Рэй Брэдбери

Полуночный танец дракона

Помните байки об Аароне Штолице? Его прозвали Вампиром, потому что он работал по ночам. А две его студии помните? Одна как ящик для рояля, другая как кладовка для крекеров. Я работал в кладовке, которая, кстати сказать, граничила с кладбищем

Санта-Моника. Хорошенькое дельце! Покойничек, вы ошиблись адресом, вам надо на девяносто футов южнее!

Чем я там занимался? Передирал чужие сценарии, заимствовал музыку и монтировал такие ленты, как "Чудище в парадной зале"

(этот фильм очень нравился моей маме, он напоминал ей ее собственную матушку), "Ловкий мамонт" и прочие фильмы, посвященные всяким разным гигантским тлям и исступленным бациллам, которые мы снимали буквально за ночь.

Ничего этого нет уже и в помине. За одну-единственную ночь

Аарон Штолиц стал не только знаменитым на весь мир, но и ужасно богатым, что, конечно же, не могло не отразиться и на моей судьбе.

В один жаркий сентябрьский вечер зазвонил телефон. Аарон в этот момент, что называется, держал оборону в студии. Иначе говоря, он укрылся в своей комнатенке два на четыре и не впускал назойливых, словно дрозофилы, шерифов.

Я сидел в задней комнате и монтировал на ворованном оборудовании наш очередной шедевр. Тут-то, как я уже сказал, и зазвонил телефон. От неожиданности мы подскочили на месте так, словно услышали доносящийся из далекого далека визг жен, занимающихся проверкой нашего финансового состояния.

Выждав минуту-другую, я поднял трубку.

– Эй, там, – послышалось из трубки. – С вами говорит

Джо Самасука из кинотеатра "Самурай Самасука"! Мы назначили на восемь тридцать премьеру потрясающей японской ленты. Вся беда в том, что наша пленка застряла на фестивале то ли в

Пакоиме, то ли в Сан-Луис-Обиспо. Такие дела. Может быть, у вас найдется девяностоминутный широкоэкранный фильм о самураях или, на худой конец, что-нибудь вроде китайской сказки? Я готов выложить за него пятьдесят монет. Короче, что у вас есть о крутых парнях, которые сухими выходят из воды?

– "Остров бешеных обезьян"?

Мой собеседник никак не отреагировал на это предложение.

– "Две тонны кошмара"?

Хозяин кинотеатра "Самурай Самасука" потянулся к рычажку телефонного аппарата.

– "Полуночный танец дракона"! – завопил я.

– В самый раз. – Слышно было, как он закуривает. – Дракон, так дракон. Скажите, не могли бы вы закончить монтаж и озвучку часа эдак через полтора?

– Вот такие пироги! – сказал я, повесив трубку.

– "Полуночный танец дракона", говоришь? – поинтересовался появившийся в дверях Аарон. – У нас отродясь такого фильма не было.

– Смотри! – Я выложил перед камерой ряд из заглавных букв.

– Сейчас "Остров бешеных обезьян" превратится в "Полуночный танец дракона" со всеми вытекающими отсюда последствиями!

Я переименовал фильм, в два счета разобрался с музыкой

(прокрутив задом наперед запылившиеся записи Леонарда

Бернстайна (1)) и отнес все двадцать четыре бобины с пленкой в наш "фольксваген". Вообще-то фильм умещается на девяти бобинах, но монтируют его обычно на катушках поменьше, чтобы с ними было легче возиться. Времени на перемотку нашего эпоса у меня, как вы сами понимаете, не оставалось. Придется уж этому Самасуке поработать с двумя дюжинами катушек.

Мы лихо подрулили к кинотеатру и понесли наши драгоценные бобины в киноаппаратную. Дышавший шумно, как Кинг-Конг, человек, от которого ужасно разило хересом, тут же заграбастал все части фильма, отнес их в свою будку и закрыл за собой металлическую дверь.

– Эгей, мы так не договаривались! – воскликнул Аарон.

