья.
– А что это за Залесье такое?
– Деревня. Только необычная. Наша-то деревня как есть деревня, а там деревню поселением кличут.
– Кто же там живет? Бывшие заключенные?
– Нет! – встревожились старушки. – Зачем же заключенные!
Но Катя никаких других поселений, чтобы были на слуху, не могла припомнить. И старухи ей стали объяснять.
– Место там глухое, кругом леса да болота. Только зимой и летом добраться можно. И люди там специально поселились, чтобы вдали от мира быть. Дома поставили, церковь не церковь, а молельный дом срубили, живут, Богу молятся, спасения своим душам ищут.
– Там в Залесье тоже монастырь?
– Не монастырь, но вроде того. И батюшка свой собственный у них имеется.
– Да какой это батюшка? – возразила Матрена. – Я с отцом Анатолием говорила, тамошний батюшка ни к одной епархии отношения не имеет. Самочинно должность себе священническую присвоил. А что от такого самоуправства бывает, сама знаешь.
– Давайте разберемся с мясом, – перебила разговорившихся не по теме старух Катя. – Мясо прибыло из Залесья. И в нем была отрава.
– Почем знаешь? Может, Нугзарка болен чем-то был. Смерть свою почуял, вот помирать к нам и приполз.
Что-то Кате не верилось, будто полумертвый зверь был способен в один присест умять такую прорву пельменей да еще действовать с таким аппетитом, чтобы и муку слизать.
– А может, в муке отрава была!
– Вы эту муку раньше пробовали? Кто вам ее привез?
Оказалось, что тоже матушка Галина. И вообще, все продукты, которыми старушки располагали, были приобретены ею.
– И до сих пор никаких проблем не возникало.
Ага! Только за год численность старушек сократилась втрое.
Бабушка Меланья развела руками:
– Врач же каждый раз к нам сюда приезжал, тела умерших осматривал, ни разу отравы в них не заподозрил.
– И ладно тебе на Галину наговаривать, – возмутилась на Катюшу и бабушка Матрена. – Я блины с той же муки пекла, вон ее мешок стоит, и все в порядке. Жива и здорова.
– А мясо? На экспертизу бы его сдать. Тогда и станет ясно, хорошее оно или с отравой было.
Увы, мяса больше не осталось. Весь тот фарш, который привезла вчера Галина, полностью переместился в желудок прожорливого Нугзарки. Катя заикнулась о том, что надо бы сделать вскрытие погибшего волка, но старухи набросились на нее с таким возмущением, что она прямо растерялась.
– Да как вы не понимаете, если отрава была в фарше, значит, отравить хотели кого-то из вас. Может быть, даже обеих. Преступник же не думал, что фарш сожрет ваш ручной волчище. Не на волка он рассчитывал, а на кого-то из вас.
После такого заявления старушки несколько притихли.
– Это ошибка, должно, вышла, – сказала бабушка Матрена.
– Точно! – подхватила бабушка Меланья. – Вот у моей собственной бабки случай был. Еще при Александре дело то случилось, еще до моего рождения, стало быть. Пошла бабка моя за грибами, а головой она к старости уже здорово слаба стала. И набрала она по беспамятству весенних строчков вперемежку со сморчками. Первые грибы ядовитые, а вторые хорошие. Много набрала. Дома тоже никого не было, чтобы грибы ядовитые из корзины выкинуть. Оно и ясно, ранняя весна, самое рабочее время для крестьянина. Вся семья в поле спины гнула, одна бабка на хозяйстве, да детки малые, в грибах ничего не смыслящие. Вот бабка грибное крошево для работников и сготовила. Сметанку выставила, сливочки, картошки отварила, лучку накрошила. Ну и поели все. От души так наелись. И что? Помимо собственной семьи еще и соседи отравились. Кому ничего, поносом да рвотой отделался, а дочь бабкина – тетка моя родная – та осложнение получила, с жаром несколько дней валялась и сильно умом от тех грибочков повредилась. Потом ее еле-еле замуж выдали, никто полоумную девку в дом хозяйкой брать не хотел, большое приданое пришлось деду за дочерью дать. Две коровы, лошадь, добра всякого. Ни одна из его дочерей такого приданого не увидела, только тетке моей повезло. А все бабкины грибочки, им спасибо сказать должна была.
– Тогда ошибка случилась. Ясно.
– И сейчас ошибка!
На том бабки для себя и порешили. С большим трудом Кате удалось уговорить двух упрямых старух больше не есть ничего из принесенного Галиной или ее сыном.
– У вас же есть какие-то свои запасы?
– Ну, тушенка есть в банках. Еще с советских годов осталась.
– А она не испортилась?
