Рэй Бредбери
Обмен
Слишком уж много формуляров было в картотечном шкафу, слишком много книг на полках, слишком много шумной ребятни в детском зале, слишком много газет, которые предстояло рассортировать и убрать повыше на стеллажи…
Всего было с лихвой. Мисс Адаме откинула с изборожденного морщинами лба седую прядь, водрузила на переносицу пенсне в золотой оправе, а потом позвонила в серебряный библиотечный колокольчик и пару раз щелкнула выключателем. Выпроводить посетителей – что взрослых, что детей – с первой попытки не удавалось. Мисс Ингрэм, младший библиотекарь, ушла домой пораньше, сославшись на болезнь отца, поэтому все обязанности целиком легли на плечи мисс Адаме: проштамповать, расставить по местам, проверить сохранность.
В конце концов на последнюю книгу была поставлена отметка, тяжелые, обшитые медными листами двери выпустили последнего мальчугана, стукнул засов – и мисс Адаме под грузом неимоверной усталости прошествовала к своему рабочему столу сквозь сорок лет библиотечной тишины и радения о книгах.
Там она остановилась, положила пенсне на зеленый лист промокательной бумаги, сжала двумя пальцами тонкую переносицу и постояла с закрытыми глазами. Ну и бедлам! Малышня возит грязными пальцами по фронтисписам, оставляет на страницах каракули, гремит роликовыми коньками. Старшеклассники врываются с хохотом, а уходят с легкомысленными песенками!
Вооружившись каучуковым штампом, она взялась расставлять карточки строго в алфавитном порядке, и ее пальцы дошли до границы между Данте и Дарвином.
В это время до ее слуха донесся легкий стук по стеклу: у входной двери маячила мужская фигура. Мисс Адаме покачала головой. Тень у входа делала умоляющие жесты.
Тяжело вздыхая, мисс Адаме отперла дверь и увидела молодого человека в военной форме.
– Вы опоздали. Библиотека закрыта,- сообщила она и добавила, взглянув на его погоны: – Капитан.
– Постойте! – взмолился капитан.- Неужели вы меня не узнаете?
И повторил, не дождавшись ответа:
– Не узнаете?
Она вгляделась в его лицо, пытаясь выхватить из полутьмы хоть какие-то знакомые черты.
– Кажется, узнаю,- произнесла она после некоторых колебаний.- Вы когда-то были записаны в нашу библиотеку.
– Точно.
– Но это было давно,- продолжала она.- Да, вроде бы припоминаю.
Он замер в ожидании; мисс Адаме попыталась переместить его в другое время, но лицо мужчины никак не превращалось в мальчишеское, имя тоже не всплывало из прошлого, а посетитель уже протягивал ей руку для приветствия.
– Можно войти?
– Как вам сказать…-растерялась она.-Ну, входите.
Она повела его вверх по лестнице, в полутемное царство книг. Молодой офицер огляделся и сделал медленный выдох, а потом взял с полки первую попавшуюся книгу и прижал ее к носу, чтобы вдохнуть запах. Ему хотелось смеяться.
– Не обращайте на меня внимания, мисс Адаме. Вы знаете, как пахнут новые книги? Переплет, бумага, шрифт? Это как свежий хлеб для голодного.- Он посмотрел по сторонам.- Вот у меня сейчас голод, только сам не знаю, на что.
Наступила пауза, и мисс Адаме поинтересовалась, надолго ли он пожаловал.
– На пару часов, не больше. Я еду поездом из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, вот и решил завернуть сюда из Чикаго, пройтись по знакомым местам, проведать старых приятелей.- В его глазах сквозило огорчение; руки мяли форменную фуражку.
Мисс Адаме мягко спросила:
– У вас что-то случилось? Вам нужна помощь?
Он посмотрел в окно на темные городские дома; света почти нигде не было.
– Да нет, я просто удивился,- ответил он.
– Чему?
– Сам не знаю, на что я рассчитывал. Глупо как-то получилось,- сказал он, переводя взгляд от мисс Адаме к оконному стеклу.- Можно подумать, если я уехал из этих мест, все будут стоять, как истуканы, до моего возвращения. Можно подумать, старые друзья только и ждут, чтобы я сошел с поезда, и со всех ног бросятся меня встречать. Идиотизм.