– Нужно забрать у них деньги еще до начала фильма, – сказал я. – Иначе, боюсь, будет поздно.

Мы стали спускаться по лестнице.

– Конец, всему конец! – послышались снизу горестные крики.

Мы увидели внизу несчастного Джо Самасуку, который едва ли не плача взирал на толпившихся возле входа зрителей.

– Джо! – сказали мы в один голос. – Что с тобою стряслось?

– Как вы не понимаете, – простонал он. Я разослал телеграммы, но они все равно явились на премьеру: "Верайети",

"Сатердей Ревью", "Сайт-энд-Саунд", "Манчестер Гардиан",

"Авангард Синема Ревью". О, дайте же мне ядовитой американской пищи, я хочу умереть!

– Спокойствие, Джо, – попытался успокоить его Аарон. -

Наш фильмец не так уж и дурен.

– Кто их знает, – покачал я головой. – Это ведь суперснобы. Не ровен час, после нашего фильма они вспомнят о "Харакири Продакшн".

– Главное – спокойствие, – как ни в чем не бывало заметил

Аарон. В ближайшем баре можно пропустить рюмочку-другую. Пошли.

Судя по бравурным звукам проигрывавшихся задом наперед опусов Дмитрия Темкина (2), фильм уже начался.

Мы понеслись в бар. Однако не успели мы выпить по двойной порции успокоительного, как из зала послышались дружные вздохи и охи, походившие на шум набежавшей на берег океанской волны.

Мы с Аароном открыли дверь зала, силясь понять, какой танец исполняет наш неподражаемый дракон.

Увидев изображение на экране, я вновь рванулся к запертой металлической двери аппаратной и принялся барабанить по ней кулаками.

– Болван! Гнида! Ты перепутал катушки! Вместо четвертой бобины ты взял вторую!

Вскоре ко мне присоединился и запыхавшийся Аарон.

– Послушай, – сказал он, прислонившись к двери.

Из аппаратной доносились булькающие звуки.

– Похоже, он что-то пьет.

– Он и без того уже в стельку пьян!

– Знаешь, – сказал я, взмокнув от волнения, – фильм идет всего пять минут. Может быть, они ничего не заметят. Эй ты!

– заорал я, лягнув по двери ногой. – Считай, что мы тебя предупредили! Немедленно расставь бобины по порядку!

Я взял под руку дрожавшего то ли от волнения, то ли от негодования приятеля и сказал:

– Аарон, нам нужно выпить еще по одной успокоительного.

Едва мы выпили еще по мартини, как из зала вновь послышался оглушительный шум прибоя.

Я понесся к залу, взбежал по лестнице, ведущей к аппаратной, и стал скрестись в окованную сталью дверь.

– Маньяк! Убийца! Зачем ты поставил шестую катушку?

Немедленно смени ее на третью! Как только ты откроешь дверь, я придушу тебя собственными руками!

Слышно было, как он открыл… очередную бутылку и направился в глубь аппаратной, то и дело спотыкаясь о жестяные коробки с бобинами.

Обезумев от горя, я, подобно герою "Медеи", принялся рвать на себе волосы и вернулся к Аарону, задумчиво рассматривавшему содержимое своего стакана.

– Скажи мне, ты когда-нибудь видел трезвых киномехаников?

– А ты видел китов, которые не умели бы плавать? – ответил я вопросом на вопрос. – Ты видел левиафанов, которые камнем шли бы ко дну?

– Да ты поэт, – уважительно сказал Аарон. Валяй дальше.

– Мой шурин пятнадцать лет работал киномехаником в

"Трайлакс Студио" и все эти годы, что называется, не просыхал.

– Нет, ты только вдумайся!