– Хорошая! Мы в прошлом году ели, отличное мясо.
– А еще что?
– Картошка в подполе есть. Капуста квашеная в бочке.
– Если в бочке, то не годится. Мало ли что там могло вместе с капустой в бочку попасть. Что еще?
– Огурцы имеются.
– Тоже в бочке?
– Огурцы у нас в банках.
Катя кивнула, одобряя.
– Но ты, милая, зря на Галину думаешь. Она баба хорошая.
– А ее сын?
– Игнатий тоже славный.
– То-то вы вчера про него другое говорили.
– Глаз у него сглазливый, а сам хороший мужик. Так тоже бывает.
– Все-то у вас славные да хорошие, а волк ваш сдох! Пельмешек наелся, которые вы для себя приготовили, и сдох. Ничего не навевает?
Бабки подумали, а потом Меланья сказала:
– Это Феодор подстроить мог.
Матрена кивнула.
– Мог! Ох и гнилой мужик!
– Отца Анатолия крепко недолюбливает.
– Одно слово, сектант!
Катя заинтересовалась. Кто это такой Федор?
– Не Федор, а дядя Феодор. Так его кличут.
– И кто он?
– Тот, что в Залесье поселение устроил, мы тебе про него говорили. Под его началом там люди живут.
– И этот Феодор не любит отца Анатолия? А почему?
– А потому что отец Анатолий все для людей, все для епархии, себе ничего. А Феодор только и помышляет, как бы ему за счет других подняться.
– Это вы с чего же такие выводы сделали?
– А хотя бы взять, что домик у отца Анатолия с его матушкой самый скромный, а Феодор настоящие боярские хоромы себе отгрохал. В три этажа! Терем! Живет там с семьей, пальцем о палец не ударит, словно сыр в масле катается, а все вокруг в Залесье на них только и горбатятся.
– Нашел дурачков, которым спасение в будущей загробной жизни пообещал, они и рады для него стараться.
Катя не смогла сдержать улыбки.
– Это о ком сейчас речь идет?
Но старушки иронии не поняли.
– О Феодоре говорим, о ком же еще!
– Дядей себя величает, а сам важный, словно гусь!
– И жадный он какой!
– Всю зиму к нам ездил со своими проповедями, хотя бы раз чего из угощения с собой привез. Отец Анатолий заглянет, так обязательно с гостинцем. У самого негусто, а все же хоть баночку варенья да привезет. И посидит, и поговорит по-человечески, расспросит что и как. Легче после его посещений делается. И на душе так радостно. А Феодор приедет, сядет речи свои разговаривать, так его же еще и чаем пои, и на душе гадко.
– И ни крошки к чаю не привезет. А ведь у них в Залесье всего навалом. И коровы на лугах пасутся, и свиньи по лесу бегают, и овечки. А он куска сыра и того не привез за все время.
– У такого и гнилого яблока в урожайный год не допросишься. Знал, что Галина не для себя, для нас поросенка покупает, ни копеечки ей не скинул. А еще сосед!
– Но если Галина для вас купила целого поросенка, то где же остальная его часть?
– Пока только фарш привезла. Остальную тушку Игнатий еще не разделал.
– Должно, сегодня привезет.
Игнатий появился ближе к полудню. Он приехал на монастырской «Газели» и впрямь доставил бабкам разделанную тушу поросенка.
Увидев мясо, Катя зашептала:
– Умоляю, ничего из этого в пищу не берите!
Но бабушки так плотоядно облизывались на соблазнительные кусочки свежатинки, что она поняла: не удержатся бабки. Соблазн слишком велик. Долго они постились, а теперь хочется им парной свининки. Пельмени им обломились, а мяско вот оно.
– Давайте Игнатия угостим, – придумала Катя выход из положения. – Если согласится вместе с нами за стол сесть, тогда и нам можно.
Так и сделали. К удивлению Кати, мужик охотно согласился.
– Это вы дело придумали, бабки. В монастыре-то мяса не поешь. Мать и то над душой стояла, каждый кусок пересчитала. А мясо хорошее, свежее. Я специально у дяди Феодора живых поросят взял. Да еще лично осмотрел, здоровы ли. Вот и мясо хорошее.
– Ничего себе хорошее! Нугзар его поел, тут же сдох.
Игнатий удивился. Пришлось отвести его к трупу несчастного волка и рассказать историю неудачливого пельменного воришки. И к радости Катюши, Игнатий встал на ее сторону:
– Мясо убрать. Жарьте картошку, старухи! Ее с огурцами поедим. А мы с Катюшей прогуляемся пока.