– Ну, почему же? – возразила она, немного ус покоившись. Нам всем свойственно так думать. Вот я, например, в ранней юности открыла для себя Париж, а вторично приехала во Францию уже в сорок лет и страшно возмутилась, что никто меня не ждет, что знакомые дома снесены, а все горничные, коридорные и портье из гостиницы, где я останавливалась, либо умерли, либо ушли на пенсию, либо переехали.
Он согласно кивнул, но продолжать не стал.
– Хоть кто-нибудь знал о вашем приезде? – спросила она.
– Кое-кому я написал, но ответа не получил. Помню, еще подумал: да ладно, им некогда письма строчить, зато уж когда появлюсь, все будут на месте. Но почему-то никого нет.
Когда с языка мисс Адаме слетел ответ, она сама удивилась:
– Я-то на месте.
– Да, верно.- На его губах мелькнула улыбка.- Не передать, как я рад!
Его взгляд сделался таким пристальным, что она невольно отвела глаза.
– Скажу честно, ваше лицо мне знакомо, но я до сих пор не могу признать в вас мальчика, который был записан в библиотеку…
– Двадцать лет назад! А как он выглядел, этот мальчик, вот…
Порывшись в тощем бумажнике, он достал несколько фотографий и выбрал снимок подростка лет двенадцати, с лукавой улыбкой и копной соломенных волос – казалось, он вот-вот выпрыгнет из поблекшего квадрата.
– Ах да.- Мисс Адаме поправила пенсне и за крыла глаза, напрягая память.- Сейчас скажу. Сполдинг. Уильям Генри
Сполдинг?
Он кивнул и смущенно покосился на фотографию, которую теперь держала в руках мисс Адаме.
– Сильно я вам досаждал?
– Да уж.- Она поднесла снимок к глазам и сравнила его с лицом капитана.- Сущий чертенок.- Фотография перешла обратно к владельцу.- Но я в нем души не чаяла.
– Правда? – Он улыбнулся чуть увереннее.
– Несмотря ни на что – да.
– Помолчав, он спросил:
– А теперь?
Мисс Адаме поглядела сначала влево, потом вправо, будто высматривая ответ на неосвещенных полках.
– Пока трудно сказать.
– Извините.
– Нет-нет, это естественный вопрос. Время по кажет. Не будем стоять, как истуканы, подобно вашим друзьям, которые так и не двинулись с места. Пойдемте. Я сварила кофе, чтобы взбодриться. Кажется, в кофейнике еще что-то осталось. Давайте сюда фуражку. Снимайте шинель. Каталог обменного фонда здесь.
Идите-ка сюда, поройтесь в старых формулярах, чем черт… чем судьба не шутит.
– Неужели их не выбросили? – изумился он.
– Библиотекари никогда ничего не выбрасывают. Как знать, кто приедет следующим поездом. Прошу.
Вернувшись с чашкой кофе, она увидела, что капитан замер над алфавитным ящиком, как птица над полупустым гнездом.
Он протянул ей старый формуляр с лиловыми штампами.
– С ума сойти! – протянул он.- Надо же, сколько я брал книжек!
– По десять штук за раз. Я, бывало, скажу: "Не положено, мальчик мой", но куда там! И что самое интересное,- добавила она,- ты их читал! А вот и кофе.- Она поставила чашку и терпеливо ждала, пока он с тихим смехом извлекал одну за другой погашенные карточки.
– Не верю своим глазам! Будто и не уезжал. Можно я их вытащу и за столом посмотрю? – Он показал ей карточки; она кивнула.- Нельзя ли пройтись по залам? Наверно, многое из памяти выветрилось.
Она покачала головой и взяла его за локоть.
– Из памяти ничего не выветривается. Но можно и пройтись.
Вот здесь, как и прежде, абонемент для взрослых читателей.
– Как я мечтал сюда перейти, когда мне стукнуло тринадцать! А вы: "Тебе еще рано". И все-таки…
– Перевела?