– Я только и делаю, что вдумываюсь. Бедолаге пришлось пятнадцать лет кряду следить за перипетиями "Седла греха", раз за разом крутить "Горное гнездышко" и мучиться с перемонтированными "Сетями страсти". Подобные потрясения могут в два счета сломить кого угодно. Я уж не говорю о кинотеатрах с безостановочным показом. Ты мог бы девяносто раз подряд смотреть "Харлоу" с Кэрролл Бейкер? (3) Подобное трудно даже представить, верно? Разве это не безумие? Экранные кошмары, бессонные ночи, импотенция. Нет ничего удивительного в том, что ты начинаешь пить. В этот самый час в Америке с ее неприступными фортами и сверкающими неоновой рекламой городами нет никого пьянее киномехаников, с которыми никогда не сможет тягаться даже видавшая виды подзаборная публика. Если они не будут пить, они просто погибнут.

Мы допивали мартини уже молча. При мысли о разбросанных по всему континенту десятках тысяч киномехаников с их стрекочущими аппаратами и бутылками я даже прослезился.

Из зала вновь послышался какой-то шум.

– Сходи посмотри, что делает этот псих, сказал Аарон.

– Я боюсь.

Зал сотрясался от эмоций. Мы в очередной раз покинули бар и взглянули на окошко аппаратной.

– Всего у него двадцать четыре бобины, верно? Аарон, ты мог бы прикинуть количество их возможных комбинаций? Девятая вместо пятой. Одиннадцатая вместо шестнадцатой. Восьмая вместо двадцатой. Тринадцатая…

– Заткнись, – угрюмо буркнул Аарон.

Мы принялись нервно прогуливаться вкруг квартала и обошли его шесть раз. Из зала теперь доносился не просто шум, но скорее рев обезумевшей толпы.

– Господи, похоже, они уже ломают сиденья…

– Ну, вряд ли.

– Они поубивают всех своих родных и близких!

– Кинокритики? Аарон, ты когда-нибудь видел их родных и близких? Здесь эполеты. Там лычки. Раз пять в неделю качаются в тренажерном зале. Даже в свободное время они то и дело спускают на воду боевые корабли. Какие уж тут близкие? У них и дальних-то нет…

В полночной тьме из зала доносились вопли и свист.

Я приоткрыл дверь и взглянул на экран.

– Девятнадцатая вместо десятой.

В тот же миг из кинотеатра пошатываясь вышел его хозяин.

По его бледным щекам катились слезы.

– Что вы со мной сделали! Во что вы меня превратили!

– вскричал он. – Ублюдки! Недоноски! Прохиндеи! Театра "Самурай

Джо Самасуки" больше не существует!

Он орал с такой надсадой, что я стал беспокоиться о его здоровье.

– Не надо так, Джо, – сказал я. – В конце концов, чего только в жизни не бывает.

Музыка играла все громче. Напряжение нарастало с каждой секундой. Казалось, еще немного – и раздастся страшный, всеразрушающий взрыв, который отделит материю от сознания, как мясо от костей.

Отшатнувшись, Джо Самасука сунул мне в руки какой-то ключ и пробормотал:

– Вызовите полицию, пригласите уборщиков мусора и заприте оставшиеся двери. Мне звонить не надо, я свяжусь с вами сам.

В следующее мгновение он уже исчез.

Конечно же, нам следовало бы присоединиться к нему, но тут раздались оглушительные финальные аккорды фильма (Берлиоз вперемешку с Бетховеном), после чего установилась мертвая тишина.

Мы с Аароном обреченно повернулись к запертым дверям кинотеатра.

Створки дверей распахнулись, и из них на мостовую хлынула совершенно обезумевшая толпа, похожая на многоглазого, многорукого и многоногого бесформенного зверя.

– Умирать-то как не хочется, – просипел Аарон.

– Раньше надо было думать, – сказал я.

Толпа, этот огромный, дрожащий от возбуждения зверь, приостановилась. Мы смотрели на нее. Она смотрела на нас.

– Это они! – раздался чей-то безумный голос. – Продюсер и постановщик!

– Прощай, Аарон, – сказал я.

– До встречи на том свете, – печально откликнулся он.