Катя такому предложению отнюдь не обрадовалась. Игнатий ей совсем не нравился. Больше того, рассказ Веры заставлял Катю элементарно опасаться его компании. Если он раньше скупщику ворованное золотишко, с кого-то снятое, притаскивал, то не факт, что Игнатий и теперь избавился от этой своей привычки. Кто его знает, зачем он ее погулять зовет.
Места тут глухие. А у Кати в ушах сейчас были симпатичные сережки с рубинами. На груди золотая цепочка с крестиком. Хоть и под одеждой, но она есть. И найти ее ничего не стоит. А пара колечек на пальчиках и так видна, и брильянтики в них хотя и крохотные, но блестят. Может, кто-то скажет, что цацки и не такие уж дорогие, но Кате совсем не хотелось, чтобы все это золотишко уплыло в чужие руки.
Но выбора у нее особого не было. И помолясь, она решила, что лучшей защиты, чем молитва, ей в этих местах все равно не найти. Чему быть, того не миновать.
Но к ее удивлению, Игнатий был настроен миролюбиво.
– Что ты насчет волка говорила – это правда? Он точно мясо сожрал?
– Да.
– И сдох?
– Сам же видел.
– Видел, видел.
Игнатий озабоченно хмурился.
– Вот что, придется нам с тобой в одно место сейчас съездить.
– Куда это? Никуда я с тобой не поеду!
– Поедешь.
Игнатий грубо схватил Катю за руку.
– Мне мать велела без тебя не возвращаться. А мотаться сперва в Залесье, а потом оттуда опять за тобой к бабкам мне недосуг. Так что сейчас вместе и поедем.
– Так ты в Залесье хочешь ехать?
– Поросенка я там брал.
– У Феодора?
– Уже слышала про эту персону? Да?
Катя кивнула.
– Выжига он и куркуль, – буркнул Игнатий. – Я бы его раскулачил в два счета, намерение такое имел, да отец Анатолий не позволяет. Чудак человек! Этот Феодор его первейший враг и есть. Уж сколько он сплетен про отца Анатолия распускал. И порочил его по-разному. И людей своих к отцу Анатолию подсылал, чтобы те самогоном рабочих бы спаивали. А как его люди леса строительные прошлым летом подпилили… Чудом, что никто из мужиков не убился!
– Зачем?
– Потому что вредитель! Я уж давно предлагал, чтобы с этим Феодором разобраться по-свойски.
– Как разобраться-то?
– Да хоть поджечь его хату, окошки-двери подпереть, пущай побегает, пущай поголосит. Может, чего и поймет тогда.
– Ты что! – ужаснулась Катя. – Живых людей подпалить? Это же преступление.
– А не преступление, как этот Феодор вредительствует? Моя бы воля… Эх! Ну да ладно, что без толку говорить. Это отец Анатолий слабину дал, все с Феодором чего-то цацкается, все на исправление его надеется. Шалишь! Не исправится он. С такими людьми иначе разговаривать нужно. Они добрых слов не понимают. Их кулаком учить надо.
И Игнатий показал Катюше свой кулак. Что и говорить, размер кулака впечатлял. Кулак у Игнатия был крепкий, налитой, украшенный несколькими шрамами и татуировкой «Люся любит Колю». При чем тут какая-то Люся и тем более Коля, Катюша не поняла, но кулаком впечатлилась.
И на всякий случай сказала:
– Плохо будет тому, кому этим кулаком по мордасам достанется.
Игнатию ее слова пролились, словно бальзам на сердце.
– А то! – самодовольно произнес он. – Долго я смотрел, как дяденьку обижают, не вмешивался. Но теперь уж Феодор этот границу переступил. Если он тушу свиную отравил, это уже прямая угроза жизни получается. Так что ты со мной сейчас в Залесье поедешь и там эту историю про волка повторишь. Поняла?
– Поняла, – пискнула Катя.
Поняла она главным образом то, что деваться ей некуда. Игнатий за нее уже все решил. И спорить с ним дело зряшное. Тем более вон у него какие кулаки. Два аргумента, против которых не попрешь.
Подзакусив картошкой, Игнатий выпросил у бабок самогонки и выпил на дорогу.
– Для бодрости.
Катя подъедала поджаристую картошечку и поглядывала на Игнатия, кисло раздумывая, куда ему быть еще бодрей. И так энергия из малого так и прет. Ясное дело, что плевать ему и на бабок, и на угрозу их жизни, ему охота кулаки размять. Вот он и хорохорится, и самого себя накачивает. И от мысли, что с этим буяном ей придется ехать в незнакомое место и к незнакомым людям, на душе у Кати становилось как-то совсем тоскливо.
А Игнатий, словно и не подозревая о ее настрое, пил самогонку стаканами. Опрокидывал их в себя так лихо, словно это и не самогонка, а простой компотик.