– Да! Огромное вам спасибо.
Глядя на нее сверху вниз, он припомнил еще кое-что:
– А ведь вы были выше меня.
Ей пришлось поднять лицо кверху, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Читатели меня перерастают, но не настолько, чтобы я не могла дотянуться.
Не успел он и глазом моргнуть, как она цепко ухватила его двумя пальцами за подбородок. Он вытаращил глаза:
– Помню, помню. Когда со мной никакого сладу не было, вы ловили меня за подбородок, наклонялись и хмурили брови.
Эти сведенные к переносице брови были страшнее всего. Стоило вам таким манером подержать меня секунд десять – и я неделю ходил как шелковый.
Она кивнула и разжала пальцы. Потирая подбородок, он двинулся дальше.
– Вы, конечно, меня простите,- он не поднимал головы, но мальчишкой я частенько отрывался от книги и подглядывал за вами, а вы восседали в середине, за своим столом, и мне казалось, что вы – как бы это сказать – всемогущая волшебница, потому что у вас в библиотеке заключен целый мир. Захочешь узнать про другие страны, другие народы, про что-нибудь интересное – вы непременно отыщете и дадите мне то, что требуется.- Он покраснел и сбился.- Вот я и говорю… У вас весь мир был как на ладони. Вы мне открыли дальние края, чужие земли. Я это запомнил на всю жизнь.
Мисс Адаме медленно обвела глазами тысячи томов. Только теперь она успокоилась.
– И часто ты меня так называл?
– Волшебницей? Да, конечно. Всегда.
– Пойдем дальше,- помолчав, сказала она. Бок о бок они прошли через все залы, потом спустились вниз, где размещался газетный каталог, а по пути наверх он вдруг схватился за перила:
– Мисс Адаме!
– Что такое, капитан?
– Боюсь,- выдохнул он.- Не хочу уходить. Боюсь.
Ее ладонь сама собой легла ему на локоть.
– Иногда… мне и самой страшно,- призналась мисс Адаме под покровом темноты.- А тебе-то чего бояться?
– Как уйти, не попрощавшись? Вдруг я больше не вернусь?
Хочу повидаться с друзьями, пожать им руки, похлопать каждого по плечу, ну, не знаю, что еще… потрепаться.- Помолчав, он договорил: – А я походил по городу – и не нашел никого знакомых. Кроме вас. Все разъехались.
Блестящий маятник настенных часов раскачивался туда-сюда с едва уловимым шорохом.
С безотчетной решимостью мисс Адаме взяла ночного гостя под руку и заставила преодолеть последние несколько ступеней, чтобы уйти от тяжелых сводов первого этажа в сторону последнего зала, который выглядел приветливее всех остальных.
– И здесь никого.- Он огляделся и покачал головой.
– Ты так считаешь?
– Не понимаю, где все? Раньше мои приятели забегали сюда за книжками; бывало, обменивали даже после закрытия. А теперь?
– Теперь все реже,- сказала она.- Но я не о том. Ты хоть понимаешь, что Томас Вулф ошибался?
– Вулф? Великий и могучий? В чем же его ошиб ка?
– В заглавии одного из романов.
– "Домой возврата нет"? – догадался он.
– Вот именно. Он ошибался. Дом – это здесь. Здесь твои друзья. Ты здесь проводил летние каникулы.
– Точно. Мифы. Легенды. Мумии. Ацтеки. Злые колдуньи, что плюются жабами. Я действительно отсюда не вылезал. Но старых знакомых уже нет.
– Посмотрим.
Не дав ему опомниться, она включила лампу с зеленым абажуром, которая выхватила из темноты отдельный столик.
– Уютно, правда? Теперь в библиотеках чересчур много света. Но в каких-то уголках непременно должен царить полумрак.
Ты согласен? Должна быть тайна. Чтобы по ночам с полок спускались неведомые звери и замирали в этом тропическом свете, перелистывая страницы своим дыханием. Ты, наверно, думаешь, что я свихнулась?
– Ничего такого не заметил.
– Слава богу. Присядь. Теперь я знаю, кто ты такой, и все будет, как прежде.