Издав утробный рык, многоголовый и многорукий зверь набросился на нас и… торжествуя, принялся носить на руках, с воплями и пением нас трижды пронесли вокруг кинотеатра, потом по улице и снова к кинотеатру.

– Аарон!

Я пригляделся к бурлящему под нами морю счастливых улыбок.

Вот обозреватель "Манчестер Гардиан". Рядом с ним злобный, страдающий несварением желудка критик из "Гринвич Виллидж

Аванти". Вон там зашлись в экстазе второразрядные обозреватели из "Сатердей Ревью", "Нейшн" и "Нью Рипаблик". И повсюду, вплоть до самых дальних берегов этого бурного моря, бесновались, прыгали от восторга, смеялись и размахивали руками корреспонденты "Партизан Ревью", "Сайт-энд-Саунд",

"Синема" и бог знает еще откуда.

– Невероятно! – выкрикивали они. – Замечательно! Это куда лучше, чем "Хиросима, любовь моя"! (4) В десять раз лучше

"Прошлым летом в Мариенбаде"! (5) В сто раз лучше "Алчности"! (6) Классика! Шедевр! Рядом с ним

"Великан" (7) кажется жалким сопляком! Новая американская волна! Как вам удалось это сделать?

– Сделать что? – крикнул я Аарону, когда толпа с нами на руках пошла на четвертый круг.

– Помалкивай и крепче держись в седле! – прокричал он в ответ.

Я заморгал, почувствовав слезы на глазах. В тот же миг я заметил в окне аппаратной покачивающегося киномеханика, обалдело взирающего на происходящее. Держа в одной руке бутылку, он ощупал другой рукой лицо, как бы проверяя, он ли это, посмотрел на бутылку и, отступив назад, вновь исчез во тьме своей будки.

Когда в конце концов все эти гномы и газели напрыгались и насмеялись вволю, они поставили нас с Аароном наземь со словами:

– Это величайший авангардный фильм всех времен и народов!

– Мы очень надеялись на успех, – ответствовал я.

– Фантастическое мастерство оператора! Гениальный монтаж!

Обратная временная перспектива! – слышалось отовсюду.

– Мы старались, – скромно потупившись, произнес Аарон.

– Конечно же, вы представите свою ленту на Эдинбургском фестивале, не так ли?

– Разумеется, нет, – изумился Аарон. Мы… собираемся сначала показать ее на Каннском кинофестивале, – закончил я.

Толпа, которая всего минуту назад кружила подобно урагану, унесшему Дороти в страну Оз, стала стремительно редеть, заручившись нашими обещаниями почтить присутствием бесчисленные приемы, дать интервью и написать статьи, завтра, через неделю, через месяц, пожалуйста, не забудьте!

Не прошло и пяти минут, как на площадке перед кинотеатром установилась полнейшая тишина, которую нарушал только плеск воды, вырывавшейся изо рта каменного сатира, стоявшего в центре небольшого фонтана. Какое-то время Аарон так и стоял, устремив взгляд в никуда. Наконец он очнулся и, подойдя к фонтану, омыл лицо холодной водой.

– Механик! – осенило его внезапно.

Мы взбежали по лестнице и остановились возле двери. На сей раз мы не стучали, а скреблись в нее подобно двум маленьким оголодавшим белым мышкам.

Через некоторое время из-за двери послышалось:

– Уходите. Я очень сожалею о происшедшем. Я не нарочно.

– Не нарочно? Открывай, говорят тебе! Считай, что мы тебя уже простили, – заверил его Аарон.

– Я вас боюсь, – раздался слабый голос. Уходите.

– Только с тобой, дорогуша. Мы тебя нежно любим. Правда,

Сэм?

Я согласно кивнул.

– Это точно. Мы тебя нежно любим.

– Я смотрю, вы совсем свихнутые.

Мы услышали неуверенное шарканье, дверь аппаратной распахнулась, и на ее пороге появился пошатывающийся киномеханик – мужчина лет сорока пяти с налитыми кровью глазами и с пунцовым лицом.

