В дозоре
О том, что враг рядом, мне рассказал Михаил Борисович Черемисов. Встретились мы случайно…
Кончился короткий зимний день. Я стоял на мостике и вглядывался в знакомые очертания берега. Мы возвращались на базу.
— Прошу разрешения закрыть радиометрическую вахту, — говорит мне старшина второй статьи Паланчук, худощавый, смуглый парень.
— Закрывайте.
Паланчук скрывается в штурманской рубке…
Старшина Паланчук — мой земляк. Он радиометрист-виртуоз и в то же время… мечтает о карьере филолога. Штурманский электрик, одессит Гнатенко, — талантливый художник. Я видел его картины, написанные на корабле. Но по призванию он актер, и всё уже решено. После службы он поступит в ГИТИС, а пока занимается в драматической студии Дома флота. Я присматриваюсь к ним, к этим ребятам. Трудно разглядеть человека сразу… Правда, в море это легче. Море как лакмусовая бумажка.
Мне кажется, это настоящие парни. Может быть, иногда горячие, иногда упрямые. Но надежные…
Старшина Владимир Изотов — акустик. Старшина Вячеслав Солоухин — радист. Старшина Виктор Панчехов — рулевой. На них можно положиться.
Однажды во время утомительного, напряженного дозора вышел из строя локатор. Наш корабль сразу стал слепым…
Прошло три часа, а Паланчук и матрос Каримов, его помощник, всё ещё возились у локатора. По инструкции они не были обязаны это делать. Серьезные поломки исправляются специалистами на берегу. Но Паланчук и Каримов понимали, что мы в дозоре…
Я знал, что оба отстояли шестичасовую вахту, и предложил им пойти отдохнуть. Они попросили разрешения остаться.
Ещё через десять часов Паланчук и Каримов всё так же, согнувшись, в который уж раз перебирали, запаивали, заменяли детали локатора, проверяли узлы. И снова — на этот раз уже командиром — им было предложено оставить ремонт и отдохнуть. Они снова попросили разрешить им остаться.
И всё-таки добились своего. К ночи следующего дня локатор заработал. Двадцать семь часов — ни минуты отдыха. Упрямые ребята. До чего упрямые!..
А несколько часов спустя, когда мы пришвартовались и хотели идти на берег, Алексей Дмитриевич, вернувшись из штаба, предложил офицерам собраться у него в каюте. Мы поняли: случилось что-то серьезное.
— Только что получено сообщение. — Командир внимательно оглядел нас. — С этого дня надо усилить наблюдение за надводными целями. Особенно мелкими. Придется осматривать каждую подозрительную фелюгу, или лодку, или моторку. В нашем районе готовится переход границы. Значит, товарищи, особенно мелкие цели…
Мы прекрасно поняли смысл этих слов.
Через несколько дней корабль зашел в X. — порт на побережье, где мы часто заправляемся водой и горючим, в тот самый порт, где я впервые ступил на борт своего корабля. Здесь находится штаб части, и мне надо было по поручению командира передать бумаги в политотдел. Начальник штаба пригласил меня присесть и, отвечая на чей-то телефонный звонок, сказал в трубку:
— Подполковник Черемисов слушает…
Черемисов? Стоп! Я ведь не раз уже слышал это имя. Ну, точно. Ведь у моего отца был друг — пограничник по фамилии Черемисов. Михаил Борисович Черемисов. Только он не был подполковником.
— Значит, лейтенант Мартынов, — задумчиво говорит подполковник. — Скажите, вы не сын Владимира Мартынова?
— Да, — отвечаю я. — А вы Михаил Борисович Черемисов?
…Я сижу за столом перед подполковником. Рассказываю всё по порядку: как окончил училище, как получил назначение, как прибыл сюда…
— Ну, а как служба? — Михаил Борисович внимательно смотрит мне в глаза.
Я не нахожу, что ответить: разве обо всём расскажешь, и отделываюсь ничего не значащим:
— Всё нормально.
Подполковнику Черемисову не нравится мой ответ. Он хочет что-то сказать, но в этот момент раздается стук в дверь.
— Да-да! — резко бросает подполковник, глядя мимо меня на дверь.
— Капитан Сторожев! — докладывает дежурный.
— Пусть входит, — быстро говорит Михаил Борисович. — Сиди, сиди! — останавливает он меня.
Молодой капитан подходит к столу, вопросительно смотрит на меня.
— Говорите, — Михаил Борисович встает. — Познакомьтесь. Капитан Сторожев — лейтенант Мартынов. — Он медлит, потом добавляет с улыбкой: — Потомственный пограничник… Пусть слушает, ему полезно.
Мы знакомимся. Сторожев кладет перед подполковником фотокарточку. Михаил Борисович разглядывает фотокарточку, потом говорит мне:
— Видел когда-нибудь врага?
— Нет, — отвечаю я.
— Вот, полюбуйся. — Он протягивает фотокарточку.
На меня глядит ничем не примечательное, скучное, невыразительное лицо. Только у правой брови, на виске, небольшая черточка — то ли дефект фотографического отпечатка, то ли шрам.
— Андрис С., он же Николай Ч., — говорит Сторожев. — Родился в двадцать пятом году, во время войны находился здесь, в Прибалтике. Служил у немцев. Потом остался. Жил здесь безвыездно. За прошедшее время ничем особенно себя не проявил. Ездил в туристскую поездку за границу. Там получил задание. Сейчас хочет выбраться.
Несколько секунд мы сидим молча.
— Вот так, Володя. — Подполковник смотрит на меня. — Значит, враг…
Значит, враг… Я впервые в жизни понял, что это значит. Враг приносит ненависть и опасение. Опасение за города, за улицы, за каждое деревцо, за детей на тротуарах, за дождь в Удельной…
Враг где-то близко, где-то совсем рядом. Ходит, говорит, дышит, покупает в киоске сигареты, садится в автобус…
Враг мерещился мне на каждом шагу, он донимал меня на вахте, снился во сне…
Я с болью ощущал свое бессилие.