– Такого не бывает.
– Вот как? Сейчас увидишь.
Она исчезла за стеллажами, вернулась к столу с десятком томов и каждый поставила вертикально, чтобы ему были видны сразу все заглавия.
– Летом тридцатого года, когда тебе было – дай сообразить
– десять лет, ты проглотил все эти книги за одну неделю.
– Изумрудный город? Дороти? Волшебник? Узнаю!
Она подвинула поближе другие книжки.
– "Алиса в стране чудес". "Алиса в Зазеркалье". Месяц спустя ты снова попросил и ту и другую. Я говорю: "Да ведь ты их только что прочел!" А ты в ответ: "Прочел, да не все запомнил. А нужно другим рассказать".
– Надо же,- тихо откликнулся он.- Неужели это правда?
– Чистая правда. Ты и другие книги по десять раз перечитывал. Мифы Древней Греции и Рима, предания Древнего
Египта. Скандинавские саги, китайские сказки. Ты был всеядным.
– Сокровища Тутанхамона извлекли из гробницы, когда мне было три года. Я видел иллюстрацию, которая меня поразила. Что тут еще хорошего?
– "Тарзан, повелитель обезьян". Эту ты брал…
– Раз тридцать! А вот: Джон Картер, "Марсианский маг" – сорок раз! Боже мой, как вы все помните?
– Да ведь ты здесь каждое лето дневал и ночевал. Прихожу с утра пораньше открывать библиотеку – ты уже тут как тут.
Уходил разве что пообедать, да и то иногда приносил с собой бутерброды и жевал их в садике, возле каменного льва.
Бывало, засиживался у нас до ночи, тогда приходил отец и за ухо тащил тебя домой. Как можно забыть такого читателя?
– Нет, все равно…
– Ты никогда не бегал с другими ребятами, не играл ни в бейсбол, ни в футбол. Почему?
Он опустил глаза.
– Так ведь меня караулили.
– Кто?
– Сами знаете. Те, которые не читали. Вот они и караулили.
Те самые. Эти.
Он вспомнила:
– Ах, да. Хулиганы. Из-за чего они не давали тебе проходу?
– Из-за того, что я любил книги, а их компанию не переваривал.
– Поразительно, что ты не сломался. Я наблюдала, как ты, сгорбившись над столом, просиживал здесь вечера напролет.
Совсем один.
– Нет, не один, а в хорошей компании. Это и были мои друзья.
– Вот еще кое-кто.
Она выложила на стол "Айвенго", "Робина Гуда" и "Остров сокровищ".
– Ага,- обрадовался он,- наш странный и загадочный мистер
По. Как я обожал его "Маску красной смерти"!
– Ты ее брал так часто, что я завела для тебя карточку длительного учета, чтобы ты мог держать книгу дома, пока ее не затребует другой читатель. Требование поступило через полгода, и для тебя это было настоящим ударом. Через неделю я снова вы дала тебе Эдгара По и продлила на год. Да, кстати, ты эту книгу?..
– Она у меня в Калифорнии. Хотите, чтобы я ее?..
– Нет, нет. Ничего страшного. Давай смотреть дальше. Это все – твои книги. Сейчас еще принесу.
Мисс Адаме несколько раз уходила и возвращалась, но каждый раз с одной-единственной книгой, неся ее, как особую ценность.
На столе уже поднялся настоящий книжный Стоунхендж; теперь внутри него росло второе кольцо, где каждый том высился в полный рост, отдельно от соседей, в гордом величии. Сполдинг каждый раз называл вслух заглавие и автора, а потом перечислял имена сидевших много лет назад за тем же столом – кто-то беззвучно шевелил губами, а кто-то не мог удержаться и шепотом читал самые захватывающие страницы вслух, да с таким упоением, что никто на него не шикал, никто не одергивал: "Тише ты!" или
"Про себя!".
Она поставила первую книгу – и налетел ветер, который принес с собой заросли ракитника и молодую девушку, потом повалил снег, и кто-то издалека окликнул: "Кэти!", а когда снегопад прекратился, за столом, прямо напротив, уже сидела девочка, с которой они в шестом классе вместе бегали в школу: она смотрела в окно и разглядывала принесенный ветром ракитник, снег и ту девушку, заплутавшую среди другой зимы.