– Можете меня убить, – прошептал он.

– Убить? Нет, братишка, ты нужен нам живым!

Аарон подошел к киномеханику и чмокнул его в щеку.

Попятившись назад, тот замахал руками так, словно пытался отбиться от шершней.

– Вы только не волнуйтесь, я в один миг верну все на место, – пробормотал механик и наклонился, чтобы поднять с пола бобины.

– Не сметь! – воскликнул Аарон. Механик замер. – Главное

– ничего не трогай, – продолжил Аарон куда более спокойным тоном. – Сэм, писать будешь ты. Карандашик у тебя есть? Так…

И как же тебя зовут?

– Уиллис Хорнбек.

– Уиллис… Стало быть, Вилли. А теперь, Вилли, поведай нам, в каком порядке ты ставил эти пленки. Какая была первой, второй, третьей, какую ты перевернул, какую проигрывал задом наперед и все такое прочее.

– Вам нужна… – недоуменно заморгал киномеханик.

– Мне нужна общая схема показа. Да будет тебе известно, что сегодня ты демонстрировал публике лучший авангардный фильм всех времен и народов.

– Мама родная! – пробормотал Уиллис, ошарашенно глядя на груду валявшихся на полу бобин.

– Уиллис, лапочка, – продолжил Аарон. Знаешь, как тебя будут величать после этой памятной ночи?

– Дерьмом? – пробормотал Хорнбек дрожащим голосом.

– Ошибаешься! Первым помощником главного продюсера компании "Хасураи Продакшн"! Если захочешь, мы сделаем тебя монтажером, редактором или даже режиссером! Контракт сроком на десять лет! Карьерный рост, особые права, участие в капитале компании и, наконец, проценты! Надеюсь, я выразился достаточно ясно? Сэм, ты готов? Все, начали. Мы слушаем тебя,

Уиллис.

– Я… Я ничего не помню.

Аарон издал нервный смешок.

– Нет помнишь!

– Тогда я был пьяным, а теперь я трезвый, верно? Как же я могу что-то вспомнить?

Мы с Аароном в панике переглянулись, но тут я заметил на полу знакомый предмет и поднял его.

– Один момент, – вмешался я в разговор. Я хочу обратить ваше внимание на одну немало важную деталь.

Все посмотрели на бутылку, в которой оставалось еще немало хереса.

– Уиллис… – задумчиво произнес Аарон.

– Да, сэр?

– Уиллис, дружище…

– Да, сэр?

– Уиллис, – продолжил Аарон. – Сейчас я включу проектор.

– И что же?

– А ты, Уиллис, тем временем допьешь свой херес.

– Так точно, сэр.

– Сэм?

– Слушаю, сэр! – Я взял под козырек.

– А ты, Сэм, – сказал Аарон, включая проектор, свет которого высветил белый экран, застывший в предвкушении того удивительного мига, когда мастер вновь отобразит на нем прихотливую игру своего гения, – прикрой, пожалуйста, дверь.

Я захлопнул тяжелую, окованную железом дверь и запер ее на ключ.

Дракон пронесся в полуночном танце по всему цивилизованному миру. Сначала мы приручили льва на

Венецианском кинофестивале, затем удостоились главного приза Нью-Йоркского и специального приза Всемирного фестивалей.

Теперь у нас было целых шесть фильмов! Особым успехом пользовалась лента под названием "Страшилище", за которой последовали такие шедевры, как "Мистер Бойня" и "Натиск", за ними "Имя мрака" и "Плетень".

Что до имен Аарона Штолица и Уиллиса Хорнбека, то они произносились прокатчиками всех стран и народов с особым почтением.

Вы спросите, как мы смогли добиться такого успеха?

Так же, как и прежде.

Сняв очередной фильм, мы арендовали на ночь кинотеатр

Самасуки, вливали в старика Уиллиса бутылку отборного хереса, вручали ему бобины с пленкой, включали проектор и запирали дверь аппаратной.