Вторая книга заняла свое место – и по зеленым полям галопом помчалась великолепная вороная лошадка, а в седле сидела другая девочка, которая, когда он был двенадцатилетним мальчишкой, робко передавала ему записки, прячась за учебником.
Потом возникли отдаленные, призрачные черты Снегурочки, но ее длинные золотистые волосы, будто струны арфы, почему-то перебирал летний ветер; она осталась плывущей в Византию, где слух императоров утром и вечером услаждали золотые соловьи в заводных клетках. Это была она – та самая, что осталась бегущей вокруг школы к глубокому озеру десять тысяч закатов назад; она не вынырнула, ее так и не нашли, но она вдруг очутилась здесь, под зеленым абажуром настольной лампы, и открыла Йейтса, чтобы наконец-то отплыть из Византии домой.
А по правую руку от нее – Джон Хафф, чье имя запомнилось отчетливее других: он хвастался, что залезал на каждое дерево в городе и ни разу не свалился, он из конца в конец перебегал бахчу по дыням, не касаясь ногами земли, одной палкой сбивал целый град каштанов, на рассвете горланил под окнами и сдавал учителям одно и то же сочинение по Марку Твену четыре года подряд, пока его не уличили; прежде чем раствориться, он выкрикнул: "Зови меня просто Гек!"
А дальше, по правую руку от него, появился болезненного вида невыспавшийся парнишка, сын владельца гостиницы, который стращал всех привидениями, что обитают в заброшенных домах, и водил туда сомневающихся,- дерзкий на язык, с приплюснутым носом и бульканьем в горле, которое возвещало долгую октябрьскую смерть, невыразимо жуткое падение дома Эшеров.
Потом появилась еще одна девочка.
А рядом с ней…
А дальше…
Мисс Адаме поставила перед ним последнюю книгу, и в памяти всплыло дивное создание из далекого прошлого. В том времени остались слова, которые его застенчивое двенадцатилетнее отрочество не могло выговорить вслух, зато ее умудренная опытом тринадцатилетняя юность тихо произнесла: "Я – Красавица.
А ты? Ты – Чудовище?"
Теперь он хотел дать ответ – хоть и запоздалый – этой прелестной маленькой фее: "Нет. Чудовище прячется в темноте, а когда часы пробьют три, выходит напиться".
На этом все и завершилось, последние тома уже были расставлены, как два кромлеха: снаружи – большой круг, из его собственных отображений, внутри – круг поменьше, из незабытых, неизбывных лиц, летних и осенних имен.
Он посидел без движения минуту, другую, а затем потянулся к книгам, которые прежде – да и теперь – безраздельно принадлежали ему; он раскрывал очередной том, проглатывал, закрывал и брался за следующий, пока не замкнул внешнее кольцо; после этого ощупью нашел плот на реке, и заросли ракитника, где жили ураганные ветры, и резвую вороную лошадку на лугу, и прелестную всадницу. Спиной он услышал, как хранительница тихо отошла в сторону, чтобы оставить его наедине со словами…
Прошло немало времени, прежде чем он откинулся на спинку стула, протер глаза, оглядел свои оборонительные сооружения, крепостные стены, римские валы и согласно покачал головой, не чувствуя скопившейся в глазах влаги.
– Верно.
– Что-что? – послышалось из-за спины.
– Верно вы сказали про Томаса Вулфа и про название романа.
Это ошибка. Здесь все, как прежде. Никаких перемен.
– Никаких перемен и не будет, пока я тут главная,- сказала она.
– Вы уж, пожалуйста, не уходите.
– Я-то не уйду, а ты заглядывай почаще.
В этот миг совсем недалеко, в городе, раскинувшемся внизу, завыл паровозный гудок.
– Это не твой ли поезд? – встревожилась мисс Адаме.
– Нет, но мой уже совсем скоро.
Он поднялся, чтобы совершить обход скромных обелисков, которые вдруг сделались настоящими монументами; двигаясь вдоль края стола, он поплотнее закрывал обложки и одними губами повторял давно знакомые названия и давно знакомые, любимые имена.
– Можно их оставить здесь? – спросил он. Она посмотрела на него, на концентрические книжные круги и, подумав, ответила:
– До завтра пусть постоят. Только зачем?
– А вдруг,- сказан он,- ночью придут неведомые звери, про которых вы говорили, и замрут в этом тропическом свете, и будут перелистывать страницы своим дыханием. И еще…
– Говори.
– Вдруг появятся мои друзья, которые все эти годы прятались в темноте,- вдруг придут на свет этой лампы.
– Они уже здесь,- негромко сказала она.
– И то верно,- кивнул он.- Они уже здесь. Почему-то ему было не сдвинуться с места. Она беззвучно прошествовала через весь зал и, остановившись у своего рабочего стола, сделала последнее объявление:
– Библиотека закрывается, ребятки. Библиотека закрывается.
С этими словами она пощелкала выключателем, чтобы все лампы мигнули в знак предупреждения, и оставила гореть только половину; наступили библиотечные сумерки.
Он нашел в себе силы оторваться от стола с двойным книжным кольцом и приблизился к ее рабочему месту:
– Теперь можно уходить.
– Да, Уильям Генри Сполдинг,- подтвердила она.- Теперь можно.
К выходу они направились вместе; мисс Адаме гасила лампы
– одну за другой. Она подала ему шинель, а он ни с того ни с сего взял ее за руку и поцеловал тонкие пальцы.
Это было столь неожиданно, что она едва удержалась от смеха, но вслух лишь произнесла:
– Помнишь, что сказала Эдит Уортон, когда то же самое сделал Генри Джеймс?
– Напомните мне.
– "Пикантный вкус – только от локтя и выше".
Они расхохотались в один голос, и капитан сбежал по мраморным ступеням к витражу входной двери. У подножья лестницы он задержался и посмотрел наверх:
– Когда будете ложиться спать, вспомните, как я вас называл в двенадцать лет, и повторите это вслух.
– Да у меня уже из головы вылетело.
– Не может быть.
На окраине опять зазвучал паровозный гудок.
Входная дверь отворилась и тут же захлопнулась, выпустив ночного посетителя.
Пальцы мисс Адаме легли на последний выключатель; когда ее взгляд скользнул по двойному книжному кольцу на самом дальнем столе, она задумалась: "Как же он меня называл?"
– Ах да! – через мгновение сказала она вслух. И выключила свет.
Примечания:
Томас Вулф (1900-1938) – американский писатель. Его романы и новеллы "Взгляни на дом свой, ангел" (1929), "Паутина и скала" (1939) и др. образуют широкое полотно американской жизни, сочетая лирическое и сатирическое, реальное и символическое начала. Роман "Домой возврата нет" увидел свет после смерти автора, в 1940 г.
_…открыла Йейтса, чтобы наконец-то отплыть из Византии домой._ – Йейтс, Уильям Батлер (1865-1939) – ирландский поэт и драматург, вдохновитель культурного движения 1890-х гг. "Ирландское возрождение", лауреат Нобелевской премии по литературе (1923). Стихотворение "Плавание в Византий" написал в 1926 г.
"Падение дома Эшеров" – роман Эдгара По (1842). (См. также "Последние почести").
Кромлех (от бретонского crom – круг и lech – камень) – один из видов мегалитических построек времени неолита и бронзового века, состоит из отдельно стоящих камней высотой
6-7 метров, образующих одну или несколько концентрических окружностей.
Эдит Уортон (1862-1937) – американская писательница, автор романа "Век невинности", проникнутого сожалением об утрате традиционных нравственных и эстетических ценностей.
По художественной манере близка к Генри Джеймсу, с которым была хорошо знакома. (См. также "Спешите жить: послесловие").
Генри Джеймс (1843-1916) – американский писатель британского происхождения, автор социально-психологических романов и повестей ("Послы", "Женский портрет", "Поворот винта", "Золотая чаша", "Письма Асперна" и др.), стоял у истоков литературного модернизма.
На главную: Предисловие