К рассвету наш очередной эпос превращался в нарубленный нашим коллегой и склеенный эпоксидной смолой его возвышенного гения чудовищный салат, появления которого с нетерпением ожидали киногурманы Калькутты и Фар-Рокауэя. Я никогда не забуду этих бессонных ночей в театре Самасуки, суливших нам золото рассвета.

Мы снимали фильм за фильмом, приручали зверя за зверем, купались в реках песо и рублей. Аарон и Уиллис получили "Оскар" в номинации экспериментального фильма, мы стали разъезжать по городу в дорогущих "ягуарах", и ничто не могло омрачить нашего счастья, да?

Нет.

Мы находились на вершине успеха всего три года.

В один прекрасный день, в тот самый момент, когда Аарон отдался сладостному созерцанию своего банковского счета, Уиллис

Хорнбек подошел к окну, выходившему на огромную съемочную площадку "Хасураи Продакшн", и восплакал, бия себя в грудь.

– Я – алкоголик. Я пьяница. Я жуткий пропойца. Я бражник.

Спирт для компрессов? Ясное дело. Одеколон? Почему бы и нет? Скипидар? Конечно. Жидкость для снятия лака? Здорово.

Да, Уиллис Хорнбек, ты – жалкий пьянчуга! Но все, с этим покончено!

Тут же почувствовав неладное, мы с Аароном стремглав бросились к нашему другу.

– Что с тобой, Уиллис?

– Ничего. Все в полном порядке. – Он смахнул со щек слезы и взял нас за руки. – Ребята, вы мне очень нравитесь, но прошлым вечером…

– Что могло стрястись прошлым вечером? – остолбенел Аарон.

– Прошлым вечером я вступил в Общество анонимных алкоголиков.

– Что ты сказал? – завопил Аарон.

– Я вступил в Общество анонимных алкоголиков.

– Что ты наделал?! Ведь ты был сердцем, душой, легкими и глазами "Хасураи Продакшн"!

– Я это знаю, – ответил, потупившись, Уиллис.

– И тебя не устраивала роль гения? Ты прославился на весь мир, тебя узнавали на улицах, ты же вдобавок ко всему решил еще и протрезветь, не так ли?

– Все мы теперь пользуемся всеобщей любовью и уважением.

И для алкоголя в этой новой жизни попросту нет места.

– Так освободи же его! – взвыл Аарон. В чем проблема?

– Смешно, не правда ли? – усмехнулся Уиллис. – Я пил из-за того, что чувствовал себя полнейшим ничтожеством. Если же я брошу пить, студии тут же придет конец. Мне очень жаль.

– Ты подписал контракт! – напомнил ему я.

Уиллис взглянул на меня так, как будто я пырнул его ножом.

– Я ни за что не нарушу данного слова. Но разве в контракте сказано, что я должен пить не просыхая?

Мы с Аароном понурили головы.

– Я могу работать с вами так же, как и прежде. Но разве в этом будет хоть какой-то смысл?

– Уиллис, – с трудом выговорил Аарон, опускаясь в кресло.

– Всего одну ночь в году, а?

– Господин Штолиц, я дал зарок вообще не брать в рот спиртного.

– Святой Моисей… – пробормотал Аарон.

– Страшное дело, – поддакнул я. – Мы только успели дойти до середины Красного моря, а волны уже поднялись.

Когда мы пришли в себя, Уиллиса Хорнбека в комнате уже не было.

Начались подлинные сумерки богов. Мы вновь стремительно превращались в пигмеев. Аарон нетвердой походкой направился к бару и стал изучать его содержимое.

– Аарон! – спросил я. – Не собираешься ли ты…

– Что? – сказал Арон.

– …сам заняться монтажом нашего очередного эпоса

"Сладкое ложе мщенья"?

Аарон выбрал бутылку и откупорил ее. Хлебнул.

– Да, – сказал он. – Вот именно. Сам.

Увы, этой ракете так и не суждено было взлететь. Сумерки богов постепенно сменялись беспросветной ночью.

Сначала пил Аарон. Потом я. Потом его шурин.

Ни один из нас не стал избранником той эйфорической музы, которая некогда посещала Уиллиса Хорнбека. Ни в одном из нас, когда алкоголь проникал в нашу кровь, не шевелился червячок интуиции. Мы были лохи – что трезвые, что пьяные. Уиллис же, к восторгу критиков, повязывал повязку на глаза и, выходя на арену, голыми руками брал за глотку аллигатора вдохновения.

Конечно же, мы с Аароном побывали еще на парочке фестивалей. Мы вложили все свои сбережения в три эпические ленты, которые, как вы сами понимаете, не принесли нам ни цента. Компания "Хасураи Продакшн" приказала долго жить. Мы продали весь пакет образовательному телеканалу.

А что же Уиллис Хорнбек? Он поселился в типовом доме возле Монтерей-Парк и стал посещать вместе со своими детьми воскресную школу. От былой его гениальности не осталось и следа. Трезвость же его устрашала не только нас, но и тех редких критиков откуда-нибудь из Глазго или из Парижа, которые невесть зачем пытались взять у него интервью.

Вы спросите, что сталось со мной и с Аароном? Теперь у нас вот эта студия размером с обувную коробку, еще на тридцать футов ближе к кладбищу. Мы делаем небольшие картины, монтируя их по-прежнему на двадцати четырех бобинах, и бомбардируем ими всю Калифорнию и даже Мексику. На дистанции поражения находятся триста кинотеатров, соответственно, триста киномехаников.

Сто двадцать из них уже показывали премьеры наших монстров.

По-прежнему в такие теплые вечера, как сегодня, мы сидим, потеем в ожидании и молимся, чтобы зазвонил телефон. Тогда

Аарон выслушает и завопит:

– Быстрее! Кинотеатру "Барселонская Аркадия" срочно требуется премьерный фильм! Живо!

И мы ринемся вниз по лестнице и весело пробежим через кладбище с бобинами в руках, надеясь на то, что в одной из аппаратных нас будет поджидать пьяный киномеханик с налитыми кровью глазами гения и с бутылкой хереса в руках.

– Стоп! – закричу я, едва наша машина выедет на автостраду. – Я оставил бобину номер семь!

– Все равно никто ничего не заметит, фыркнет Аарон. -

Уиллис Хорнбек-младший! Уиллис Второй! Отзовись, где бы ты сейчас ни был! Сэм, запевай песню "Я все равно тебя найду"!

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Леонард Бернстайн (1918-1990) – американский дирижер, пианист, композитор, музыкальный педагог, автор знаменитого мюзикла "Вестсайдская история" (1957), много работал в кино.

2. Дмитрий Темкин (1899-1979) – американский композитор российского происхождения, прославился музыкой для кино.

3. "Харлоу" (1965) – фильм Гордона Дугласа, одна из двух вышедших в том году кинобиографий звезды 1930-х годов Джин Харлоу (1911 – 1937), роль которой исполняла Кэрролл Бейкер (р. 1931).

4. "Хиросима, любовь моя" (1959) – знаменитый фильм Алена Рене по сценарию Маргерит Дюрас, в главных ролях Эммануэль Рива и Эйдзи Окада; лауреат нескольких премий, в т. ч. "Оскара".

5. "Прошлым летом в Мариенбаде" (1961) – знаменитый фильм Алена Рене по сценарию Алена Роб-Грийе, в главных ролях Дельфин Сейриг и Джорджо Альбертацци.

6. "Алчность"(1924) – знаменитый семи-с-половиной-часовой фильм Эриха фон Штрогейма, сокращенный студией до двух часов, экранизация романа Фрэнка Норриса "Мактиг" (1899).

7. "Великан" (1956) – драма Джорджа Стивенса, в ролях Элизабет Тейлор, Рок Хадсон, Джеймс Дин, Кэрролл Бейкер, Деннис Хоппер.